​Путешествие «Брест – Волынь – Галиция»: что, где, когда?

Здравствуй, «Брэст», немолодой и не незнакомый

Выехав привычно из Гродно на Брест и проболтавшись всю ночь (всего ровно 12 ч.) между Гродно, Гомелем и Брестом, так как поезд был, вообще-то, на Гомель — то есть в противоположную сторону, и только наш вагон на Брест, я наутро прибыл в майский, цветущий, южный, солнечный Брэст (как он зовется на белорусском). Дабы посвятить весь день прогулке по городу, а всю ночь — общению и ночевке в хостеле, что было для меня девственно впервые.

Утро было поистине прекрасным и почти счастье обещающим: сквозь редкие облачка светило ласковое солнце, каштаны, покачивая на легком ветру своими зажегшимися свечами, приветствовали меня, на верхушках скворцы неистово щебетали гимн весне и жизни.

Первым делом я направился к месту своей ночной дислокации — хостелу Брест-Централь, что был недалеко от авто- и ж/д вокзала, чтобы убедиться, что бронь в силе, а хостел на месте.

Кованое крылечко, сонный персонал (это-то в 9 утра), подтверждение брони… Я также оставил некоторые свои вещи и, оглядевшись краем глаза, убедился, что хостел — это не бомжатник, а вполне себе приличное общежитие местного разлива.

Оплатив ночь (20 белорусских «зайцев» — они же примерно 9 американских «оленей» (ибо «бак (с)» — это «олень» «по-ихнему», для тех, кто не знал), я направился на другую сторону Бреста, в парк им. 1-го Мая, где я однажды был и где мне тогда невероятно понравилось.

Чем Брест отличается от того же Гродно или просто небольшого скученного районного центра, например, так это своей почти украинской ширью — просторами и расстояниями, что мне лично очень даже по сердцу и как влага на мои украинские корни. К тому же, если Гродно — самый польский, европейский и немного чопорный из городов Белоруссии, по причине географической близости и исторической особенности, то Брест — самый украинский из городов белорусских. Почти расхристанный, громкий, широкий. Почти.

В парке все цвело и пахло, щебетало и ликовало в ожидании нового дня, праздника продолжения жизни. Цветущие, в свечах, каштаны, огромные липы, одинокие дубы… На краю парка я познакомился с игривой рыженькой бестией, которая совсем не боялась меня, а напротив, заигрывала, приглашая приблизиться и проследить за собой. С бесстрашной местной белочкой.

В другом углу парка паслись кони и одинокий ослик свирепого вида, к которому я приближаться постеснялся, так угрожающ был его вид, а также его грозное ослиное достоинство меж ног, непривычно покачивающееся на ветру в тот ранний час. Кто знает, что у него было на его ослином уме?

В 11 часов я прокатился на колесе обозрения, пожалев, что широким жестом повелел себя усадить на «экстрим-место» вместо обычного. Я болтался на ветру, как пуговичка от рейтузов, ноги мои тоже висели над 40-метровой пропастью, и я прикидывал, в какую лепеху я превращусь, если случайно выскользну и устремлюсь по направлению к матушке-земле, согласно известному притяжению. Город с высоты птичьего полета впечатления особого не произвел: город — как город, разве что аккуратненький, как большинство городов Белоруссии.

После нервного воздухоплавания, по своим азимутам и карте, через дворы и кусты, направился я к главной достопримечательности Бреста — «Брэсцкай крэпасци». По карте, и моим предположениям, идти мне надо было порядочно. Но я ошибся. И уже через пару дворов и перекресток на меня выплыло: «Вход в Крепость-герой».

Брестская крепость: для кого «герой», для большинства — парк развлечений

Когда-то в далеком детстве одной из любимых книг у меня была книга о защитниках Брестской крепости. Как сейчас помню имена героев Гаврилова и Кижеватова.

Потом, уже когда жизнь занесла меня в Беларусь и сам Брест, я первым делом сверил свои детские впечатления с реальностью. Реальность, как всегда, разочаровала остатки моего юношеского максимализма и зачатки уже взрослого идеализма своей приземленностью потомков.

В этот раз я направлялся туда уже без особых идеалистических претензий, понимая, что люди — везде свиньи… э-э-э, то есть обычные люди, и ждать от них чего-то возвышенного было бы бесчеловечно.

Все та же арка со звездой в камне, слева мемориал «Жажда» с ползущим за водой к Южному Бугу воину, вдалеке склоненная голова — главный памятник, и стела рядом. Церковь, музей…

Как и тогда, у памятников молодые целуются, дети бегают, кричат, залазят на постаменты, не ведая, что это не площадка для игр, и только мамаши и воспитательницы их как-то не очень охотно поправляют, одергивают…

В самой крепости склад, туалет (помню, в первый раз меня просто возмутила идея сделать туалет там, где умирали, погибали), магазин с сувенирами… Ощущение западного тематического парка со жвачкой и кока-колой.

