Почему я любил, когда из садика меня забирал отец?

Если бригада работала во вторую или, тем более, в третью смену, то о том, что сегодня меня сможет забрать отец, не было и речи. Когда он возвращался, я уже давно спал и видел те самые сны, которые по прошествии стольких лет уже благополучно выветрились из памяти. Поэтому врать не буду, утолить чей интерес и пояснить, были ли они в цветном или обычном, чёрно-белом, формате, даже не могу… Ну, забыл!

Но иногда всё же получалось так, что отец работал в первую, а у мамы намечался ужасный Педсовет, от которого так просто не убежать. Или её посылали куда далеко, за тридевять земель и почти столько же морей, на какой-то там Семинар. Вот тогда…

Тогда, собственно, и наступал этот красочный, неповторимый и отдающий в нос шипящими пузырьками лимонада праздник…

Забрав меня из садика, отец ни-ког-да не торопился домой, в маленькую, пустую и неуютную без мамы барачную комнатёнку в Заовражном переулке, где мы тогда жили. До того момента, пока там появится мама, а, значит, и возникнет смысл туда возвращаться, у нас с ним была целая куча времени. И марно тратить его ни он, ни я не собирались! Тем более, выбор был огромен.

Можно было прямо у садика сесть на автобус и доехать до аэропорта. Где у отца почему-то всегда было полным-полно знакомых, а за столиком можно сидеть вчетвером. И пока взрослые обсуждали какие-то свои и потому не особо интересные темы, можно вдоволь поковыряться в поблёскивающей холодом металла и мороженого мисочке на невысокой ножке, что обязательно приносила такая красивая тётенька с белым, как у мамы, когда она колдует у плиты, фартуком. Но вот такой белой матерчатой короны, что красовалась у этой Королевы аэропорта на голове, у нашей мамы, увы, не было… Но и без этих, как бы сейчас я сказал, монарших регалий наша с папой была значительно лучше! Так что о каких менках-разменках речи можно было даже не заводить…

Куда интересней было содержимое той самой мисочки, которую все взрослые снисходительно обзывали какой-то креманкой. В ней была гора… Целый шахтный террикон мороженого! Не такого, как сливочное, что можно купить в бумажном стаканчике в магазине. Отличного и от брикета пломбира, который с обеих сторон обнимали вафельные полоски. Не-ет…

В креманке были круглые шарики, похожие на маленькие упругие теннисные мячики, которыми так здорово летом, у бабули, играть в Штандера или Салочки. Конечно, шарики были значительно меньше по размеру, но… Они были не белые… Разноцветные! И разные. Фиолетовый. Зелёный. Малиновый.

Несмотря на то что они были разноцветными, всё равно шарики — «белые». И смелые красноармейцы маленькой, но оттого не менее острой саблей-ложкой, громили их по всем фронтам!

Ах, так, Псы-атаманы?! Вот, вот вам! И кусочек Зелёного исчезал, истреблённый красным командиром, у которого «кровь на рукаве». Ничего, у нас и другая есть, а вам, басмачи, с левой, прямо по противной, но вкусной, фиолетовой голове!

А теперь подождём маленько… Чтоб вы сами поняли, что сопротивление бесполезно, и поплыли от страха и ужаса вниз по стенкам креманки, к своему неизбежному краху и гибели. Тем более, время есть. Взрослые ещё о чем-то оживлённо разговаривают и, судя по всему, уходить из этого тёплого и уютного места не собираются. А вот тут ещё целый стакан сладкого, прохладного и шипучего «Буратины». Он тоже за нас! И щас, щас мы им подкрепим чуть растраченные в борьбе силы…

Когда ненавистные мороженные отряды были изничтожены, а от союзного лимонада не оставалось даже капельки, наступало время торжественного возвращения домой.

От аэропорта к бараку можно было пройти короткой дорогой прямо по огромным, выше человеческого роста, обёрнутым в чёрный просмолённый рубероид, трубам центральной теплотрассы. Поверху труб был брошен сбитый дощатый тротуар с деревянными перилами, до которых руки ещё не доставали.

Потому не было зазорным, утопив свою ладошку в сером, приятно пахнущем угольной пылью отцовом кулаке, смело и громко пропеть ещё чуточку тёплому, но уже неяркому, ночному летнему солнышку:

Три танки-иста выпили по три-иста,
Команди-ир добавил до пятьсо-от!

Только не смотреть вниз, только не смотреть…

* * *
Ну, а если не аэропорт, то какое-нибудь кафе. Где круглые столики на одной ножке. Такие высокие, что под ними можно встать и даже не удариться головой. Не то что у бабули на кухне.

А на ножке столика — такие крючки, на один из которых отец вешает свою чёрную холщовую сумку, в которой уже нет шахтёрского тормозка с колбасой и сыром, что утром ему сделала мама.

Стульев, таких же высоких, как и столики, обычно никогда нет. Потому усаживают меня на обычный. К подоконнику.

Зато в полном моём распоряжении оказывается целая очищенная вяленая рыба. Огроменная! Мур-р-рм… Вкуснотищ-ща-аа… А тут ещё и икра есть!

— Па-а-а…

И отец, уже зная, что требуется, поискав на столешнице сухой островок, откладывает куда в сторонку свой «Север», чиркает спичкой и аккуратненько подносит её к рыбьему плавательному пузырю. Тот аппетитно, но недовольно фурчит и плавно уменьшается в размерах, на глазах заметно темнея…

Ка-ак я любил когда-то, когда из садика меня забирал отец…