Воровство в жизни детей: почему они это делают?

Из нескольких десятков человек нашлись единицы, ни разу в детстве не взявшие чужое или не вспомнившие ни одного такого случая. Посмотрим сочинения, постараемся что-то важное понять о детях и о процессе нравственного становления.

Детям в шесть лет уже точно известно, что чужое нельзя брать без разрешения: это называется воровством и за это могут наказать. Поэтому присвоение чужого происходит тайно. Годом-двумя раньше не всякая ситуация может быть понята ребенком как нарушение правила «не брать чужое».

«В пять лет гулял однажды с другом. Ему было столько же. Ушли далеко от дома и забрели на участки с посаженным картофелем. Не знаю, как друг, а я абсолютно не понимал, что это чья-то картошка. Нам, вообще-то, хотелось найти мышь. Но вместо желаемой мышки (под кустами картошки были ямки, и мы их принимали за мышиные норки) мы вытаскивали картошку и складывали ее в целлофановый пакет.

Разочаровавшись найти мышку, мы просто начали вытаскивать картошку из норок, а для чего — не помню. Кажется, мы ее собирали, чтобы посоревноваться в меткости кидания. Нас застали на „месте преступления“. Мой приятель убежал, а я близко представить себе не мог, что надо бежать, — я не понимал, что же плохого я сделал».

Очень хочется

Многие дети и в пять лет твердо знают, что есть вещи свои и чужие; но в этом возрасте они, как правило, не находят в себе сил, чтобы воспротивиться желанию обладать привлекательной вещицей.

«В пять лет я взяла мензурку для лабораторных исследований. Она стояла на окне; пока никого не было, я положила ее в карман. Помню точно, что испытала чувство радости от того, что обладаю этим незнакомым предметом».

Конечно, это действие импульсивное (язык не поворачивается назвать его кражей): здесь нет еще пока внутреннего диалога с другим внутренним голосом, который бы отговаривал от действия. Ребенок берет вещь, которая ему нравится, и все. Даже если он сто раз слышал, что нельзя ничего брать без спроса.

Страсть ребенка прикована к внешним свойствам предмета. Они и влекут его, а увещевания взрослых не стали еще внутренним «стоп-краном». Откуда же появляется этот «стоп-кран»? Какая работа должна совершаться «внутри» ребенка?

Разведка боем

Часто дети подвергают себя и свое окружение эксперименту: что будет, если я нарушу запрет? В этих случаях ребенок твердо знает, что нельзя красть. Обратите внимание: именно знает (!), но у него нет пока личного опыта поведения по отношению к собственности. Он стремится приобрести этот опыт. Кроме этого, он как бы высаживает десант в неизведанную область и производит разведку боем. Так он исследует свои возможности и возможности окружения.

«В шесть лет я знала, что красть нельзя ни в коем случае. Но очень хотелось проверить, смогу ли я это сделать. Я знала, что буду мучиться. Но вот вынесу ли муки совести, или нет — было для меня вопросом. Я взяла в детском саду мозаичную фишку свекольного цвета, деревянную. Зажав ее в ладони, я пришла домой. Не могу сказать, что во мне говорила только совесть. Подозреваю, что страх быть уличенной звучал громче. На другой день я, измучившись, отнесла штучку назад. И поняла тогда: воровство не для меня».

У этой девочки внутри уже есть нечто такое, что не велит присваивать чужое. Внутренний страстный взор уже обращен не только на желаемый предмет, но и на собственные чувства. Этот ребенок держит в поле зрения того, кто может наказать (назовем его Наблюдателем, ведь он как бы наблюдает и оценивает поведение ребенка). Наблюдатель — у ребенка внутри, с ним ребенок и ведет внутренний диалог.

Внутренний диалог

«В детском саду я впервые взяла чужую вещь. Это была розовая варежка одной девочки. Я взяла ее не потому, что мне она была необходима, а просто потому, что никогда еще у меня не было вещи такого цвета. Но как только эта вещь попала ко мне в руки, меня как будто что-то сдавило внутри. Мне стало казаться, что мой поступок видели все, хотя это было не так. Я выбросила варежку, так как она напоминала бы мне эмоциональное состояние в тот момент, когда я ее взяла».

