Кем стала Прекрасная Дама? Часть 2

О творчестве трубадуров, труверов, менестрелей, миннезингеров, вагантов написано невероятное количество трудов. Расцвет лирической поэзии в XII—XIII вв.еках сказался на всей последующей литературе (Данте, Петрарка, Боккаччо), и не только на литературе.

Данте поклонялся своей Беатриче, это был идеал платонической духовной любви. Безответная любовь к Лауре стала главным источником вдохновения Петрарки. И Беатриче, и Лаура другая были средоточием всех возможных совершенств, телесных и духовных.

А вот у дон Кихота Ламанчского была своя Прекрасная Дама. Дебелая крестьянка Альдонса становится Дульсинеей — но ведь в глазах знаменитого идальго она самая Прекрасная, «свет очей и дама сердца». Казалось бы, он свел Прекрасную Даму с пьедестала…

Образы, связанные с творчеством трубадуров, представлены в операх Верди и, особенно, Вагнера. На стихи сборника вагантов «Carmina Burana», составленного в XIII веке и найденного в начале XIX века, написана сценическая кантата французским композитором XX века Карлом Орфом. И уж с одной-то частью из нее (O Fortuna!) знакомы все. Это потрясающая, часто исполняемая музыка, и ее не обязательно слушать в обработках таких групп, как Enigma, Era или Extremo.

Один из сюжетов песни трубадура (о съеденном сердце) стал основой сюжета фильма Питера Гринуэя «Повар, вор, его жена и любовник».

Сюжеты живы, жива и Прекрасная Дама. Она демократизировалась, уже не знатного рода, замки все превратились в музеи. Зато Прекрасная Дама потихоньку стала собственным именем в русской поэзии XX века.

Русский символизм не мог пройти мимо Прекрасной Дамы. Не все знают «Стихи о Прекрасной Даме» Владимира Соловьёва. Но все очень хорошо помнят школьные уроки по Александру Блоку. И написано об этом не меньше, чем обо всей поэзии трубадуров.

Пишут и о жене Любови — дочери знаменитого Дмитрия Менделеева, и о некоем расплывчатом мире Прекрасной Дамы, в который пытается сбежать лирический герой поэта. Он так же ее идеализирует, преклоняется, боготворит, считает «величавой вечной женой», воплощенной гармонией. Но все это известно из школьного курса литературы.

Поэт-символист Николай Агнивцев написал свою Прекрасную Даму. Она еще остается в своем образе, но уже с элементом самоиронии:

Подобно скатившейся с неба звезде,
Прекрасная дама купалась в пруде.
Увидев у берега снятый корсаж,
Явился к пруду любознательный паж.
Увидев пажа от себя в двух шагах,
Прекрасная дама воскликнула «Ах!»
Но паж ничего не ответствовал ей,
А стал лицемерно кормить лебедей.
(Николай Агнивцев. «О прекрасной даме»)

Довольно известно стихотворение (перевод) Набокова:

Шла полем Прекрасная Дама,
чародейки неведомой дочь:
змеи-локоны, легкая поступь,
а в очах — одинокая ночь…
(В. Набоков. «Безжалостная Прекрасная дама» (La belle dame sans merci)

Прекрасная Дама продолжала жить весь трудный XX век. Никуда ни она, ни ее рыцарь не пропадал, хотя многие уже вопрошали:

Богу неведомо, людям незнамо,
Где пропадает Прекрасная Дама,
И неизвестно, что делает с ней
Этот похитивший даму злодей.

Где же тот пламеннолюбящий рыцарь,
Что к этой даме на помощь стремится,
Воду топча, презирая огонь,
Где его добрый и преданный конь…
(Евгений Бачурин. «Баллада о Прекрасной Даме»)

Она становилась женой в трудную годину, как в песне А. Галича:

Как мне странно, что ты жена,
Как мне странно, что ты жива!
А я-то думал, что просто
Ты мной воображена…
(А. Галич. «Песня о Прекрасной даме» (Женский вальс)

Она бывает женой или возлюбленной и в самой обыденной нашей жизни. Ведь главное, что мы прекрасны. Неземная красота стала земной, и сами спустились на землю, для земных дел. Пусть нас воспевают, кому положено, пусть воспевают наш стан, наши перси, ланиты, глаза, уста…

Не только зубы, но также десны
И даже губы твои, клянусь,
Столь кровожадны и смертоносны,
Что я и сам иногда боюсь…
(Михаил Щербаков. «О Прекрасной Даме»)

Пусть даже над нами и нашими рыцарями подсмеиваются, рыцари тоже стареют, седеют, но дух-то остается. И кряхтя поднимают они свои чресла с дивана, перепоясывают их проржавевшим мечом, но — пора на подвиг, на подвиги тянет. Но ведь ради нас же, тех, кто грузно падает в их объятья…

Под полуденным солнцем полуденный зной,
Обветшалая башня за древней стеной,
На крыльце перед башнею рыцарь седой
Потихоньку вздыхает о славе былой…

И в покоях одной из заморских принцесс
Был он подло заколот, но снова воскрес,
И гонимый проклятьем тирана-отца
Он с Прекрасною Дамой бежал из дворца…

А Прекрасная Дама с усатым лицом,
Постарев, раздобревшая фунтов на сто,
На трофеях досужих белье кипятит
И на мужа, как жаба на муху, глядит.

Он ведь клялся, должно быть, три тысячи раз,
Что не позже весны эту рухлядь продаст,
И займется вплотную фамильной землей,
Раз в неделю воюя с крапивой и тлей.

Но наутро, лишь солнце трубило восход,
Этот ирод опять отправлялся в поход,
И по-прежнему сохла и чахла земля,
И от голода дохла несчастная тля.

Да и подвиги эти видны наперед:
Если кляча и вправду дойдет до ворот,
То протянет копыта на первой версте,
О какой-нибудь камень споткнувшись во сне.

И герой, попеняв рысаку своему,
Покряхтит, покряхтит да покличет жену…
И тащить ей обоих обратно домой,
И отпаивать дома живою водой.

Да и Бог с ним, она ведь привыкла давно.
Лишь бы все обошлось, а уж там все одно, —
Пусть себе на крылечке клюет бородой,
Потихоньку вздыхая о славе былой.
(Александр Щербина. «Баллада о Прекрасной Даме, голодной тле и последнем из рыцарей Круглого Стола» из спектакля «Рыцарь Случайного Образа»)

Пусть нам поют кансоны и баллады. Пусть даже альбы поют — о расставании влюбленных при свете дня — все равно же на работу уходить нужно. Лишь бы пели. Каждой из нас. И неважно, золотые у нас волосы или крашеные. Голубые глаза или линзы на черных очах. Теперь мы все — Прекрасные Дамы. Совсем не идеальные, просто любящие. Вот они мы. Рядом.

Дорогие, разве вы не видите благородства наших черт? А то, что кривая ухмылка — так это после родительского собрания. А наши осиные талии? А то, что шерстяным платком перевязано, так то в маршрутке надуло… Вот тебе лютня. Или дрель. Воспой, соверши подвиг, ты же рыцарь!.