Можно ли измерить счастье?

Предмет испытаний — слишком призрачный и неуловимый. Даже само его определение всегда вызывало множество споров среди экономистов, писателей, поэтов, психологов, философов, лингвистов.

Счастье субъективно? И насколько?

Как только человек сыт и уже не ищет место для ночлега (оно у него есть), начинается самое интересное… Потому что когда удовлетворены так называемые «базовые» потребности человека вида Нomo sapiens (в пропитании и жилище), на первый план выступают совершенно другие ценности. Чем они интересны? Да так, пустяки.

Всего лишь:

• свобода;
• доверие;
• отношения личные и общественные;
• качество жизни.

Выполнение каждого из пунктов требует немалых сил, времени, энергии, здоровья.

А где же счастье?

И если обеспечить свое тело куском хлеба, рубищем и пучком соломы для сна относительно легко, то убедить свое сознание, что по-другому быть не может, уже несколько сложнее.

Такого рода беседы «один на один» обыкновенно ничем хорошим не заканчиваются. Приходится идти на компромисс — уговаривать мозг, что якобы все идет своим чередом и т. п.

Кому-то фокус удается, кому-то — нет. Как быть?

Специалисты хвалят финт под названием «подмена понятий». Он начинается с вопроса: «Имеет ли принципиальное значение название чувства, или в данном конкретном случае мы имеем дело с «искусством ради искусства»?

Ведь еще великий «Вильям наш Шекспир» четко и без обиняков ответил на этот вопрос (дабы бестолковые потомки не мучались ерундой, а занялись чем-нибудь более полезным):

«Неужто, больше нет других имен? Что значит имя? Роза пахнет розой, Хоть розой назови ее, хоть нет».

Или:

«…Что значит имя? Все так же сладок розы аромат, Когда другое имя ей дано».
Трагедия «Ромео и Джульетта», акт II, сцена II, Джульетта.

Поэтому писатели вкупе с другими въедливыми исследователями понятия «счастье», видимо, не слишком грешат против истины, когда ставят знак равенства между ним и такими терминами как, например, «субъективное благополучие» или «удовлетворенность жизнью». Более того, простой обыватель, скорее всего, спроси его журналист на улице, не отказался бы от простого «мне хорошо», «я всем доволен» и даже «дай Бог, чтобы и дальше так же было».

А раз Счастье с большой буквы настолько неуловимый объект, что на его поиски снаряжаются безумно дорогостоящие экспедиции в дебри Амазонки к племенам, которые не желают знаться с «грамотными соотечественниками» в течение столетий, пристают с вопросами к «северным народам» в чумах, вигвамах, к богатым в хоромах и бриллиантах, возможно, имеет смысл перестать упорно брести, стаптывая очередную пару железных сапог, к горизонту, пытаясь неуклюже схватить толстыми растопыренными пальцами «облако на рассвете»?

Ведь результат очевиден: нельзя поймать то, чего просто не существует.

Зато, возможно, стоит удовлетвориться вышеупомянутыми «идентичными понятиями» счастья, своеобразными суррогатами, зато — земными, реальными? Причем никто не упоминает о паюсной икре, многим доставит истинное «счастье» ощутить себя создателем, например, «Лунной сонаты», «Тайной вечери» или «Евгения Онегина».

Однако и здесь разумно соблюдать определенную долю осторожности, не слишком рассчитывая на идеальный результат своих усилий.

Классики предостерегают:

«…Но Федор уж не завидовал и не роптал на свою судьбу. Теперь ему казалось, что богатым и бедным одинаково дурно. Одни имеют возможность ездить в карете, а другие — петь во всё горло песни и играть на гармонике, а в общем всех ждет одно и то же, одна могила, и в жизни нет ничего такого, за что бы можно было отдать нечистому хотя бы малую часть своей души». Рассказ А. П. Чехова «Сапожник и нечистая сила» (1888 год).