В этом случае внутренний диалог у девочки мог бы быть таким:

— Возьму эту варежку, ах, какая она красивая!
 — Ах, все увидят! Это позор!
 — Никто не видит… Вот. Никто не увидел, и ты можешь с ней играть.
 — Нет! Нет! Мне очень плохо, внутри сдавило все. Я не хочу этой варежки!

Ощущение сдавливания внутри происходит от стыда, от страха Наблюдателя. Однако в данном случае не только страх внешнего наказания движет ребенком. Ребенок не может отмахнуться от Наблюдателя, потому что тот уже превратился в собственное телесное переживание ребенка. А от этого нелегко уйти.

Что чувствует жертва

Особенно интересен опыт тех детей, которые принимают во внимание чувства обладателя вожделенной вещи, то есть чувства потерпевшего.

«Помню, как из отпуска я привезла домой чужую куклу. Это был пупсик с множеством одежд (что прельщало сильнее всего). Взамен его я отдала свою игрушку, а когда уезжала, сознательно не поменялась назад: эта кукла мне нравилась больше. В аэропорту я сама рассказала об этом маме, будто бы забыла вернуть девочке ее куклу. На самом деле я предвидела, что девочка расстроится, когда узнает, что кукла уехала со мной. Мама объясняла мне, что кукла для девочки — любимая дочка, и она будет очень горевать без мамы. Я расплакалась и стала упрашивать маму вернуться; но было уже поздно. Мама обещала переслать куклу в посылке. Сейчас не ворую, наверное, потому, что хорошо знаю, что это такое и как это обидно, когда у тебя что-то украли».

Легко представить себе внутренний диалог в этом случае:

— Очень хочется куколку!
 — А ты подумала о том, что ведь и хозяйке она нужна! Эта кукла ей как дочка, как ты своей маме.
 — Ну, я поиграю и отдам. Ой, сколько у нее одежды, у куколки… Или взамен отдам свою.
 — Девочка будет плакать без своей дочки. Кукла ей дорога так же, как тебе, и даже гораздо больше, чем тебе.

Второй голос хочет обмануть первый, разговор между ними может происходить долго — но здесь появляется реальный взрослый человек, перед которым не стыдно, которого не страшно, которому доверяешь. Взрослый усиливает позицию голоса, защищающего интересы жертвы, хозяйки куклы.

Сочувствие жертве может побудить ребенка поступить нравственно и без вмешательства взрослого:

«Однажды, когда мне было тринадцать лет, я тайком взяла у одной девочки импортный ластик. На следующем уроке я увидела, как она искала резинку. На другой день она тоже была расстроена из-за потери — у нее была одна-единственная резинка. На перемене я подошла к ней и сказала: „Настя, это не твое? Она почему-то оказалась в моей сумке“. Мне стало стыдно и жалко Настю, я представила себя на ее месте. Когда я отдала резинку, у меня будто камень упал с души. С того времени я ни разу не взяла чужой вещи без спросу».

Вот это и есть настоящая нравственность в поведении — когда оно ориентировано на чувства другого человека.

• Нравственный человек не украдет вещь не потому, что боится наказания или позора (в этом случае действует стыд), а потому, что ему невыносимо причинить боль другому человеку (это совесть говорит), так как боль другого человека переживается как своя — так же остро или острее даже.
  

Но Жертва с ее переживаниями не вдруг поселяется в ребенке. Сначала он сосредоточен на привлекательности вещи. Потом появляется Наблюдатель с его угрозой позора или другого наказания. И только потом — Жертва и ее чувства.

«Пусть тебе будет больно»

Не всегда тот, кто знает о чувствах жертвы, сжалится над ней. Нам известны случаи воровства из мести. Воришка знает, что потерпевшему будет плохо.

