Невидимые свидания. Где побыть наедине с собой?

Лика сидела на берегу. Её взгляд нельзя было назвать отсутствующим. Скорее, он как бы замер на одном месте. Да и куда вообще может быть устремлен взор человека, который смотрит на воду?

Волны лениво перекатывались, создавая для них одних характерный шум, который можно услышать, находясь только около моря. Лика смотрела вдаль, слушала морские звуки, крики долетающих до берега чаек и сидела, не шевелясь.

Ей было хорошо. Она редко приезжала сюда, в это место, где не было городской суеты. Где не было гудков автобусов и машин, которые словно участвовали в незримом соревновании на скорость, то и дело обгоняя друг друга. Здесь не было запаха бензина — неизменного спутника всех больших городов. Не было утомляющих слух работающих моторов или заставляющего вздрагивать визга тормозов.

Здесь не кричали дети, не стучали в домино мужчины из близлежащей многоэтажки. Здесь не ругались, не спорили. Здесь было только море. И умиротворяющее спокойствие, которое дарила мягкая и ласковая вода своими тихонечко накатывающими к ногам Лики волнами.

Она любила эти минуты. Любила потому, что они выпадали ей нечасто. Устающая к концу недели от работы, от пересудов и разговоров, которые являются непременным атрибутом любого женского коллектива, от ежедневных походов по магазинам, от городского шума, она ждала выходных. Но выходные не всегда получались такими, о которых она втайне мечтала. Домочадцы — тоже люди, и у них то и дело возникали какие-то вопросы и проблемы, которые Лике, как маме и дочери, приходилось решать постоянно.

Возникновению проблем выходных не полагалось. Иногда они, как назло, именно в эти дни и появлялись — и тогда Лика помимо собственной воли превращалась в человека, которому надо было срочно найти то водопроводчиков, то электриков, то каких-то других мастеров. Они приходили, что-то чинили, иногда запрашивая за свой труд сумму, явно превышающую ту, что полагалась за талантливо отремонтированную стиральную машину или гениально починенную электропроводку.

Первое время Лика безоговорочно отдавала то, что с неё требовали, и не торговалась. Но с некоторых пор она научилась чуять подвох, и в последнее время её это стало выводить из себя.

«Ну, пускай бы обманули, но хоть сделали бы это красиво!» — думалось ей, когда проработавший десять минут «трудовой человек» называл сумму, совершенно не адекватную его работе.

Лика не могла отнести себя к категории необеспеченных или жадных людей, но в последнее время нахальство некоторых мастеров стало приводить её в бешенство. Она всё понимала: жизнь месяц от месяца становилась сложнее и сложнее. Цены неуклонно ползли вверх. Тех денег, на которые ещё несколько недель назад можно было купить приличный кусок говядины, сейчас с трудом хватило бы на треть или даже четверть от этого куска. Поэтому каждый старался заработать, как мог.

Если бы вызванный мастер (хотя бы для вида!) сосредоточенно разобрал заклинивший замок, а потом так же серьёзно собрал бы его и при этом потратил бы полчаса, ей было бы не жалко отдать деньги. В конце концов, труд, если это действительно труд, должен оплачиваться.

Но когда она видела, что пришедший на вызов ушлый пройдоха, просто подогнув старую деталь, пытается поставить замок на место, даже не проверив, будет он работать или нет, она начинала выговаривать не особо потрудившемуся человеку всё, что о нём думает. За работу она, конечно, платила, но не столько, сколько просили откровенные шарлатаны, а ровно столько, сколько сама считала нужным. При этом Лика записывала телефон охочих до лёгких денег «мастеров», чтобы в следующий раз не нарваться на них снова.

…Был конец мая. Несмотря на то что погода была солнечной, тепло ещё не установилось. Побережье было пустым. Лика продолжала неподвижно сидеть, устремив взгляд куда-то за горизонт. Ей не хотелось думать ни о чём, но это было даже хорошо. Иногда человеку надо абстрагироваться от действительности, а отсутствие мыслей как нельзя лучше помогает уйти из суматошной реальности.

Лика любила одиночество. В то время как некоторые окружающие её люди ни минуты не могли прожить без находящихся рядом друзей, родственников, коллег, она спокойно могла провести время наедине с собой. Её это ничуть не смущало. Более того — иногда ей внезапно хотелось побыть одной, в полной тишине. Но среди суматошных дней рабочей недели воплотить это желание в жизнь было невозможно. И тогда, закончив рабочий день, она уходила в парк, садилась на скамейку и сидела там, погрузившись в себя. Почти так же, как сидела сейчас у моря.

Это были своеобразные свидания с собственными мыслями и чаяниями, внутренние разговоры с собой. Никем не приметные, они иногда рвались наружу так стремительно, что их надо было как-то упорядочить. Сделать это, находясь на глазах у кого-нибудь, было невозможно. Поэтому Лика очень ценила минуты, которые ей выпадали для восстановления собственного спокойствия и была благодарна жизни за эти изредка выпадающие моменты.

