Откуда берутся домовые?

Такого никогда не бывало здесь, но из преданий они знали, что подобное случается. Неладно было в последние месяцы, и здешние родичи, жившие в людских домах, рассказывали страшное. Да и сами они видели длинные ящики, в какие хозяева укладывают тех, кого больше нет. Ящики появлялись куда чаще обычного, иногда по два в день. В последние же дни (конечно, Они тогда не подозревали, что дни эти последние) — и по три. И все больше становилось маленьких ящичков.

А потом Родичи-из-домов известили, что люди уходят. Совсем. И Родичи-из-домов вместе с ними. Поверить в это было невозможно, но на другой день Родичи-из-домов не откликнулись на зов.

Они не сразу отправились в Людские жилища, соблюдая обычай не входить без приглашения в чужие обиталища, пусть даже ближайших родичей. Но шли дни, а родичи не отзывались. Не появлялись и люди.

Поначалу это не слишком встревожило Народ: в последнее время люди и без того все реже приходили в Деревню. Конечно, это беспокоило. Без людей Жилища остывали, Родичи-из-домов не отзывались, и Старейшие решились пренебречь Обычаем. Теперь они обреченно бродили по опустевшим Людским жилищам, тщетно пытаясь разыскать хоть кого-нибудь. Из Родичей, чтобы выяснить их судьбу, увериться в том, что их народ не исчез, а только лишь ушел вслед за Людьми. Из Людей, которые разогреют давно остывшие Жилища.

Сами Они, испокон живущие рядом с людьми, не были на это способны. Их дело заботиться о Жилищах, как дело Родичей-из-домов — хранить Жилища, разделяемые с людьми. Полуденное солнце давно клонилось к северу и холод начинал наполнять Жилища еще засветло. Они гнали от себя мысль о скором наступлении зимы…

Впрочем, если не вернутся люди, зимы никто из Народа уже не увидит. Конечно, о неизбежном никто старался не думать. Проходя мимо горячих некогда печей, старались вовсе не смотреть на них. Получалось плохо. Смотришь ли на печь, проходя мимо, или идешь отвернувшись — каждому ясно, о чем все твои заботы. Главное, самому ясно, да и без того себя не обмануть.

В первые дни шептались, что нужно было уходить вместе с Родичами-из-домов, следом за людьми. Но ведь и не узнали о предстоящем уходе загодя, да и как решиться на такое… Да, когда-то Их народ пришел сюда. Вместе с людьми, как водится. Только тому столько лет минуло и поколений немало, что никто толком и не знал, когда и откуда.

Как жили на прежнем месте, помнили. Ну, а чего не помнить, если жили как здесь? А если вдуматься, почему бы жизнь должна отличаться? Неужели потому только, что жить теперь на новом месте? Жизнь — она и есть жизнь. Народ-то тот же самый, хотя еще недавно никто и представить не мог, как это — оставив Жилища, отправиться на новое место.

Теперь же в Народе не поговаривали, а все чаще сожалели о том, что люди ушли слишком быстро, что и они не присоединились к Родичам-из-домов.

В отчаянии некоторые из Них, те, что моложе, попытались сами разогреть Жилища. Конечно, все это было безуспешно, ведь они не были людьми. Сама их плоть, позволявшая без труда проникать сквозь большинство стен, не предназначалась для этого. Так было заведено: люди согревают Жилища, а Их забота — следить за порядком и уютом. За огнем, чтобы тот не убежал с отведенного ему места. За водой, чтобы напиталась жаром в меру.

Но взять и закинуть в печь дрова, а после разжечь огонь — этого никто из Них не мог. А иного способа согреть Жилища, увы, не было!

Старейшины не сразу заметили, что молодежь где-то пропадает целыми днями. Как оказалось, уже не первый день молодых было не видно и не слышно почти до заката. Обычно никто из Них не удалялся от Жилищ без большой нужды. Такое нарушение Обыкновений заметили не сразу лишь потому, что над всем висело уныние. Обычно не свойственное Народу, оно делало Их слепыми и глухими к происходящему вокруг. Что поделать, все ждали неминуемой и страшной смерти. Старейшины лишь гадали, одна или даже две луны сменятся до первой смерти.

Но пока все были живы. И поначалу Старейшины даже обрадовались возможности отвлечься от давящей тяжести неизбежного.

Расспрашивать ни о чем не стали. А следующим утром двое Старейшин отправились следом. Найти молодых оказалось несложно: те ушли в сторону людских Жилищ. Там их и застали.

Поначалу Старейшины решили было, что те ищут… не самих людей, конечно. В том, что людей не осталось, Они убедились еще в прошлый свой единственный приход сюда без приглашения. Может быть, кому-то вздумалось поискать следы ушедших, указание на то, куда они пошли? Если недалеко, то, может быть, Народу удастся достичь того места?

Нет, они ничего не искали. Приглядевшись, Старейшины поняли, что молодые играют в Людей! Неужели от холода и обреченности молодежь лишилась разума? Впала в детство? Иного объяснения увиденному не находилось.

Трое Молодых, сидя за столом (о таком невозможно было даже помыслить!) с оставшейся после хозяев посудой, изображали Людскую трапезу. Другие ходили по комнате. Но не как обычно ходят. И даже не так, как делают это их ближние Родичи-из-домов. Они снова изображали людей. Делали вид, что берут и несут к столу посуду. Одна из Молодых изображала, что метет пол, как делали люди и в их Жилищах.

