Какой бывает преданность у людей и собак?

Перейти к началу рассказа

— А ну, Ветерок, — и Лексей Лексеич отстегнул ошейник с питомца, — порезвись в осенних листьях!

Собака, которая рванулась было вперёд, отчего-то вдруг передумала и, вернувшись к хозяину, доверчиво заглянула в его глаза.

 — Что такое? — удивился, наклоняясь, старик. — Ты чего, Ветерок? Ай бегать разучился?

Ветерок, словно понимая смысл обращенных к нему слов, снова бросился вперёд и на этот раз убежал довольно далеко.

Меж тем Лексей Лексеич закурил самокрутку и, попыхивая, сощурил глаза:

 — Экой прыткий друг у меня, ты только посмотри! — произнёс он с улыбкой, обращаясь к самому себе.

Ветерок продолжал носиться как неугомонный, расшвыривая листья направо и налево, то и дело останавливаясь и в следующий момент снова срываясь с места.

Лексей Лексеич продолжал пыхтеть цигаркой, выпуская изо рта клубы белого дыма, и смотрел на своего неугомонного друга с любовью. Каждый раз, когда пёс носился по двору, ему на память приходил тот день, в который Ветерок оказался в его не особенно чистом и прибранном холостяцком жилище.

Лексей Лексеич заприметил его во дворе ЖЭКа, куда периодически наведывался, чтобы забрать квитанции на оплату квартиры. Сначала он не обратил особого внимания на чёрного миттельшнауцера, который грустно лежал у детской песочницы и, не мигая, смотрел вдаль. Лежит себе собака — и лежит. Мало ли что… Может, отдыхает она так?

Прошёл месяц. Лексей Лексеич, как всегда, пошёл за квитанциями и… остановился во дворе как вкопанный. Что такое? Знакомая собака снова лежала около песочницы в той же позе, что и месяц назад! Словно всё это время она ни разу не пошевелилась. Но ведь такого не могло быть! Мужчина даже головой в разные стороны помотал для верности. Дескать, не обманывают ли его старческие глаза?

Глаза, как оказалось позже, были в полном порядке. А приходившая в ЖЭК вместе с Лексей Лексеичем низкорослая и щупленькая баба Вера рассказала ему историю появления миттельшнауцера во дворе.

 — Хозяева у него были, — вздохнув, начала она, — не подумай, он не бродячий какой. Мальчик в нашем доме жил. Где-то месяца три али четыре назад, как они переехали. Собака вот осталась, никому не нужная.

 — Да… — хотел было задать вопрос Лексей Лексеич, но баба Вера строго отчитала его:

 — Ты, мил человек, не перебивай. А то я ведь и забыть могу, с чего начала. Память-то нынче у меня нет-нет, да исчезает.

Старушка, конечно, хитрила. Память её, так же как и глаза Лексей Лексеича, пока что не подводила. Бабе Вере очень хотелось поговорить с кем-нибудь, но когда её начинали перебивать, она не любила. Вот и сейчас бабушка, как это частенько бывало, призвала на помощь свою забывчивость.

Лексей Лексеич послушно замолчал, а рассказчица, удовлетворенная тем, что слушатель не вставляет больше междометий в её речь, продолжила:

— Наташка-то, скажу тебе, мил человек, не особенно собачку жаловала. Сыну её купила, уж очень малец просил. Она ему и уступила. Алёшка-то, сын ейный, всё с собакой этой забавляться любил. Помню, как выйдет во двор — так и начнёт палки ей кидать да что-то кричит при этом. А собачка-то умная какая, подберёт палку и снова хозяину несёт: кидай, мол, ещё. Алёшка опять бросит, она, значится, ему снова несёт. Да как радуется при этом и хвостом виляет! А Алёшка её обнимать да целовать начнёт! А Наташа, как увидит с балкона, что он собаку-то прямо в нос чёрный целует — так и кричит каждый раз, чтобы он не смел этого делать.

