Что может пригрезиться на рассвете?

Осторожно спустил с кровати больную левую ногу, по ней сверху от нижнего отдела позвоночника ухнуло острой болью, и побежали мурашки по бедру, голени вниз до самых пальцев и обратно. Попробовал сжать их, но они онемели и плохо слушались.

Сельские петухи в селе за лугом ещё не пели, но уже рассвело. Защемило сердце, мучила одышка.

«Недаром эту дрянь в народе называют грудной жабой, — подумал я. — Жаба она и есть! Мерзость, одним словом». Когда чуть приоткрыл глаза, мне показалось, что на уровне груди и выше причудливо струится, закручиваясь, редкий в несколько струек светло-серый с голубым оттенком туман, вверху превращаясь в маленькое облачко.

«Странно… Что только не померещится спросонья, — подумал я. — Надо раньше ложиться, а то заснул в три часа».

Но струйки и завитки облачка поднялись на уровне глаз и остановились. В его центре, величиной с небольшое яблоко, плотность была достаточно высокой, чтобы можно было разглядеть сложную фигуру, напоминающую рваный эллипс с размытыми краями.

«Это ещё что? —  иронично продолжал соображать я про себя. — Уж не душа ли моя припёрлась? Рановато покинула моё бренное тело! Или решила жить отдельно? Чудеса!»

 — Пока не напишу задуманного, можешь не рассчитывать, — произнес я запальчиво, — дудки! Мне семьдесят семь и подкову, конечно, уже не разогнуть, но башку и сейчас любому враз могу отвернуть!

Усмехнулся. Я давно уже ни во что не верил, но почему-то обрадовался присутствию этого непонятного, загадочного облачка.

 — Ну, чего тебе надобно? Молчишь? Ладно, молчи, а я бы с тобой побеседовал! С удовольствием!

Облачко шевельнулось и покачалось перед глазами. Внутри него произошло движение. Туманные завитки перемещались и причудливо закручивались.

 — А-а-а, так ты всё-таки слышишь меня? Прекрасно… Тогда поговорим! По душам, так сказать. Вот тебе и каламбур! Но прежде ответь, ты что — плод моего воображения? Ты материальна, наконец? Опять молчишь… Ладно пытать не буду. Ты есть, и хорошо! Да ещё можешь слушать — это уже немало! Мои мысли давно никого из родных не интересуют! А ты уж куда родней! Или постой… Тебя нет, и мне это только кажется? Может, зря я потратил столько времени, изучая религию и ты можешь являться ещё при жизни? А может быть, я умер, только ещё об этом не знаю? Такую смерть заслужить надобно!

Я попытался подняться и включить свет, но боль в спине, которая опять прострелила в ногу, заставила принять прежнее полулежачее римское положение.

— Нет, однако, жив, иначе не болело бы. Мёртвые ни сраму, ни боли не имут!

Последние несколько лет я жил с болью от перенесённых нескольких сложных операций, но старался не ныть, пытаясь, как можно мужественнее сносить удары судьбы, подшучивая над собой. Зачем-то в голову пришло старое как мир выражение: «отмучился бедолага». Раньше я его воспринимал отстранённо, часто с юмором, но постоянная боль — хороший учитель! Особенно когда есть ученик.

Однако жизненное пространство сокращалось как шагреневая кожа. А если у тебя деятельная натура и ты не можешь занять себя? Решил: буду рисовать или писать. Стал писать мемуары, как многие другие пожилые люди. Беда в том, что их не читали. Не читали родные, а если листали выборочно, то, как в пьесе Александра Островского «На всякого мудреца довольно простоты», хохотали над другими и обижались, читая про себя! Я имел глупость писать правду.

 — Так есть душа или нет? А вот это передо мной кто? Или что? — бормотал я, глядя на облачко.

Гм… научная постановка проблемы души абсолютно бессмысленна! Кроме всего остального, мозги у меня здоровенькие и не болели никогда, да, а логика работала как часы!

 — Вот, например, это облачко, — шевелил я губами, — вижу я его или мне это только кажется? Наука не может опровергнуть тезис о бессмертии души. Но и религия не может доказать свой догмат о продолжении существования души после гибели тела. К сожалению, проверить экспериментально, сохраняется ли твоя душа, никакой возможности, кроме смерти, не существует.

Я усмехнулся:

 — Но мне туда вроде незачем! И тут еще не надоело! Помучаюсь ещё лет десять-пятнадцать! А может, и поболее!