«В девять лет я украла сто рублей из кармана учительницы музыки. Мои родители жили на тридцать рублей в месяц, так как двадцать платили за мое обучение музыке, но учительница во время моих занятий уходила в учительскую, где болтала и пила чай, а потом приходила к концу урока и писала в дневнике, что я опоздала на занятия».

(Читатель, признайтесь, что вы ведь тоже возмущены поведением учительницы, а не поступком девочки, хотя и ее не одобряете, наверное…).

«Мне воровать мешает моя доблестность»

Так ответил мне один подросток на вопрос: «Почему ты не воруешь?» И добавил: «У нас никто не ворует в семье — ни бабушка с дедушкой, ни мама, ни папа».

Есть люди (их немало), которые уже не задумываются над тем, похитить или нет чужое, когда видят, что что-то плохо лежит:

«Сейчас я слишком хорошо отношусь к своей совести и думаю, что сохранить ее чистой в моих же интересах».

Превращается в особую психологическую задачу — сохранить высокой свою самооценку. Но это бывает у зрелых людей, относящихся к себе с уважением. Я уверена: прежде чем человек скажет о себе «я не могу красть, потому что это ниже моего достоинства», он пережил опыт унижения, он примерил на себя эту роль. Более того: человек по-настоящему нравственным, сострадающим, понимающим не может стать, если не заблуждался и не переступал грань между «можно» и «нельзя».

«Правильное» поведение немногого стоит, если оно не результат внутренней борьбы, страдания и сострадания. Специально такой опыт никто детям не устраивает, он возникает сам. Почти все авторы сочинений имели его в своей жизни. Некоторые не смогли преодолеть его или не захотели — и продолжают воровать и сейчас, в чем письменно признались. Далеко не все случаи воровства были замечены родителями и далеко не каждый раз были проведены «воспитательные мероприятия». Но дети не стали преступниками.

Хочу ли я сказать родителям: «Не волнуйтесь, если ваш ребенок что-нибудь украл»? Нет. Я хочу сказать: поймите ребенка. Постарайтесь понять, почему, зачем он это сделал. И еще: помогите ему, ему трудно не хотеть вкусное и красивое, трудно найти в себе силы преодолеть соблазн обладания любимой вещью.

За простым действием присвоения чужого у ребенка могут стоять сложнейшие переживания: своего неблагополучия, одиночества, отвергнутости или — потребности овладения миром человеческих отношений. Часто для самого ворующего ребенка его поведение — большая беда, и он, конечно, ждет не кары, а помощи.

Из сочинений видно, что наказание не приводит к раскаянию.

• Кредо родителей ворующего ребенка должно быть таким: «Ты не один, мы с тобою, мы любим тебя, доверяем тебе и не оставим тебя в беде».

Кроме этого:

1. Родители должны быть сами уверены в том, что чужое брать нельзя ни в коем случае без согласия хозяина. Что обмануть и причинить кому-нибудь горе этим — недопустимо ни для кого. В том числе — и для самих родителей!

2. Следует понимать, что у ребенка есть свои проблемы, как у взрослого. Современный ребенок нуждается в карманных деньгах, а без них чаще всего чувствует себя ущербным.

3. Необходимо преподносить нормы поведения ребенку исходя не из угрозы наказания («Не прыгай, а то сейчас тетя Надя будет ругать»), а исходя из интересов других людей («Не прыгай, внизу соседи хотят спать, у них заболит голова»).

4. Взрослый, преподносящий правила поведения, должен быть уважаем ребенком.

5. Родителю надо установить теплые и доверительные отношения. И не только на тот момент, когда ему захотелось из педагогических соображений «поговорить по душам», но на все время жизни.

6. Родитель не имеет права требовать доверия от ребенка, не давая ему взамен своего. Доверять — значит, не лгать, быть открытым: не скрывать своего огорчения, исходить из того, что ребенок может правильно понять взрослого.

Если же ребенок не однажды украл и вы не можете справиться с этим, обратитесь за помощью к семейному или детскому психологу, имейте, пожалуйста, в виду, что работа предстоит всей вашей семье. Потому что регулярное детское воровство — симптом серьезных эмоциональных нарушений в семье.