Стихосложение-16. В чём особенность восточных поэтических жанров (танка, хайку, рубаи и др.)?

Перейти к предыдущей части статьи

Первая — формальная, заключающаяся в особенностях японского языка. Дело в том, что его минимальной языковой единицей является слог, то есть какое-нибудь «дзу» для японцев не сочетание «д», «з» и «у», а единый отдельный звук. Неудивительно, что классическая японская поэзия является силлабической. Если вы позабыли, что это такое, напомню: в силлабической системе должно соблюдаться четкое соответствие количества слогов.

Например, танка представляет собой пятистишие, которое должно состоять из 31 слога в таком порядке — 5 + 7 + 5 + 7 + 7. Обычно в первых трех строках заключен какой-нибудь образ, а в оставшихся двух — его восприятие поэтом. Несмотря на жесткую схему, танка очень музыкальны, их принято читать напевно. Ниже — примеры танка в переводе В. Соколова:

Если бы листья
Кленов с гор Огура
Имели сердце,
То и они бы ждали
Визит императора.
Фудзивара-но Тадахира

Весною, когда
Так безмятежно небо,
Отчего вишни
Лепестки рассыпают,
Как тревожные мысли?
Ки-но Томонори

Не хочется жить
В этом темном мире, но
Что держит меня?
Только память о зимней
Полной луне на небе.
Император Сандзи

Если отбросить последние две строки, мы получим трехстишие. Именно таким образом из танка и выделился самостоятельный, еще более лаконичный жанр поэзии, называемый хайку, или хокку.

Европейцу, не погруженному в мир японской культуры, очень сложно ощутить всё очарование подобной поэзии и понять ее смысл. Причины не только в языке, но и в менталитете японцев, и в дзен-буддизме с его медитативностью и просветлением, и в тех культурных «кодах», которые стоят за, казалось бы, простыми как «пять копеек» образами.

Содержание хайку приблизительно можно описать словами Фауста: «Остановись, мгновение!» Оно напоминает некую фотографию в три слоя: первая строка начинается с некоего образа (обычно природного), вторая вносит в него какое-то действие, а третья завершает всё это неожиданным выводом — смысловым исходом первых двух строчек.

Для примера возьмем самое знаменитое хайку самого знаменитого мастера этой формы — Басё. Вот как оно звучит по-японски с соблюдением слоговой схемы 5 + 7 + 5:

Фуруикэ я
Кавадзу тобикому
Мидзу-но ото.

Вот его буквальный перевод:

Старый пруд.
Лягушка прыгает (в воду), —
Всплеск воды.

А вот перевод В. Марковой:

Старый пруд.
Прыгнула в воду лягушка.
Всплеск в тишине.

Честный русский читатель, прочитав перевод, недоуменно скажет: «Ну и где же здесь поэзия? Я такую могу каждый час десятками выдавать». И будет прав, и не прав одновременно. Как тут не вспомнить забавную сцену из романа В. Пелевина «Чапаев и Пустота»?

…- Совсем другое дело, — сказал Кавабата. — А теперь полагается сложить стихи о том, что вы видите вокруг.
Он закрыл глаза, несколько секунд помолчал, а потом произнес длинную гортанную фразу, в которой Сердюк не уловил ни ритма, ни рифмы.
— Это примерно о том, о чем мы говорили, — пояснил он. — О том, как невидимые кони щиплют невидимую траву, и еще о том, что это куда как реальней, чем этот асфальт, которого, по сути, нет. Но в целом все построено на игре слов. Теперь ваша очередь.
Сердюк почувствовал себя тягостно.
— Не знаю даже, что сказать, — сказал он извиняющимся тоном. — Я не пишу стихов и не люблю их. Да и к чему слова, когда на небе звезды?
— О, — воскликнул Кавабата, — великолепно! Великолепно! Как вы правы! Всего тридцать два слога, но стоят целой книги!
Он отошел на шаг и дважды поклонился.
— И как хорошо, что я первый прочел стихи! — сказал он. — После вас ни за что не решился бы! А где вы научились слагать танка?

Действительно, в переводе японской силлабики крайне трудно соблюсти нужное количество слогов, не искажая смысл. Например, Н. Фельдман в своем переводе хайку Басё соотношение слогов сохранила, но ввела лишние слова, отсутствующие в оригинале:

Старый пруд заглох.
Прыгнула лягушка… миг —
Тихий всплеск воды.