А еще двое… При виде того, что они делали, Старейшины вздрогнули. Те присаживались над сложенными в углу комнаты поленьями и обхватывали их руками, словно пытаясь взять. Разведя руки, подходили к Месту-для-Огня и делали вид, что кормят пламя.

Онемевшие Старейшины не могли оторваться от немыслимого и страшного зрелища. И все глядели в окно, потеряв счет времени. Молодые все так же упорно двигались, нарочито неспешно тянулись невидимыми ложками к пустым тарелкам, а потом к лицу. Даже неловко шевелили ртами, подражая несвойственным Народу движениям людей. И не сразу заметили, как качнулось одно из поленьев.

«Носивший» дрова как раз отвернулся к Месту-для-Огня и не заметил. Зато Старейшины припали к окну, боясь помешать чуду. Словно не способны были, подобно Людям, пройти сквозь стекло, даже не заметив его.

Возвратившийся Молодой снова обхватил полено и вдруг тоже замер. Осторожно отнял руки и стал внимательно разглядывать собственные ладони. А потом уставился на закачавшееся полено.

«Еще! Пробуй еще!» — Старейшина едва сдержался чтобы не крикнуть, не спугнуть!

Теперь они догадывались, чем здесь занимались сородичи. Не играли и уж точно не сошли с ума. Судя по смеси удивления и радости на лице Молодого, такого они и пытались добиться. Но сами не верили, что выйдет. Да и кто бы поверил?

А Молодой, наконец, решился. Зажмурившись, снова потянулся к полену. Старейшины видели, как он, закрыв глаза, на ощупь, обхватил полено ладонями и осторожно потянул…

Как обычно, за ужином Семья собралась перед очагом. Это была, пожалуй, единственная серьезная уступка прежнему образу жизни. Она даже потребовала перемены в доме: раньше люди трапезничали за большим столом посреди комнаты. Место-для-Огня было обращено к ним боком. Теперь же жители предпочитали видеть пламя. Словно желали иметь возможность в любое время убедиться, что оно живо и весело. И едва выдавалась свободная минутка, собирались здесь.

Еще одним почитаемым местом была стоящая в полуверсте, на берегу реки, баня. Если прежние жильцы посещали ее примерно раз в семь солнц (точнее, как они назывались теперь, «дней»), то нынешние старались бывать там как можно чаще.

В общем-то, сейчас именно там собралась вся семья за исключением Хозяйки. Сегодня никак нельзя было не посетить баню, и она вместе с Хозяином побывала там с самого утра. Теперь Хозяин отправился туда с остальными домочадцами, она же осталась готовить праздничный стол. Как и ее соседки. Чтобы на закате собраться всем вместе за столами, уже выставленными посреди селения. Впервые Им предстоял собственный праздник, не унаследованный от прошлых обитателей поселка.

Ровно год миновал со дня, когда они сумели разжечь Огонь. Того, что произойдет после, никто не мог предвидеть… Хотя никто не жалел, счастливые тем, что выжили, что не потеряли ни единого из детей. Дети первыми, раньше многих из Молодых, освоили нелегкую науку поддерживать Огонь. Они же первыми стали обретать плоть…

А к празднику Их ждало еще одно новшество.

— Папа, папа, смотри!

Голос был полон неподдельного удивления.

— Что еще? — протянул Хозяин.

Где-где, а в Бане никаких неожиданностей Они не ждали. Отставляя полупустую кружку пива, Хозяин нехотя обернулся. И вскочил с лавки, едва не поскользнувшись.

Возле печи деловито хлопотали два призрачных существа. У Хозяина внезапно перехватило дыхание… и одновременно стало еще жарче от волнения и радости.

Годовщина Их спасения? Ровно год назад Хозяин и сам выглядел точно как эти небольшие существа.

Выскользнув из стены, к ним присоединилось третье. Было оно еще меньше. Даже не Молодой еще, а Ребенок. Дети вовсе не обратили на него внимания, да и самому Хозяину он был едва видим. Дети, первыми обретя новые спасительные для Народа умения, первыми и утрачивали врожденное естество. Да и сам Хозяин видел Народ отнюдь не как видел бы прежде. Появись они к следующей годовщине — как знать, может, появление Народа осталось бы и вовсе незамеченным?

Впрочем, Хозяин тут же устыдился собственных мыслей. Быстро же он, обретя людскую плоть, забыл прежнюю жизнь! Ведь должен был заметить, что с недавних пор ухаживать за хозяйством стало легче. А он-то считал, что просто хозяйство наконец наладилось да сами они стали ловчее.

Ведь даже Огонь теперь требовал хоть немного, но меньшей подкормки! Словно не стремился поскорее поглощать поленья одно за другим, а горел неспешно и ровно, терпеливо ожидая внимания. И ведь не только в Бане, но и в Доме. Выходит, и Родичи-из-домов возвратились?

«Домовые», — поправил он сам себя. Домовые и… Банники. Родичи-из-домов и… Народ, коим раньше были они сами. Теперь все правильно, теперь снова есть Народ и есть они, Люди.

Как испокон и заведено.