О каких вкусностях мечтала детвора страны Советов?

Не знаю, можно ли считать за вкусняшку вяленую рыбу? А почему бы и нет?! Никто ведь не запрещает!

Когда меня из садика забирал отец, он обычно домой не торопился. И мы, как правило, по пути заходили в какой-нибудь продуктовый, где был отдел «Соки-Воды». А там продавали не только соки, которые я как-то не особо. Поэтому мне чаще всего покупали лимонад. Целую бутылку! Одному!

Так вот, в отделе «Соки-воды» продавали не только соки и газировку, но и пиво. А также другие мужские напитки «на розлив». Отец быстро находил каких-то знакомых, и они, встав вокруг высокого столика, до столешницы которого я мог достать рукой, лишь встав на цыпочки, начинали какие-то совершенно неинтересные разговоры.

В общем, у отца была своя компания, а я обычно устраивался у подоконника. Со своей бутылкой лимонада и… Все зависело от того, что покупал в этот раз отец и остальные мужики. Если пиво, то мне доставалась икра вяленой рыбы (чаще всего воблы, тарани или леща). Очень вкусно! Пожалуй, даже можно отнести ко вкусностям.

А если мужики покупали что покрепче… Тогда к целой бутылке лимонада добавлялась… Целая вяленая рыба! Целая. И её надо было почистить. Самому. Нет, если попросить, отец в отдельных местах помогал, но… Когда сам — рыба была значительно вкуснее.

А ещё… У многих, скорее всего, такого никогда не было. Видно, потому, что Оскол относится к Азово-Черноморскому водному бассейну, в нашем сельпо не продавали соленую кильку. Это где-то там, севернее. На Балтике и ещё дальше. За широкими полями и дремучими лесами. А в нашем сельпо продавалась… Хамса. Европейский анчоус, между прочим. Это я уже не так давно узнал. А знаком я с этим анчоусом с самого раннего детства.

Чаще всего именно он продавался в нашем сельпо. Но иногда бывала и тюлька. Вау… как я любил эту маленькую соленую рыбку! Особенно со свежей отварной картошечкой. Которую перед тем, как разложить из кастрюли по тарелкам, бабушка, слив воду, поливала (чуть-чуть!) пахучим (вот, вспомнил, ещё вкусняшка!) подсолнечным маслом, бросала туда мелко рубленный укроп, все сильно встряхивала несколько раз, закрыв крышкой… И после этого раскладывала по тарелкам.

А большая миска с хамсой (или, реже, тюлькой) стояла посреди стола, и её можно было брать сколько хочешь. Сколько хочешь! И я брал. Не сразу, конечно, полной жменей. А так — съел одну рыбку, потом другую. И никто не считал, сколько я той рыбы взял. Миска-то огромная. Только бабушка время от времени напоминала: «Костя! Картоплю-то… Тоже йишь!»

Да, ещё одна вкусняшка. Не знаю, как и где, а у нас всегда сеяли подсолнечник. И сейчас сеют. Только других сортов. Нынче он какой-то низкорослый и шляпки — маленькие-премаленькие. А вот раньше… И деревья были большие, и шляпки у подсолнечника — огроменные.

Ну, ладно, о том, как мы ходили на колхозные поля воровать эти шляпки… Уже со спелыми семечками! Остается только их высушить и… Лузгать! Выковыривая каждую семечку прямо с подсолнечной шляпки. Об этом — как-нить в другой раз. А сейчас о том, что если сеяли подсолнечник, то когда он поспевал… Из семечки били масло.

Это дело сезонное. Конец августа, начало сентября. Может, колхоз этим подсолнечным маслом рассчитывался с людьми за работу, но… Наступал день, когда подсолнечное масло было у всех вокруг. И у нас, и у соседей справа-слева. И напротив, через улицу. И у этих — было! В общем, у всех.

И вот выскочишь вечером на улицу, предварительно смочив кусок черного хлеба в блюдце с маслом и потом посыпав его солью… Выскочишь на улицу, а там… Вся толпа с точно такими же кусками хлеба, смоченными подсолнечным маслом и щедро посыпанными солью. Сидят на сложенных у чьего-то двора, ещё не распиленных дровах… Сидят, жуют молча. Ну и ты тоже молча заберешься на эту гору дров куда повыше (внизу только девчонки сидят!) и начинаешь есть свой личный кусок. Молча. Хорошо, однако…

Только то масло, что было у нас тогда, не надо путать с тем, что продается сейчас. Да, есть и нынче… нерафинированное. Оно тоже пахнет. Но не так! И не потому, что я придираюсь. Масло нашего детства было совсем другое. Оно было значительно более густым. Начинаешь его наливать из трехлитровой банки, а оно так медленно… Медленно-медленно льется в блюдечко. И цвет у него… Не желтоватый или даже желтый, как сейчас, а насыщенный, коричневый, с хорошо заметным зеленоватым оттенком.