То, что для японца понятно в трехстишии про лягушку без лишних слов, нашему читателю придется долго объяснять, как это сделал С. Аксёненко:

Очень важно, что в звучании этого знаменитого хайку, доминирует буква «у», на японском стих легко произносится одним духом — от начала и до конца. Но и не в этом суть. Главное, что смысл хайку подчиняется тончайшим правилам. Например, в пейзажной зарисовке надо было сделать намёк на время года, для чего разработана целая система сезонных слов — и «лягушка» — именно такое слово — весеннее. Поэтому японец уже со второй строчки представлял не какой-нибудь, а именно весенний пруд. В переводе, чтобы отразить это, надо удлинять стихотворение, но тогда оно вообще потеряет всякий смысл. Да и такое животное, как лягушка, воспринимается японцами не столь «приземлённо», как европейцами. А, если так можно выразиться, более возвышенно, символично. Кроме того, мастер соблюл в своём шедевре принцип минимализма. Басё не вводил в одно стихотворение больше двух деталей. И самое главное — элементы хайку Басё не контрастны.
Говорят, когда поэт напряжённо работал над своей лягушкой, ему предлагали первым элементом взять не пруд (фуруикэ по-японски), а ярко-жёлтый цветок ямабуки, произрастающий у воды. Тогда первая строчка звучала бы, как «ямабуки я». Дело в том, что частица «я» придаёт стихотворению бОльшую эмоциональную нагрузку, чего не отразишь в переводах (наш восклицательный знак имеет несколько другое значение и делает хайку излишне патетичным).
Но мастер отверг предложение — лягушка, в сочетании с цветком, слишком яркий, контрастный образ. Если бы Басё пошёл по этому пути, стихотворение приобрело бы признаки того, что мы называем китчем. У Басё хватало таланта не разжигать, а смягчать краски…

Именно поэтому наш поэт вряд ли был бы понят, напиши он, подобно Басё, следующие хайку (здесь и далее хайку даны в пер. В. Марковой):

На черной ветке
Ворон расположился.
Осенний вечер.

Слово скажу —
Леденеют губы.
Осенний вихрь!

О, стрекоза!
С каким же трудом на былинке
ты примостилась!

Как быстро летит луна!
На неподвижных ветках
Повисли капли дождя…

Если же автор хайку все же считал нужным что-либо объяснить или добавить, он сам предварял стихотворение вступлением или комментарием:

Исса:
Наблюдаю бой между лягушками:
«Эй, не уступай,
Тощая лягушка!
Исса за тебя».

Басё:

Печалью своей дух просвети!
Пой тихую песню за чашкой похлебки,
О ты, «печальник луны»!

Комментарий поэта: «Печалюсь, глядя на луну, печалюсь; думая о своей судьбе; печалюсь о том, что я такой неумелый! Но никто не спросит меня: отчего ты печален? И мне, одинокому, становится еще грустнее»…

Конечно, не всё так плохо. Там, где в хайку присутствует понятная нам ирония, резкий контраст или меткая метафора, мы вполне способны получить удовольствие:

Басё:
Жадно пьет нектар
Бабочка-однодневка.
Осенний вечер.

Бусон:
Холод до сердца проник —
На гребень жены покойной
В спальне я наступил.

Исса:
Тихо, тихо ползи,
Улитка, по склону Фудзи
Вверх, до самых высот!

Печальный мир!
Даже кода расцветают вишни…
Даже тогда…

Ой, не бейте муху!
Руки у нее дрожат…
Ноги у нее дрожат…

В мире людей
Даже луна почему-то кажется
Немного хворой.

Как здорово, что все мы
собрались на моей ладони —
Солнце, букашка и я.

На смерть маленького сына
Наша жизнь — росинка.
Пусть лишь капелька росы
Наша жизнь — и всё же…

Как вы уже поняли, настоящие хайку на русском языке физически невозможны. Это всегда будет некая имитация, и чаще всего имитация даже не оригиналов, а переводов. Всё равно соблюдение слогов ничего нашему читателю не даст, а чтобы приблизиться к внутреннему содержанию — придется пользоваться гораздо более цветастыми приемами, чем принято в Японии.

Впрочем, и имитации имеют право на жизнь, хотя они всегда будут лишь обычным трехстишием со слабым отблеском истинных хайку:

П. Веретельник:

Нигде не найду себе места
Стоит лишь вспомнить
праздник.

Будто точки над буквой «Ё»
Когда о них вспомнишь?
Мелькнули глаза ЕЁ.

Замираю…
Украдкой, чтоб ты не проснулась,
Любуюсь лицом твоим дивным.

Время остановилось.
Что ни утро — всё то же.
Уже год, как разбил я часы.

Юмористические хайку (автор не установлен):
Чтобы друга узнать,
Ты его за собою тяни
На священную Фудзи.

Редкая птица в здравом уме
Долетит до середины чудесного
Тихого Океана.

Наркотики, гейши,
Цунами, сакэ, харакири
Вот что нас губит.

Верность жене сохраняю,
Месяц не пью. Ну, когда же
Снимут мне гипс?