Стал вспоминать, что известно о жизни после смерти. Конечно, на ум пришла нашумевшая книга «Жизнь после жизни» американского психолога Раймонда Моуди, который полагал, что «ощущение вне телесного существования» характеризуется остановкой физиологических функций организма, затем «выходом» умирающего из своего тела и движение с большой скоростью по тоннелю к яркому горящему свету в конце него. А в это время подсознание прокручивает прошлую жизнь, как в калейдоскопе, в конце которой происходит встреча с умершими друзьями и родственниками.

Против такой встречи я ничего не имел. Особенно защемило сердце, когда вспомнил своих родных бабушку и деда, которые воспитали меня и, по сути, были родителями. Постарался вспомнить официальную точку зрения. Ведь медицина признаёт, что людей в состоянии клинической смерти посещали различные видения. Они попадали в тоннель и видели яркий свет. Даже слепые! Ученые медики объясняют такие явления физико-химическими процессами в головном мозге в момент умирания.

Вообще-то, на этот счет существует множество теорий и эзотерических доктрин, которые допускают возможность вечной жизни. Я опять усмехнулся:

 — Да… проблема!

А облачко всё «вьюится и вьюится»! Все-таки гораздо легче быть верующим человеком, вера в загробную жизнь, безусловно, её облегчает, особенно если она полна трудностей, горя и несправедливостей. Есть, конечно, и удовольствия. Жизнь без них стала бы серой, неинтересной и скучной, причём самые простые дела превращаются в удовольствия, если мы сами воспринимаем их как удовольствия. Эти мелочи позволяют нам чувствовать себя более счастливыми.

За последние годы я понял, что для меня и других таких же бедолаг одно из самых больших удовольствий — это избавление от боли. Ничего не нужно. Ни дорогих машин, ни Канаров, ни Мэрилин Монро! Ничего не болит — вот высшее блаженство! Трава зелёная, небо голубое!

К сожалению, очень многие разучились просто получать удовольствие от жизни. Подавай им всё сразу, и деньги — в первую очередь, а без них какие удовольствия? Невдомёк им, что умение радоваться жизни — это самое большое удовольствие.

 — Вот ты, душа моя… Скажи, в чём смысл жизни? Этот вопрос задавали себе многие философы, учёные и простой народ. Опять молчишь… Провоцируешь? Так, на мой взгляд, всё проще, чем ты думаешь: смысл жизни — в самой жизни! Да, знаю, что ты скажешь. Опять про царствие небесное… Ты ведь обитаешь там, где находятся высшие силы, хотя есть ли они? Высшие силы тоже недоказуемы по определению. Они — высшие, непознаваемые. Доказать их существование нельзя. Иначе они утратят свои атрибуты как высшие… Или придётся признавать их отсутствие!

Сложный вопрос — вера! С церковниками проще. У них всё грех! И почему никому не приходит в голову бредовость их постулатов, которые они сами же и нагородили. Вся жизнь у них человеческая состоит из сплошных грехов. Христианин рождается уже с первородным грехом, потом кается и грешит, грешит и опять кается, чтобы попасть в царствие небесное! Как раз туда, где ты, душа моя, обитаешь! Даже младенцы, по мнению церкви, несут грехи родителей! И в других религиях, в буддизме, например, жизнь представляется сплошным страданием. Невдомёк им, убогим, что жизнь — не страдание, а радость!

Уж поскольку ты у меня в гостях, поведай о своём непонятном для меня царстве? Зачем туда стремятся попасть верующие христиане? Интересно всё-таки, от очевидца! Что-то я не то спросил… Ты опять «завьюилась». А-а-а, догадался, наверное, нельзя об этом! Тайна! Ну, так я буду догадки строить, а ты, уж как родственнику, дай знать, догадка верна или нет!

Облачко медленно переместилось, соответственно, напротив. Внутри него тоже происходили какие-то изменения. Закручивались завитки тумана и снизу вверх поднимались его язычки.

 — Поскольку ты облачко, значит, материальной жизни в твоём царстве ждать не приходится, — начал Иван Васильевич, и облачко согласно качнулось навстречу. — Многие люди, и я в том числе, при жизни задаются вопросом, что их ждет там, по ту сторону бытия, а ты молчишь! Есть ли какая-либо форма существования души после смерти? И какова её сущность? А ведь именно здесь собака порылась, как говорил один мой приятель — большой интеллектуал!

