Дуэли в эпоху мушкетеров. Мог ли кардинал де Рец быть прототипом Арамиса?

Перейти к началу статьи

Оба были аббатами, а потом и епископами. Архиепископом и кардиналом герой трилогии Дюма аббат д’Эрбле и епископ Ваннский не стал, однако, как известно, дослужился до генерала ордена иезуитов. Де Рец являлся герцогом по праву рождения, Арамис им стал: в заключительном романе мушкетерской трилогии Дюма он носит титул герцога Аламедского.

И де Рец, и Арамис были противниками кардинала Ришелье, а потом вступили в ряды фрондеров. Причем коадъютор сыграл в событиях тех лет значительную роль, которую еще более преувеличил в своих мемуарах.

Несмотря на сутану, оба были галантными кавалерами и прославились любовными похождениями.

Арамис — любовник герцогини де Шеврез, знаменитой «светской львицы» и подруги королевы, а позднее — ее клона, герцогини де Лонгвиль, которую неоднократно упоминает в своих мемуарах де Рец.

Он склонен к любовным утехам; на уме у него вечно галантные похождения: ему хочется, чтобы о нем говорили, — писал о де Реце современник.

(Отметим, что роман коадъютора де Реца с принцессой Гемене упоминается в романе Дюма.)

Арамис был превосходным фехтовальщиком и с возрастом еще больше усовершенствовал свое мастерство. Де Рец был не самым худшим, но и далеко не лучшим бойцом, и Ричард Хоптон утверждает, что

При явном недостатке спортивных достижений (неудачный перевод?) природным шпажистом его не назовешь.

Может быть, и так, но это лишь делает честь храбрости (или безрассудности?) аббата, который без малейших колебаний ввязывался в поединки, хорошо понимая при этом, что не является мастером фехтования, не говоря уже о том, что имел явные физические недостатки. Стоит отдать должное «бойцу в сутане»: несмотря на всю его задиристость и горячность, в нем не было ни кровожадности де Бутвиля, ни холодной жестокости, свойственной Арамису.

В «Трех мушкетерах» рассказывается, что аббат д’Эрбле дрался на поединке с дворянином, насмехавшимся над его проповедью (как признает сам Арамис, он действительно нес чепуху, потому что хотел понравиться хорошенькой прихожанке), и тяжело ранил его. На вопрос д’Артаньяна о том, умер ли его противник, клирик равнодушно ответил:

Решительно не знаю. Но на всякий случай я дал ему отпущение грехов — in articulo mortis. Достаточно убить тело, а душу губить не следует.

Ни один из поединков де Реца (во всяком случае, ставших известными), как будто, не закончился смертью его противников. Гонди, обнажив оружие и продемонстрировав свою храбрость (и тем более, будучи ранен или ранив соперника), не имел ничего против того, чтобы покончить дело миром и помирить секундантов, дравшихся наравне с дуэлянтами, буде таковые имелись.

Заметим, что внешне же эти люди сильно различались. Арамис был красив и очень гордился своей внешностью.

Это был молодой человек лет двадцати двух или двадцати трех, с простодушным и несколько слащавым выражением лица, с черными глазами и румянцем на щеках, покрытых, словно персик осенью, бархатистым пушком. Тонкие усы безупречно правильной линией оттеняли верхнюю губу… Время от времени он пощипывал мочки ушей, чтобы сохранить их нежную окраску и прозрачность. Говорил он мало и медленно, часто раскланивался, смеялся бесшумно, обнажая красивые зубы, за которыми, как и за всей своей внешностью, по-видимому, тщательно ухаживал, — пишет Дюма.

Де Рец, будучи человеком знатного происхождения, был невысок ростом и обладал невзрачной внешностью (не случайно кавалерийский капитан оскорбил его, приняв за человека низкого звания).

Таллеман де Рео так описывает его:

…небольшого роста смуглолицый человек, близорукий, нескладный, некрасивый и неловкий в любом деле… Я наблюдал, что он не может даже застегнуть себе пуговицы… Сутана ему подходила больше, нежели шпага, если не по его нраву, то во всяком случае по его обличию.