Покупатель спросил,
Сколько иен стоит риса кило.
Наверно, без глаз…

Не пойду в зоопарк,
А мясо себе на обед
Куплю в магазине.

С. Курий:
на смерть, собаки, убитой попом
Съела мясо собака.
И стала сама она мясом
Для могильных червей.

Вспомнил Лайку…
И тут же мне рифма пришла,
Что не свойственно хайку.

Коль уж мы коснулись Востока, думаю, несправедливо будет обойти вниманием жанры мусульманской поэзии. В отличие от хайку и танка, формы ее не столь экзотичны и вполне годны для использования.

Особой чертой мусульманских поэтов является любовь к повторам, будь то однообразные рифмы или целые словосочетания в конце стихов, которые называются редифами. Вот примеры редифов в стихотворении А. Навои:

«Кипарис мой! — ты сказала, — жди меня!» — и не пришла.
Я не спал всю ночь, дождался света дня — ты не пришла.
Поминутно выходил я на дорогу ждать тебя,
Поминутно умирал я, жизнь кляня, — ты не пришла…
Пер. Л. Пеньковского

Конечно, первое, что приходит на ум при слове «мусульманская поэзия» — это рубаи, прославленные весьма популярным у нас Омаром Хайямом. Рубаи состоят всего из четырех строк и содержат законченную, четко выраженную мысль, обычно философского или афористичного характера. Принятая рифмовка — aaba (реже — aaaa, abab).

Не завидуй тому, кто силён и богат.
За рассветом всегда наступает закат.
С этой жизнью короткою, равною вздоху,
Обращайся, как с данной тебе напрокат.

В колыбели — младенец, покойник в гробу:
Вот и всё, что известно про нашу судьбу.
Выпей чашу до дна и не спрашивай много:
Господин не откроет секрета рабу.

«Вино пить — грех». Подумай, не спеши!
Сам против жизни явно не греши.
В ад посылать из-за вина и женщин!
Тогда в раю, наверно, ни души.
Омар Хайям, пер. И. Тхоржевского

Другой жанр — газель — длиннее, чем рубаи. Газель состоит из 5−12 бейтов (двустиший), при этом в последнем бейте обычно упоминается имя автора. Первые две строки газели рифмуются между собой, а затем эта же рифма повторяется только в четных строках (aa ba ca da и т. д.).

«Ты душу выпила мою, животворящая луна!
Луна? — Краса земных невест! Красавица, вот кто она.

Мой идол! Если я умру, пускай не пенится графин.
Какая пена в нем? — Огонь. Он слаще крепкого вина.

От чаши, выпитой тобой, шумит у друга в голове.
Какая чаша? — Страсть моя. Любовь — вот чем она пьяна

Царица! Сладкой речью ты Египту бедами грозишь;
Все обесценится, падет на сахарный тростник цена

Покуда амбра не сгорит, ее не слышен аромат.
Какая амбра? — Горсть золы. Какой? Что в жертву предана.

С младенчества в душе моей начертан смысл и образ твой.
Чей смысл? Всей жизни прожитой. Чей образ? Снившегося сна.

Гасан-Оглы тебе служил с той верностью, с какой умел.
Чья верность? Бедного раба. Вот почему любовь верна».
Гассан-Оглы Иззэддина, пер. П. Антокольского

Точно такая же, как газель, но более длинная по объему форма называется касыдой.

Гораздо более сложную форму представляет собой муссадас — шестистрофное стихотворение обычно философского характера.

Строфа состоит из двух неравных частей — четверостишия и двустишия. Каждая строка делится цезурой (паузой) на два полустишия. Первые полустишия имеют общую внутреннюю рифму, вторые же — заканчиваются редифом. В первой строфе все строки имеют одинаковый редиф. В последующих строфах он стоит только в заключительном двустишии, обычно повторяющем последнее двустишие первой строфы. Четверостишия же второй и следующих строф имеют свою внутреннюю рифму и свой редиф.

Не думай о нашем страданьи, всему наступит конец.
В груди удержи рыданья, слезам наступит конец,
Придет пора увяданья, цветам наступит конец.
В душе не храни ожиданья — душе наступит конец.
Мне чашу подай, виночерпий, всему наступит конец.
Нас сгложут могильные черви — всему наступит конец…
Видади Молла, пер. К. Симонова

Также в арабской поэзии можно встретить термин диван. Там он не имеет никакого отношения к мягкой мебели, как и газель не имеет отношения к копытному животному. Диваном называют сборник стихотворений одного или нескольких поэтов, выстроенный в определенном порядке: касыды, газели, кит’а (фрагменты), рубаи и, наконец, стихотворения иных строфических форм. Сами же стихи располагаются в алфавитном порядке последних букв рифмуемых слов.

Восток — дело тонкое!

Продолжение следует…