Лексей Лексеич поднял было глаза на старушку, но спохватился, что перебивать её нельзя, а то неровен час память ей изменит — и ничего не сказал. Но баба Вера, видимо, смекнула, о чем он хотел спросить и поспешно добавила:

— Нет-нет, не подумай, мил человек, чего плохого. Не била она собачку, не обижала. Просто всё ворчала, что собака, дескать, пол в коридоре портит да тапочки ихонные погрызла, но бить — не-е-е-т. Не было такого.

И баба Вера, словно доказывая, что она говорит чистую правду, перекрестилась.

— Вот только, — продолжила она, развязывая узелок под подбородком и завязывая его снова, — квартиру Федя, Алёшкин отец, значит, от своей военной части получил. Им переезжать — а собака за два дня до отъезда куда-то пропала. То ли шума да возни в дому испугалась, то ли ещё что — не знаю я. Кто там разберёт, что в собачьей голове делается? Но стали они собираться, а собаки-то нет как нет. И как тут быть? Алёшка все дворы ближние обошёл, под каждый куст заглянул. Нетути собаки — и всё тут! Так он со слезами и поехал. Родители-то ему всё говорили: не плачь, мол, новую собаку заведём. Даже Наташка заявила, когда в машину садилась, что сама купит ему собачку, даже лучше прежней. Она уж, видно, покаялась, что Алёшкиного Ветерка — это он сам такое имя ей придумал — не любила. Подумала, может, что собака убегла из-за неё…

— Ну, в общем, не знаю я, — повторила баба Вера, и, вновь вздыхая, продолжила: — Это уже потом, когда они уехали, далёко уехали, в районный центр, значит, через два дня собачка вот эта и обнаружилась. Только поздно уже было, хозяева адреса нового не оставили. Сосед мой, Ванька из тридцатой квартиры, говорил, что знал бы адрес — так отвёз бы собаку-то. Дык куды везти её, коль адрес неизвестен? Так и живёт теперь у нас во дворе.

После этого разговора Лексей Лексеич выкурил по обыкновению самодельную папироску, а потом подошёл к песочнице. Миттельшнауцер не обратил ровно никакого внимания на подошедшего человека. Он продолжал лежать, не шевелясь и не открывая глаз.

— Пойдём ко мне, — сказал Лексей Лексеич. — Невелика у меня пенсия, но как-нибудь проживём. Впервой мне, что ли, всякие жизненные неприятности обходить?

Собака открыла глаза и взглянула на мужчину. Взгляд у неё был какой-то потусторонний.

— Пойдём, брат, — повторил Лексей Лексеич, стараясь придать голосу как можно больше дружелюбия, — я тебе баню устрою да после этого накормлю.

Посидев ещё недолго и видя, что слова не имеют действия, старик встал с корточек.

— Ну, как знаешь, друг, — покачал он головой, — зря ты сбежал от хозяев. Они, видно, совсем неплохими были. Сейчас был бы ты в тепле да в уюте. А так — лежишь вот теперь на сыром песке. И сам мучаешься, и у людей сердце болит, когда они тебя видят.

Он не договорил и махнул рукой, собираясь направиться к дому, откуда пришёл.

Каково же было его удивление, когда, пройдя около сотни шагов, он внезапно обнаружил, что незнакомый пес все-таки записался к нему в провожатые.

— Ты тут? — одновременно удивился и обрадовался Лексей Лексеич. — Ну, пойдём, брат, домой.

Услышав слово «дом» собака навострила уши, остановилась и несколько раз гавкнула.

— Ого! — изумился старик. — Да ты, брат, умён, как я погляжу! Ну, пойдём, пойдём ко мне в гости. Не понравится — уйти никогда не поздно.

Но Ветерок — видимо, этот новый хозяин каким-то волшебным способом узнал его имя — так и остался жить у него. Вымытый и аккуратно расчёсанный, он через день снова появился во дворе их небольшого дома. Потом мужчина съездил в магазин и купил для него ошейник да намордник, которым, справедливости ради надо сказать, никогда не пользовался.

