Англичане познакомились с католическими священниками, которые проживали в этом городе и проповедовали христианство (впрочем, по словам Робинзона, без особых успехов).
Любознательность Крузо может сравниться разве что с его умением смотреть, практически ничего при этом не замечая. Он пишет, что вместе со свитой, к которой примкнул португальский лоцман, предпринял «два или три путешествия внутрь страны».
Прежде всего мы потратили десять дней на осмотр Нанкина, но город этот действительно стоит посмотреть; говорят, что в нем миллион жителей, однако я этому не верю (сейчас в Нанкине проживает более 9 млн. человек). Он построен геометрически правильно, улицы совершенно прямые и пересекаются под прямыми углами, что производит очень приятное впечатление.
И Нанкин (за исключением, разве что прямых улиц), и Китай в целом Крузо решительно не понравились:
Когда я сравниваю жалкое население этой страны с европейцами, то постройки китайцев, их образ жизни, их управление, их богатство и их слава кажутся мне почти не стоящими упоминания… Чего стоит китайская торговля по сравнению с торговлей Англии, Голландии, Франции и Испании? Что такое китайские города по сравнению с нашими в отношении богатства, силы, внешней красоты, внутреннего убранства и бесконечного разнообразия? Что такое китайские порты с немногочисленными джонками и барками по сравнению с нашей навигацией, нашими торговыми флотами, нашими военными кораблями… Все вооруженные силы китайской империи, хотя бы даже они собрались на поле сражения в числе двух млн человек, были бы способны только опустошить страну и погибнуть с голоду. Они не могли бы взять самой маленькой фламандской крепости или померяться с дисциплинированной армией; одна шеренга немецких кирасиров или один эскадрон французской кавалерии обратили бы в бегство всю китайскую конницу. Миллион китайской пехоты не мог бы справиться с одним нашим регулярным пехотным полком
Даже ознакомившись со страною более основательно, гордый бритт так и не изменил свое мнение. Он пишет:
По возвращении домой мне было странно слышать, как у нас превозносят могущество, богатство, славу, пышность и торговлю китайцев, ибо, по моим собственным наблюдениям, китайцы показались мне презренной толпой или скопищем невежественных грязных рабов (!), подвластных достойному их правительству.
Один из священников собирался ехать в Пекин, столицу Китайской империи и, как пишет Робинзон:
…стал приглашать меня ехать вместе с ним, обещая показать мне все чудеса этой могущественной империи и, между прочим, величайший город в мире.
Друзья отправились в Пекин в свите важного мандарина. Вельможа оказал зарубежным гостям любезность, но, как оказалось, не вполне бескорыстную: окрестное население доставляло мандарину провизию бесплатно, он же продавал ее спутникам за наличные деньги.
Впрочем, герой Дефо признает, что «путешествие в целом было очень приятным». Какие же места он проезжал? Увы, с нашим героем случилось досадное происшествие:
Переходя в брод одну речонку, моя лошадь упала и сбросила меня в воду… Я упоминаю об этом случае, потому что моя записная книга, куда я заносил собственные имена, которые хотел запомнить, оказалась до такой степени попорченной, что, к большому сожалению, мне не удалось разобрать своих записей, и я не могу восстановить точное название некоторых мест, где я побывал во время этого путешествия.
Похоже, что нечто подобное произошло с Крузо и во время его путешествия по Северо-Западным землям России, потому что восстановить точное название некоторых мест, где он побывал, ученым до сих пор так и не удалось.
В дороге Крузо имел возможность лишний раз убедиться, что
…хлебопашество, хозяйство и самый быт народа — все здесь было в жалком состоянии, хотя китайцы и хвалятся своим трудолюбием.
Хотя, несмотря на все это, китайцы — очень чванливый народ, и превзойти их чванство может разве что их бедность.
Голые американские дикари, по-моему, счастливее китайцев, потому что если они не имеют ничего, то ничего и не желают, — с пафосом восклицает Робинзон. — Китайцы же чванливы и нахальны, хотя большинство их оборванные нищие. Чванство у них невероятное: выражается оно в одежде и постройках, в толпах ненужных слуг или рабов и, что забавнее всего, в презрении ко всему на свете, исключая себя самих.
Создается впечатление, что свою гордыню, тщеславие и амбициозность британцы привыкли считать чувством собственного достоинства, в то время как гордость китайцев — пустым зазнайством, которое сродни мании величия.