Вот это было масло! Так что смоченный пахучим подсолнечным маслом и щедро посыпанный солью ломоть (не кусок, а ломоть — приличный такой по размеру, чувствуете разницу?!) черного хлеба — тоже вкусняшка.

У нас, как я уже говорил, всегда сеяли подсолнечник. А когда бьют семечку, получается не только подсолнечное масло, но и ещё одна вкусняшка из нашего советского детства — жмых. Огроменный такой круг прессованной лузги и выдавленных семечек, толщиной сантиметров 8−10 с дыркой посередине. По форме и цвету очень похоже на точильный круг. И такое же твердое.

Но жмыхом полакомиться удавалось значительно реже, чем той же семечкой или смоченной подсолнечным маслом и подсоленной черняшкой. Деда берег жмых, как зеницу ока! Он его заворачивал в тюль или марлю и подвешивал в вентери в качестве приманки для рыбы.

Вентерь — это такая рыбацкая снасть, сплетенная из ивовых веток с двумя отверстиями на вход и выход. Но про них только рыбаки знают. Для рыбы же это тайна — за семью печатями. Они только за вход знают. И идут в него. А выход никогда найти не могут. Поэтому утром приходишь, вытаскиваешь вентерь из воды на берег и уже там, повернув снасть выходным отверстием вниз, начинаешь её трясти. У нас это называется «трусить». Трусишь вентерь, и рыба сама из него вываливается через выходное отверстие. На Севере эту снасть называют мережа. Или катиска.

В общем, жмых деда берег. Он ему был нужен в качестве приманки для рыбы. Естественно, в вентерь он подвешивал не весь этот круг (он бы целиком и не пролез в вентерь!), а небольшой, маленький кусочек, предварительно отбив от круга молотком (или отрубив топором!) такой, какой ему был нужен, чтобы несколько раз поставить вентерь.

Но когда он отбивал (отрубал), то… Крошки! От куска отламывалось не только то, что было нужно деду, но и крошки, которые можно было подобрать и долго-долго рассасывать, разгуливая по улице с гордым видом, презрительно не отвечая на любопытные вопросы толпы: «Что жуешь?!».Только рассосав все, уже потом (если до этого по запаху народ не догадывался: «Жмых! Жмых, Костыль, сволочь, жрет и не делится!») можно было ответить:

— Деда в ночь вентеря пойдет ставить. И я с ним! Так он немного жмыха дал, что в вентеря на наживу засунул…

Дедушка у нас называл жмых жмыхом, а бабушка — макухой. Наверное, потому что это была чисто дедова вотчина, у меня прижилось его название. А так у нас в Белгородской области его называют и так, и эдак. В «московских» селах — жмых, в «хохлацких» — макуха.

А вот в Ростовской области, где жила покойная мамина сестра и я несколько раз проводил часть лета у неё, со своими двоюродными… Скучно не было! Так вот, там, в Ростовской, если скажешь «жмых» — тебя могут и не понять. Только макуха. Так же, как дрючок (палка), ожина (ежевика), шипшина (шиповник) и много-много чего другого.

А про хлопковый жмых я ничего до сегодняшнего дня не слышал. У нас был только подсолнечный. Вкусный. А хлопковый — невкусный. Он ведь даже не пахнет жареной семечкой! Поэтому о хлопковом, даже когда служил в Средней Азии, ничего не слышал.

Хотя, конечно, мог бы и сам догадаться. Хлопковое же масло не только видел, но и использовал по прямому назначению. И не один раз! А если масло, то его «бьют». И должны быть отходы в виде жмыха. Нет, не дотумкал.

Единственное, что в памяти привез оттуда, связанное с хлопчатником, это не только масло, но и такое интересное слово, как гузапая. Это сухие стебли хлопчатника. Ими местные свои домики зимой отапливают. И хотя жар они дают приличный, но прогорают быстро. Хорошо, что у них зимы не очень холодные, а главное — непродолжительные. Иначе им с этой гузапаей был бы полный кирдык!

Но армейские вкусности — это уже совсем другая история. Как мне кажется, не менее аппетитная, чем-то, что я уже рассказал…