Казалось, они помогали друг другу жить. Старик, который до недавних пор выходил из дома только в крайнем случае, стал появляться на улице чаще. А Ветерок стал забывать свою прежнюю жизнь. По крайней мере, Лексей Лексеичу казалось, что стал…

* * *

Они стояли друг напротив друга — подросший за лето Алёшка и Лексей Лексеич — и молчали. А между бывшим хозяином и нынешним, будто понимая всю серьёзность положения, крутился Ветерок.

— Ну, забирайте, раз это ваша собака, — и Лексей Лексееич протянул Алёшиному отцу поводок. Старик очень старался не выказывать волнения, но голос его незаметно подрагивал.

Фёдор, которому понадобилось приехать сюда по делам, взял с собой Алёшку. Когда они увидели около магазина привязанного к перилам Ветерка, оба отказались верить своим глазам. Всё произошло очень быстро, почти молниеносно: и слёзы, которые появились на глазах мальчика, и запрыгавший от радости пёс, и появившийся на ступеньках магазина Лексей Лексеич, который сразу понял, кто такие этот незнакомый мальчик и его отец.

То, как Ветерок начал вытанцовывать перед Алёшкой, сразу же стёрло остатки сомнений в голове Лексей Лексеича. Теперь чёрный миттельшнауцер сначала садился на задние лапы, а потом принимался поскуливать и вертеться между ними, как будто просил извинения у старика за то, что так привязался к нему за этот период. При этом он либо усаживался около Лексей Лексеича, либо переползал на брюхе к ногам своего старого хозяина. Было видно, что он волнуется не меньше людей, которым предстояло принять судьбоносное решение.

Алёшка взял поводок, передал его отцу. Ему никогда не приходилось гулять с Ветерком таким образом. Фёдор приложил руку к шапке и вытянулся по стойке «Смирно»:

— Спасибо, что подобрали собаку, что не дали умереть ей с голода.

— Ладно, — махнул рукой старик, — чего уж там…

И он отвернулся.

Боевой офицер в этот момент чувствовал себя крайне неловко. Вроде бы собака когда-то действительно была их (и вот это «когда-то» саднило теперь внутри и словно спрашивало, а правильно ли они поступают), с другой стороны — ни он, ни Алёшка не смогли отыскать её в тот день, когда уезжали. Стало быть, теперь моральных прав на Ветерка они не имели.

Старик, безо всякого сомнения, оказался порядочным человеком. Несмотря на то, что ему пришлось приютить Ветерка больше полугода назад, он не собирался претендовать на собаку. Наверное, потому безо всяких споров отдал им поводок и произнёс одно-единственное слово:

— Забирай.

Они стали медленно расходиться в разные стороны. Лексей Лексеич отправился домой, а Алёшка с отцом пошли на автобусную остановку. Ветерок переступал лапами по влажному от бесконечных осенних дождей асфальту и то и дело посматривал на своего маленького хозяина. Так все трое дошли до остановки.

Ветерок оглянулся назад и вдруг начал отчаянно вырываться.

— Не хочет, видно, расставаться со стариком, — произнёс Фёдор, снимая перчатку с одной руки и доставая из кармана деньги на проезд.

Алёшка посмотрел на поворот, из-за которого вот-вот должен был показаться автобус, потом перевёл взгляд на ставшую уже почти незаметной фигуру Лексей Лексеича и… неожиданно присел над жалобно скулившим и продолжающим изо всех сил натягивать поводок Ветерком.

— Ты чего это? — не понял Фёдор.

Но Алёшка уже справился с защёлкой. Ещё момент — и Ветерок бросился по следам Лексей Лекесеича, оставив поводок в руках Фёдора.

Тот продолжал стоять и непонимающе уставился на сына.

— Не надо, пап, — сказал Алёшка, — Ветерку с нами хуже будет. А к этому дяде он уже привык, так что не надо его забирать.

За поворотом показался автобус, но Алёшка не присоединился к толпе желающих уехать в райцентр. Он опустил плечи и медленно побрёл на остановку. Там он сел на деревяшку, которая служила отъезжающим лавкой, и, закрыв лицо руками, заплакал.