«Хождение по мукам». О чем проговаривается название?

При чтении подобных панегириков, возникает впечатление, будто ты присутствуешь на похоронах. Под плачущую музыку несут на черно-красных подушечках награды усопшего. Сам покойник движется следом, положенный в лакированный гробик, навсегда успокоенный и, следовательно, готовый к канонизации. То есть к препарированию.

Но Алексей Николаевич Толстой, при всем том высшем пилотаже приспособленчества, который он показал при жизни, в лакированный гробик «выдающегося советского писателя» влазил с трудом. И не потому только, что был телом могуч. Его ведь еще и талантом писательским природа одарила в полной мере. Особых доказательств для этого не требуется. Как говорил некий отставной регент из знаменитого романа М. А. Булгакова, «…возьмите вы любых пять страниц из любого его романа, и без всякого удостоверения вы убедитесь, что имеете дело с писателем».

Попросту говоря, книги А. Н. Толстого читать интересно, в отличие от творений большинства «совписов». Как говорится, талант не пропьешь. И полностью не продашь тоже. Даже если сам продашься с потрохами.

Одна из увесистых наград, полученных А. Н. Толстым — Сталинская премия первой степени в 1943 году за трилогию «Хождение по мукам». По тем временам высшая оценка преданности литератора официальным советским идеологическим канонам. И лично тому, кто эту премию выдавал.

Нынешнему вдумчивому, хотя и не слишком образованному, читателю название трилогии А. Н. Толстого покажется странным. Что это за хождение такое, и по каким мукам? Но современникам писателя особого объяснения не требовалось.

Сто лет назад любой образованный человек в России знал о «Хождении Богородицы по мукам», известном произведении русской духовной литературы XII века. Произведение это было апокрифическим, то есть в церковный канон не вошедшим, но несмотря на это, почитаемым и любимым. К тому же, «Хождение…» было произведением чисто русским. В других христианских странах этот апокриф не известен. Потому перевод заглавия трилогии А. Н. Толстого на западные языки представлял проблему для переводчиков. Для европейского читателя такого библейского сказания попросту не существует.

О чем же рассказывает эта легенда? Богородица просит архангела Михаила показать ей, как мучаются в аду души грешников. Архангел исполняет ее волю, демонстрирует картину адских мучений и объясняет, кто из грешников за что наказан. Богородица обращается к своему сыну и молит об облегчении участи несчастных. Вняв молитвам Матери, Господь отменяет мучения в аду ежегодно на пятьдесят дней: от Пасхи до Троицы.

Известный факт из биографии А. Н. Толстого: Октябрьскую революцию он не принял и в 1919 году эмигрировал из Одессы через Константинополь в Париж. В 1920 году русский писатель-эмигрант пишет, а в 1922 году публикует роман, в котором пытается разобраться, что же произошло с ним и со многими другими беглецами из охваченной бунтом России. Вот этому-то роману название «Хождение по мукам» подходило идеально. Для автора, так же, как и для первых читателей, изгнанных с родной земли происшедшими событиями, эти события — ад, в котором им всем, грешникам, воздалось по заслугам. За грехи в прежней, еще довоенной и дореволюционной жизни. И надежда на избавление — только Бог и сострадательная дева Мария.

Впрочем, на Бога надейся, да сам не плошай. Автор романа решил выбраться из ада при помощи собственных сил и собственного таланта. В 1923 году А. Н. Толстой возвращается в Советский Союз в качестве «красного графа» и включается в литературный процесс на вновь обретенной Родине. А дальше все идет в соответствии с грубоватым анекдотом о том, что девушку «танцует» тот, кто ее кормит.

А. Н. Толстой изрядно перерабатывает написанный роман и разворачивает его в идеологически правильную сторону. Роман стал называться «Сестры». Его дополняют еще две книги, «Восемнадцатый год» (1927−1928) и «Хмурое утро» (1940−1941), написанные уже в полном соответствии с «Кратким курсом истории ВКП (б)». «Хождение по мукам» теперь становится названием всей трилогии. И плоховато соответствует общему оптимистическому пафосу творения, которое завершается не в Париже, а в Москве, в Большом театре. Герои слушают здесь не «Чио-Чио-Сан» какую-нибудь легкомысленную, а доклад об электрификации России. Хождения закончены, и муки тоже закончены. Мы еще увидим небо в алмазах! Не на пятьдесят дней, а навсегда. И при чем тут Спаситель небесный? Все в руке Спасителя, сидящего в Кремле!

Пожалуй, немереным талантом писателя-обманщика надо было обладать, чтобы в то время уверить в этом и себя, и читателей. Впрочем, читатель у А. Н. Толстого был уже другой, доверчивый и не шибко грамотный. Который вряд ли догадывался о смысле, вложенном в достаточно странное название. Что им, комсомольцам, Богородица?

Писатель об этом прекрасно знал. Вероятно, потому и сохранил не вполне «политграмотное» название трилогии, не сменил его на что-нибудь типа: «Светлый путь». Встретившись в 1937 году с одним из приятелей, оставшихся в Париже, художником Ю. П. Анненковым, Алексей Николаевич вполне откровенно признался: «Я иногда чувствую, что испытал на нашей дорогой родине какую-то психологическую или, скорее, патологическую деформацию. Но знаешь ли ты, что люди, родившиеся там в 1917 году, в год знаменитого Октября, и которым теперь исполнилось двадцать лет, для них это отнюдь не „деформация“, а самая естественная „формация“: советская формация…»

Впрочем, девушка, которую «танцуют» за ужин в ресторане, совсем не обязана безоглядно восхищаться умом и прочими качествами кавалера. Напротив, чем циничнее она будет подыгрывать своему партнеру, тем лучше справится со своими обязанностями. И здесь А. Н. Толстой впал в главный грех советской, да и русской тоже, интеллигенции: покусывал руку дающую.

«Я циник, — откровенничал он в той же беседе с Ю. П. Анненковым, — мне на все наплевать! Я — простой смертный, который хочет жить, хорошо жить, и все тут. Мое литературное творчество? Мне и на него наплевать! Нужно писать пропагандные пьесы? Черт с ним, я и их напишу! Но только это не так легко, как можно подумать… Я уже вижу передо мной всех Иванов Грозных и прочих Распутиных реабилитированными, ставшими марксистами и прославленными. Мне наплевать! Эта гимнастика меня даже забавляет! Приходится, действительно, быть акробатом…»

После смерти М. Горького Алексей Толстой занял место первого советского писателя. Первого не по должности и не по таланту, как ему бы хотелось думать. В той же беседе с Ю. П. Анненковым он беспечно выболтал главный секрет своей советской славы. «Кувыркаются» все советские литераторы, а вот граф среди них — только он один.

Похоже, что именно на примере графа А. Н. Толстого товарищ Сталин более или менее точно определил цену, которую следует платить деятелям искусств. Отдельная плата назначалась за лояльность, за послушание, за умелое, верткое перо. И получалось, честно говоря, не так уже дорого. За прошлое дворянство тоже следовала приплата. Единовременная, но пожизненная. Как за потерю девственности.