Сегодня, уже не так требовательно, я думаю, а может, ради того и погибали те молодые люди, чтобы эти люди молодые, сегодняшние, могли и целоваться на том месте — что может быть естественнее новой жизни там, где прекратилась жизнь старая, и бегать с радостными криками, и даже, может, справлять нужду там… Всепобеждающая жизнь с ее естественностью и грубостью…

Ночь в хостеле, или Брудершафт по-французски

Невкусно пообедав в одном из местных заведений на ул. Монпарнас (шучу, конечно: все главные улицы в Беларуси называются одинаково — Советская) — с обедами в Бресте мне никогда не везет (или это у меня вкус уже излишне требовательный?), я решил скромнейше угоститься солянкой и котлетой по-киевски с банальной картошкой-фри, когда солянка оказалась едва теплой и попросту какой-то мешаниной из соленых огурцов, лимона и пары оливок, а котлета по-киевски просто была разгромом фашистов под Киевом (ну, если бы пришлось их там разгромить). Какая-то толстая корка из какого-то чего-то, внутри недосоленная куриная грудка с какой-то (о)травой…

Короче, я был возмущен. Но возмущен внутренне, про себя, как почти истинный белорус, который все переживает внутри, а не снаружи.

Оставив 10 долл., я поторопился покинуть эту харчевню «Три пескаря».

Пошпацировав по Советской туда-сюда, для моциона, пищеварения и достопримечательностиглядения, понаблюдав за чинной местной публикой, я направился в свое пристанище на тот час — хостел, дабы пораньше лечь и выспаться перед завтрашней нелегкой поездкой в/на Украину, по всем тамошним ухабам и кочкам.

Расположившись на ночь и предварительно приняв душик, я уже собирался было улечься поудобнее, чтобы посерфить на тамошнем вай-фае Нила Янга и Джонни Деппа в недавно снова открытом для себя «Мертвеце», выйдя на минуту «подзюрить» в туалет, как натолкнулся на недавно причалившего нового постояльца, плюгавенького, в жилетке и кепочке.

— Добрый вечер. Вы откуда? — обратился любезно я.

— Добрррый вечеррр, я из Франция, — еще более любезно ответил парниша в кепочке.

Этого было достаточно, чтобы у меня сорвало крышу, и пошло-поехало… комси-комса, же не манж пасижур, так сказать…

Французы и Франция — моя давняя страсть. Больше Франции и французов я люблю разве что маму родную, свободу и борщ.

— O-la-la, vous etes de la belle France?! Et que vous faites ici? (что в переводе означает приблизительно: «Ни фига себе, вы из прекрасной Франции?! И какого рожна вы тут делаете?»)

Короче, по такой оказии спать я передумал, а натянув обратно штаны, уже бодряком выпрыгнул на кухню, и меня понесло…

Матьё (Матвей, по-нашему) — так звали французика, был в легком шоке от моего белорусского гостеприимства. Диана — так звали рецепционистку, была в шоке тяжелом от моего далеко не белорусского напора.

Часов до полуночи мы с ним парлекали за «селяви», потом решили по старинной и очень необходимой славянской традиции наше знакомство обязательно спрыснуть и отправились за пивом — местным национальным напитком. Но вернулись с вином, сыром и виноградом — напитком и едой французскими, и воспоминаниями о том, как забавно на наше нерусское громкоголосие реагировала местная публика в магазине.

Матьё оказался специалистом по Big Data, о чем я имел некоторое далекое представление, в свое время продавая таких, как он, в «айтишное» рабство. И к тому же, танцором сальсы. Или самбы… или бочаты? Я уже и не помню, но то, что он чето-то там такое танцевал — верняк.

Часа в два я все же решил его покинуть, так как завтра, или уже сегодня, мне надо было вставать в 6 утра, да и язык — тот, который французский — у меня стал так заплетаться, что я чаще стал переходить на английский, менее понятный для Матьё, или даже русский, чтобы выразить то, что не позволяли выразить ни сухой английский, ни тем более мой посредственный французский.

Короче, вернувшись к себе в третьем часу, я еще час через стенку слушал картавое бормотание Матьё, изливавшего чего-то там Диане, более терпеливой слушательнице, а потом слушал храп своего белорусского соседа, уснув, максимум, где-то на час.

Утром, с трудом продрав глаза и выпив чашку кофе, любезно предоставленную хостелом, я рванул на автовокзал, дабы отбыть в/на дикую, неопрятную и родную Украину, по маршруту «Брест — все ухабы и колдобины Украины — Львов».

Продолжение следует…