Примерно таким же видит его и Дюма в романе «Двадцать лет спустя», вводя для красочности эпизод, в котором коадъютор, войдя в комнату, «с первого же шага наткнулся на стол, чуть не опрокинув его». Тем не менее романист добавляет:

И все же, несмотря на это, в лице его было нечто величавое и гордое.

(«Он был горд и надменен», — пишет Ларошфуко.)

Таллеман де Рео рассказывает следующий эпизод, слишком похожий на анекдот, чтобы быть правдой:

Он также часто встречался с сыном г-на д’Эгийи, своим родственником… У этого г-на д’Эгийи зрение было отнюдь не лучше, чем у него самого, и говорят, будто однажды они добрых четверть часа искали друг друга на большом дворе и никак не могли встретиться, так что в конце концов двум дворянам пришлось взять каждого из них за руку, дабы свести вместе.

Можно задать вопрос: каким образом человек с таким зрением, по современным представлениям «слабовидящий», мог драться со шпагой в руках на поединках, что требовало от участников не только мастерства, но и хорошего зрения? И не стоило ли ему, если воспринять рассказ де Рео буквально, поменять шпагу на белую трость?

Возможно, что Дюма на самом деле использовал какие-то черты и эпизоды биографии де Реца, когда создавал образ Арамиса, не случайно имя этого человека так часто встречается на страницах романа «Двадцать лет спустя», но это уже, что называется, отдельная история.

Что стало с Рецом в дальнейшем? И сам Гонди, который был крайне честолюбив, и его влиятельная семья хлопотали о назначении молодого аббата коадъютором (де-факто заместителем) его дяди, архиепископа Парижского, но получить эту должность ему удалось только после смерти кардинала Ришелье в 1643 году.

Потеряв интерес к дуэлям, молодой коадъютор решил заняться политикой и стал одним из вождей разразившейся в конце 40-х годов смуты, которая получила название Фронды. Как пишет Ю. Б. Виппер, «его „сверхзадачей“ было добиться смещения Мазарини, а при удачном стечении обстоятельств и занять его место», что явно оказалось ему не по зубам.

Де Рец проявлял то непреклонность, то гибкость, лавируя между разными сторонами — королевским двором, мятежными принцами крови и парламентом, представлявшим интересы широких кругов общества. В 1652 году он все-таки получил вожделенную кардинальскую шапочку, но дни его, как политика, были сочтены.

В конце концов абсолютистское правительство пришло к убеждению, что кардинал де Рец не способен стать его союзником, что он личность политически ненадежная и даже опасная, и поэтому необходимо его устранить с общественной арены, — пишет Ю. Б. Виппер.

Изворотливость де Гонди не компенсировала его фрондерство, и в конце все того же 1652 года, несмотря на свой сан, он был арестован и посажен в Венсенский замок.

В 1654 году, после смерти дяди, де Реца на общем собрании капитула собора Парижской Богоматери объявили архиепископом Парижа, однако это назначение имело чисто символический характер. Бывшего дуэлянта, ныне кардинала и архиепископа, какое-то время держали в заточении, но вскоре ему удалось бежать.

Долгие годы он находился в изгнании, а после смерти Мазарини все-таки помирился с властями и вернулся во Францию. В 1675 г. де Рец совершил очередной неожиданный поступок — заявил о своем отказе от сана кардинала и, удалившись в расположенное неподалеку аббатство, начал вести жизнь простого бенедиктинского монаха.

«Мемуары» кардинала де Реца впервые увидели свет лишь после его смерти, в 1717 году, и с тех пор неоднократно переиздавались, став неоценимым источником сведений о героической эпохе французской истории.

Многоликий Протей — образованный, умный и остроумный, честолюбивый и сластолюбивый, демагог и авантюрист, храбрый и изворотливый, щедрый и лукавый, великодушный и мстительный, — он весь отразился не только в том, что он написал в своих «Мемуарах», но и в том, как он их написал.

Такой вывод делает Ю. Я. Яхнина, переводчик мемуаров де Реца.