Столетие спустя, в 1792 г., шотландский дворянин граф Маккартни был отправлен посланником ко двору китайского императора Цяньлуна с целью получить от богдыхана торговые преференции для британских купцов и учредить представительство короны в китайской столице. Китайцы приняли графа как посла далёкого и незначительного «варварского» государства, а его подарки были объявлены данью богдыхану; словом, миссия закончилась неудачей.
В ответе императора королю Англии, получившем широкую известность, содержались, в частности, такие слова:
В нашей империи в изобилии производятся всякие продукты, и мы вовсе не нуждаемся в продуктах из других стран… Наш постоянный принцип — относиться ко всем одинаково, без всякого пристрастия. Англичане не одни торгуют в Кантоне, если бы все остальные теперь по вашему примеру стали просить о том же, мог ли бы я дать каждому удовлетворительный ответ?
Неудивительно, что гордый британский лорд, недовольный оказанным ему приемом, не стеснялся в своих оценках.
Главный народный характер есть странная смесь высокомерия с подлостью, принужденной важности с ребяческим легкомыслием, натянутой учтивости с грубым самолюбием. Наружно показывая себя чистосердечными и откровенными, они употребляют такие хитрости, от которых Европейцу весьма трудно остеречься… Они всех, кроме себя, почитают варварами, не смотря на то, что чужестранцы устанавливают их календарь и часовые машины, и ежегодно привозят к ним изделия, превышающие степень Китайской промышленности
Крузо пробыл в Пекине четыре с лишним месяца. И что же он там увидел? Как и обычно, практически ничего такого, о чем счел бы необходимым рассказать.
Разумеется, как добросовестный коммерсант он совершил ряд покупок, в частности, приобрел 90 кусков тонкой камчатной материи (высоко ценимые ткани, произведенные в Дамаске или по дамасской технологии), 200 кусков шелковой материи разных сортов, большое количество шелка-сырца и чай.
Наверное, Дефо почувствовал, что переусердствовал с критикой, и включил в рассказ о своем пребывании в стране эпизод с фарфоровым домом, в котором проживала семья из тридцати человек.
Когда я подошел к дому, то убедился, что он деревянный, но штукатурка его действительно была фарфоровая. Снаружи фарфор был глазирован; освещенный солнцем, он красиво блестел, весь белый, расписанный синими фигурами… Внутри же дома все стены, вместо деревянных панелей, были выложены квадратными плитками из великолепного фарфора, расписанными изящными рисунками; некоторые плитки образовывали какую-нибудь фигуру и были соединены так искусно, что совсем не видно было очертаний каждой из них. Полы в комнатах были тоже фарфоровые… и очень гладкие, но не обожженные и не раскрашенные, за исключением некоторых комнат. Потолок был тоже фарфоровый, крыша же была покрыта блестящими черными фарфоровыми плитками. Словом, это был действительно фарфоровый дом, и если бы мне не приходилось продолжать путь, я посвятил бы несколько дней на тщательный его осмотр.
Впрочем, признавая, что китайцы достигли высокого совершенства в фарфоровом производстве (практически единственный комплимент), Робинзон не упускает случая вставить очередную шпильку и отметить, что китайцы, как всегда, сильно преувеличивают свои достижения, ссылаясь при этом на услышанную где-то байку о фарфоровом корабле, вмещающем пятьдесят человек.
Далеко не все путешественники, побывавшие в Китае, были «синофобами», подобно герою Дефо. Некто Каррери, итальянский юрист, путешествовавший по Китаю в 1695−1696 годах, обратил внимание на предприимчивость китайцев и высказал мнение, что они превосходят европейцев в изобретательности. А доминиканский монах Наваретт, два десятилетия проживший в Китае, утверждал, что принципы китайского управления «могут послужить образцом или моделью для всего мира». Он считал, что китайцы ведут бизнес искуснее, чем европейцы, и могут предложить товары равные европейским, или даже лучшие по качеству, по более дешевой цене.
Это мнение разделяет и Ле Комт, который писал про китайцев, что
Желание выгоды мучает их постоянно и заставляет их изыскивать тысячи способов достижения… Каждый предмет находит употребление, каждый предмет драгоценен для китайцев, потому что нет ничего, что они не могли бы улучшить… Бесконечный процесс торговли и коммерции, который происходит повсюду, является душой этого народа и главным двигателем всех их действий.