На вопрос, является ли она интровертом, она затруднилась бы ответить. Скорее нет, чем да. Лику никак нельзя было отнести к категории снобов или людей, которые всеми силами избегают общества. Её любили на работе, обожали друзья. Если она несколько дней не появлялась в социальных сетях, те, кто был связан с ней виртуальными отношениями, не на шутку начинали тревожиться и засыпáли её вопросами, куда она так неожиданно пропала.

Дома на ней держалось практически всё: начиная от чистки раковины и заканчивая изобретением какого-нибудь блюда, от которого приходила в восторг вся семья. Впрочем, здесь угодить всем за раз было сложно, потому что один член семьи что-то любил, а другой был к этому в лучшем случае равнодушен. Но Лика ухитрялась и здесь найти равновесие: подавала на стол то, что пришлось бы по вкусу каждому. Казалось, что даже время отступало перед таким напором и желанием сделать всем хорошо и притормаживало, предоставляя возможность успеть сделать как можно больше.

Волны всё так же неспешно с мягким шелестом подкатывались к песчаному берегу, и, глядя на них, Лика почему-то подумала, что море, в отличие от неё, более удачливо, потому что оно могло жить своей огромной морской жизнью. При этом ему было всё равно, кто находился рядом с ним. И находился ли вообще. Лике в этот момент было очень хорошо и спокойно, несмотря на то что рядом с ней никого не было. Обычное созерцание морских вод успокаивало и вносило размеренность в её мысли.

В этот же самый момент море, которое словно прочитало то, о чём подумала Лика, неожиданно вспенилось. Волны стали накатываться на берег сильнее, как будто они рассердились. Возможно, море тоже обладало какими-то ощущениями, неведомыми человеку, и ему не понравилось то, что о нём подумала Лика. А может быть, оно просто было настолько зачаровано, что влюбленным взглядом смотрело на сидящую на берегу женщину и любовалось ею. Вполне возможно, что расшумевшиеся в этот момент волны были ничем иным, как разговором, который никто, кроме вспенившейся воды, не понимал.

Лика действительно была сногсшибательно красива. В возрасте, которым привычно называют юбилей, начинающийся с цифры пять, ей никак нельзя было дать больше тридцати восьми. Те, кто узнавали, что у неё есть уже взрослая дочь, недоуменно приподнимали брови: «Как? Да в лучшем случае Вы можете быть мамой какого-нибудь годовалого карапузика! Вы наверное, шутите, намеренно прибавляя себе возраст!»

Но в то время, когда мужчины порою заигрывают с возрастом, специально завышая или занижая его, ни одна женщина никогда не станет называть бóльшую цифру, говоря о том, сколько ей лет.

В тот самый момент, когда Лика появилась на свет, природа, видимо, открыла заветную комнату, на которой была табличка «Красота», и постаралась извлечь оттуда всё, что было у неё в наличии. И вот теперь глубокие тёмные глаза, идеально выточенный нос и правильно очерченные губы не давали возрасту ни единого шанса выдать себя. А если к этому прибавлялась чуть ли не балетная фигура и умение красиво ходить, с чаши весов, на которой располагалось число, обозначающее годы, сбрасывалось ещё лет пять. А то и семь.

Море, пошумев пять минут, потихонечку умерило свой пыл. Волны снова стали набегать на берег в привычном спокойном ритме, их шум опять сделался похожим на шёпот.

Лика встала. Пора было уходить.

Она с грустью посмотрела на линию, которая соединяла море с небом. Светлая полоса горизонта казалась совсем тоненькой. Такой же тоненькой была надежда на то, что ей удастся снова побыть одной. Впереди её ожидала рабочая неделя, а вместе с ней разговоры, которые Лика не любила. Кто, куда и зачем поехал, кто и что купил, свадьбы, разводы, чужие отношения совершенно не интересовали её. Иногда, чисто механически, она поддерживала эту пустопорожнюю болтовню, но это происходило словно помимо её воли. Она была как в поговорке: «В стороне и в людях». На работе видели это, и кто-то считал её холодной, кто-то чрезмерно заносчивой и гордой.

Но ни первое, ни второе, ни третье не было правдой. По натуре Лика была достаточно романтичным человеком. А то, что у неё иногда возникала непонятная для других потребность побыть в одиночестве, объяснялось только тем, что она ревностно охраняла своё личное пространство, которое нужно каждому человеку. И тот факт, что забраться в глубину своих мыслей у неё получалось не всегда (даже дома, с какой бы нежностью и любовью она не относилась к своим домочадцам, ей это не всегда удавалось), откровенно печалил её.

Лика ещё раз посмотрела на продолжающее любоваться на её идеальную фигуру море и, вздохнув, медленно пошла в сторону частных кирпичных домов, за которыми начинался город…