 — Смерть — всему голова! — Иван Васильевич покряхтел и добавил: — Вернее не сама смерть, а страх перед ней. Ничего страшнее смерти человечество не знает. Здесь колыбель всех религий. Инстинкт самосохранения присущ и животному, и человеку, но человек в отличие от животного осознаёт свою смертность. Именно поэтому религия родилась как духовный способ преодоления страдания и смерти и реакция на осознание смертности. Любая религия основывается на вере и культах, а первичным культом и стал обряд захоронения. Ну, а если по-простому, то сознание, что после смерти ничего — опустят в яму и твоё тело, которое было тобой так любимо, становится достоянием червей. Это заставит содрогнуться кого угодно. Отсюда и реинкарнация — у буддистов и индуистов, смена тела, как меняют одежду — у каббалистов, и, конечно, душа у христиан.

 — А-а-а, закивала, болезная! Ясное дело, когда о тебе вспоминают, всем приятно. Душа, она не умирает с телом. Она является твоим вечным продолжением. Как это приятно, что не исчезаешь насовсем. Сознание этого помогает если не преодолеть страх смерти, то по крайней мере утешиться, что закон сохранения действует, ты перейдешь в другое качество, обретёшь жизнь вечную, духовную! Будешь иметь возможность общения с душами родных, друзей. Это окрыляет!

Ведь именно это обстоятельство подействовало на древних римских язычников и приобрело приверженцев христианской религии в лице римлян, которые сколько существовали, столько и воевали. Каждая семья несла потери. У кого-то убит муж, сын и другие родственники. А языческая религия не предполагает встреч после смерти.

Представления о загробной жизни не были развиты у римлян. После смерти человеческий дух, по верованиям римлян, продолжал жить в той могиле, куда положили прах умершего его родные. И вдруг появляется христианский проповедник и говорит убитой горем матери или жене:

 — Не плачь! Ты встретишь своего сына! После твоей смерти твоя душа соединится с любимым сыном! Вы опять будете вместе! Вот, дорогая моя душа, упрощенная схема завоевания Рима христианством. Уж больно привлекательно, чёрт возьми!

…Извини, помянул лукавого, завьюилась-то как! Больше не буду. Но вопросы к тебе прежние. Уж раз ты ко мне прилетела… Ошиблась маненько — я ещё живой, но ты не сомневайся, я твой потенциальный клиент! И очень любопытный. Наш мир непрост, а твой ещё более. Абсолютно непонятный для меня. И почему-то думаю, для других тоже. Люди с готовностью принимают любые голословные утверждения. У всякого человека, верующего или неверующего, от природы существует потребность в сверхъестественном. Всем интересно приподнять завесу над будущим или увидеть своими глазами невидимые связи, пронизывающие мир. А уж узнать, что будет после смерти…

Скажи, душа моя, что представляет твой мир? Космос? Где носятся вот такие облачка? А как они общаются? Что могут рассказать друг другу? Прошлое нам известно. А можно ли получить информацию о жизни внуков и о правнуках? Но без эмоций такое существование дорого не стоит. Человек должен сопереживать, а график ваших эмоций — прямая линия! В вашем царствии небесном — как в закрытой комнате с кондиционером и без мебели. Страстей нет, любви нет, даже боли нет! Соглашаешься? Киваешь, значит, угадал? Нет, душа моя, великий смысл бытия именно в том, что всему есть начало и есть конец, но знаешь, как-то грустно, что человек умирает.

 — Так вот, душа моя, вбил я себе в голову, — продолжил Иван Васильевич прикрыв глаза, — пока я не напишу историю моей жизни, как последний лист в рассказе О. Генри, ты можешь отдыхать. До её окончания… Помирать не планирую. И вот ещё: я жизнь люблю, со всеми её горестями, болью и радостью и стремиться под твой кондиционер мне ни к чему. В книге Екклесиаста-проповедника много веков назад было написано:

Все, что может рука твоя делать, по силам делай; потому, что в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости.

Вот по этому принципу, душа моя, я и живу все последнее время. Эти слова я бы поставил эпиграфом перед всей своей жизнью в старости. Сейчас я острее всё чувствую: природу, любую работу, вообще жизнь. Когда шагреневая кожа так быстро сокращается, так хочется узнать больше! Понять смысл вещей и явлений. Сколько мы все зря разбазариваем времени! Тот, кто не задумывается об этом, хотя бы в конце своей жизни, счастлив в своей глупости.

После этих слов облачко медленно стало уползать в открытое окно.

 — Куда же ты?

И мне послышалось:

 — Я вернусь, верну-у-сь… Жди!