Автор «Дальнейших приключений» был пристрастен и несправедлив в своем отношении к великой стране, и можно согласиться со словами исследователя Дж. Сренса о том, что в его книге
…все замеченные иезуитами и другими европейскими путешественниками позитивные стороны Китая, и каждый негативный аспект Китая преувеличивается.
Наверное, Дефо был прав, когда говорил о военной слабости китайцев. Уже цитированный нами
Может быть, не было никогда народа, столь многолюдного в одном государстве, и вместе столь слабого и беззащитного, как китайцы. При таком устройстве их армии, к чему служит ее многочисленность? Крайнее невежество китайцев в военном деле, глупое их презрение ко всем нововведениям по сей части, худая дисциплина, непривычка к трудностям воинским, изнеженность и природная трусость: все сие делает многочисленную их армию совершенно нестрашною для искусного и воинственного неприятеля. Я уверен, что всякая европейская держава, если б только решилась вести войну с китайцами, могла бы весьма легко покорить страну сию.
Впрочем, критичным для Срединной империи это обстоятельство стало лишь полтора столетия спустя, с появлением железных дорог, пароходов и более совершенных вооружений; в эпоху путешествий Крузо силы европейцев в ЮВА были настолько ничтожны, что ни о какой крупномасштабной военной кампании не могло быть и речи.
Следует признать, что Китай той эпохи неотвратимо погружался в застой, проигрывая конкурентную борьбу «молодым тиграм» Запада. Но пытались ли герой Дефо и другие европейцы нести отсталым жителям Востока разумное, доброе и вечное, знакомя их с достижениями передовой цивилизации?
Крузо, как мы помним, был торговцем и среди прочего торговал опиумом — товаром, который пользовался большим спросом в Китае. Не слишком удачливый работорговец во второй части романа превратился в преуспевающего наркоторговца.
Не будем торопиться осуждать его — опиум в ту эпоху рассматривался как обычный товар, нечто вроде лекарственного препарата или энерджайзера; еще долгое время в цивилизованных странах патентованные лекарства и препараты, содержащие опий, были доступны практически без ограничений и при этом относительно дешевы.
Спустя без малого полтора столетия после визита Робинзона европейские страны во главе с Англией создали своего рода международный наркосиндикат, который навязал Китаю так называемые «опиумные войны», формальной целью которых было проведение в жизнь принципа «свободы торговли», а фактической — борьба за право поставлять в Китай опиум.
«Из всех предметов, привозимых Европейцами в Китай, один опиум, употребление которого, несмотря на все усилия китайского правительства, развивается более и более, имеет необыкновенно хороший сбыт», — писал иностранец, долгое время проживший в этой стране.
Именно тогда и воплотились в жизнь фантазии Дефо о триумфе европейского оружия.
Поражение в опиумных войнах стало национальным унижением для Китая, считавшего себя центром цивилизации, и явилось одной из причин крушения императорской власти, которая не смогла обеспечить народу ни долгого благоденствия, ни защиты от внешней угрозы.
Впрочем, были и позитивные последствия: в Китае начался неспешный процесс преобразований, который уже через полтораста лет (сущая малость в масштабах тысячелетней китайской истории) снова вывел древнюю страну в число ведущих мировых держав.
Так чем же на самом деле не угодили Крузо и его создателю миролюбивые и вежливые китайцы? Они не собирались обращать его в рабство, как мусульманские пираты, изжарить и съесть, подобно карибским каннибалам, не пугали ужасами католической инквизиции, не грозили судом Линча, как это делали скорые на расправу голландцы, и не досаждали экспрессивностью поведения, как французы со спасенного судна.
Причина нетерпимости Дефо лежит, возможно, даже не в шовинизме или ксенофобии, а в гениальном чутье, которым он ощущал то, в чем сам не хотел признаваться — существовании альтернативы (или альтернатив) западной цивилизации, которые в будущем, впитав все достижения Запада, все равно останутся, как любят говорить философы, «тождественны сами себе» и начнут осваивать новые, собственные пути развития.
Кто знает, может быть, презрение Крузо к китайцам является не чем иным, как попыткой скрыть свои потаенные фобии?
Продолжение следует…
Сейчас Гегель считается одним из величайших умов человечества. А что его не понимают - так гениев всегда не понимают. А выходит, при...