Когда бойцу спать - никак нельзя? Вспоминаем Афган...

За пару дней до этого нам зачитали душманскую петицию. Мол, они берут на себя повышенные социалистические обязательства протаранить большегрузной машиной ворота шахского дворца, в котором базировалась группа, и, не позднее третьего дня священного месяца рамазан, вырезать всех нас подчистую, как баранов.

А в части, после того как наши на операцию ушли, остались экипажи трёх машин и так… Разная тыловая шушера. Типа писарчуков, поваров, переводчиков. Если сильно поскрести по сусекам — всего человек тридцать.

Из техники — бортовая «шишига», от которой толку, как от того козла — молока, два БТРа и БМП. И только наша машинка — с полным боекомплектом, заправленными под завязку баками и в исправном состоянии. У второго БТРа стуканул один из движков. Так что стоял он намертво, как стальной памятник апрельской революции. Но стрелять этот монумент мог в полный рост. И башня вращалась. На все триста шестьдесят. Так что его поставили прикрывать ворота со стороны гор и Кабульского шоссе.

С бээмпухой всё обстояло с точностью «до наоборот». Сама машина была на ходу. Но вот башня… Поворачивать её приходилось «рукой за ствол». И только так. Других вариантов не было. Ладно, сейчас. А как и правда, эти обезбашенные протаранят грузовиком ворота, ворвутся на территорию и… Какой дурак под пулями вылезет из-под брони и будет «рукой»? Так что БМП подогнали ко вторым воротам и с помощью нехитрых манипуляций — раз-два, взяли — нацелили её пушку так, чтобы она прикрывала центральный въезд во дворец со стороны Таш-Кургана.

Нервы, естественно, у всех — на пределе. Желающих повторить славный подвиг героических защитников Брестской крепости на горизонте как-то не наблюдалось.

Потому свой БТР мы поставили прямо у блиндажа и, в отличие от всей остальной честной компании, завалились спать под защитой его мощных накатов и охраной Санька, молодого бойца из недавно пришедшего пополнения. Но даже когда на Бога или Санька надеешься, самому плоховать не рекомендуется. Так что ПКМ с полной снаряженной патронной коробкой был направлен на входную дверь блиндажа. Чтобы в случае чего — «броня крепка и танки наши быстры» — тремя красными ракетами вызвать огонь на себя и рвать когти в сторону разведбатальона ВДВ.

Главное, не забыть при этом опера. У которого тоже нервы не железные. Тем более, он, как стреляный воробей, хорошо знал истинную боеспособность вверенных ему остатков гарнизона и то время, которое мы реально сможем продержаться, если духи от петиций и угроз перейдут к действиям.

Не питая особых надежд на воинскую доблесть служб обеспечения, опер лично отдал нам приказ без какого предупреждения мочить любые подозрительные машины, как приближающиеся к воротам старой крепости, так и проезжающие мимо. А на себя взвалил нелёгкую обязанность регулярного обхода ночных постов. В один из них он и обнаружил у нашего блиндажа Санька, который, вместо того чтобы охранять сон товарищей по оружию, самым бессовестным образом дрых на боевом посту. И это — когда у всех и каждого нервы взвинчены настолько, что реагируешь на малейший шорох!

Но то — все. А это — Санёк. Он не шелохнулся даже тогда, когда опер аккуратненько забрал прислоненный к стенке блиндажа автомат и унёс его с собой. Да ладно, Санёк. Мы же — тоже. Ни сном, ни духом. И не шелохнулись.

Только под утро, когда опер, споткнувшись на входе о пулемёт, зашёл в блиндаж и красноречиво помахал автоматом перед нашими окончательно ещё не проснувшимися мордами… Вот тогда мы — осознали. И моментально проснулись. А опер так же молча, как появился, развернулся и — только мы его и видели.

Да был ли он вообще? Может, привиделось? А это… Это что?! Автомат. Саньков автомат. Он-то не из воздуха нарисовался?! Опер… Был. Оставил. И автомат оставил. И Санька — на растерзание дедушкам.

И быть бы ему бедным. До самых… Самых последних дней его окончательно и бесповоротно загорбаченной службы. Если бы…

Если бы вдруг посреди всеобщего ора, русско-украинского мата и всего остального, что неудержимым потоком выплёскивалось из наших отлуженных за полтора года службы глоток… Моментально втащенный за шиворот в блиндаж, бессовестно и изумлённо моргающий своими широко раскрытыми карими глазами, Санёк, вдруг взял, да и выдал:

 — Хлопци… Чого тут? Ну, чижив я, чижив… До пивпятого. И-ии… Закуняв!

Минуту. Не меньше. А то, может, и больше. Всё это время в блиндаже, после Саньковой оправдательной тирады, стояла мёртвая тишина. Народ переваривал. Усваивал. Осознавал всё то, что только что услышал. А как осознал…

Если стены блиндажа и выдержали последовавший за этим взрыв хохота, за то сапёрам — отдельная благодарность в приказе. Но тогда нам было не до них. И не до благодарностей. Впервые за эти несколько дней мы искренне и беззаботно смеялись, поочерёдно, не в силах выговорить ни слова, молча тыкая в сторону Санька загорелыми, и, чего там греха таить, не самыми чистыми пальцами.

То ли полным «презрением» к духам, то ли своим загорбаченным дембелем Санёк, сам того не желая, вдруг нежданно-негаданно разрядил довлевшую над всеми обстановку напряженной опасности, и как-то сразу всем всё стало по такому большому и громкому пионерскому барабану…

Ну… Он же как лучше хотел! До самого полпятого. А потом, вот… Не по какому-то там злому умыслу. Нечаянно! Взял и… Закуняв!

Глоссарий:

Шишига — ГАЗ-66 (ШИстьдесят ШИстой ГАз — ШИШИГА), наиболее массовый полноприводной двухосный грузовой автомобиль Советской Армии в 1960−90-х гг., грузоподъёмностью 2,0 т.

Бээмпуха (от аббревиатуры БМП) — боевая машина пехоты.

ПКМ — 7,62-миллиметровый пулемёт Калашникова (модернизированный).

Опер — начальник оперативной части.