Кому больнее? Просто жизнь, ничего особенного

Сначала она честно старалась быть как раньше, но её тело напрягалось, а губы сжимались всякий раз, когда он дотрагивался до нее. Женщина ведь когда не любит, она всё равно может, и часто так и происходит, жить рядом с мужчиной, ездить с ним в отпуск, строить планы, растить детей, улыбаться, несмотря ни на что. Но вот спать с ним ей тяжело.

Потом ей вообще становится больно заниматься с ним любовью, физически — её тело больше не принимает его, и с этим ничего нельзя поделать.

Он, конечно, временами чувствует себя нежеланным гостем, но как-то не учитывает это, разговор не заводит, может быть, подсознательно боясь последствий. Они вообще стали мало разговаривать в последнее время, к тому же теперь она иногда смотрит таким взглядом, от которого ему становится неуютно.

Дома всё чаще она заворачивается в сто одежек, старается спрятаться во что-то длинное, многослойное, жалуется на холод, а ведь раньше преспокойно ходила по дому в одних трусиках. Но это не заговор коммунальных служб, это другой холод.

Нужно с чего-то начать, подобрать правильные слова, чтобы не обидеть, чтобы уйти с лёгким сердцем. Но расставание лёгким не бывает, потому что когда уходишь ты, тебе тоже тяжело. Даже тяжелее из-за чувства вины, совести, сострадания… Из-за того, что придется раздвоиться, разъединиться, оторваться и разойтись в разные стороны, из-за того, что придется разорвать уже переплетенные корни и заращивать эту рану.

Она долго не может решиться, беда, чистая беда. Но однажды после сильнейшего приступа паники — слишком много внутри невыраженного, не устраивающего, гнетущего, её боль сказала ей: «Хватит!»

Она говорит долго, старательно втолковывает одну и ту же мысль — что у них не вышло, что её больше ничего не волнует, что когда они строят планы на будущее, она остается равнодушной, а так нельзя. Она умирает от тоски, как от холода, и в голове пусто, потому что в сердце пусто, а она хочет радоваться, счастья хочет, поэтому надо расстаться. Ей нужно побыть собой и пожить для себя, потому что ну нельзя так дальше, невозможно. Разве он не чувствует, как они далеки друг от друга, спрашивает она.

Он пока ничего не отвечает, просто сидит рядом оглушенный и слышит, как под ногами крутится земля. Это потом будут объяснения и крики, уговоры и угрозы, оскорбления и слезы. А пока плачет она, и так горько и навзрыд, как вообще ни разу до.

У меня никого нет, повторяет она, когда он ошеломленный, не верящий, слепо целует её и пытается раздеть, повторяя — кто он? Есть люди, чья логика однозначна: если ты разлюбил одного, значит, у тебя есть кто-то другой. Тут она, возможно, лукавит — может, другой уже есть, а может, и нет, тут ведь дело не в другом. Правда жизни — всегда легче уходить к кому-то, чем в никуда.

Господи, с досадой думает она, ну зачем это — разумеется, она отталкивает его, и тут уж он взрывается. Ему же необходимо объяснить себе, оправдать чем-то всё происходящее — у тебя точно кто-то есть! Если нет, тогда почему? Должна быть причина, я хочу знать.

Никого нет, повторяет она, и снова: ты хороший, но слепой, черт подери! Если я останусь, то впереди меня, нас, ждет отчаяние смертельно больных людей, безнадега и обреченность… И нелюбовь, которую я так долго отбрасывала, вырастет до размеров целого мира и обернется для нас чистым, абсолютным страданием… «Ты этого хочешь?» — уже кричит она.

Она не попытается полностью переложить вину на него и признает, что во многом была виновата сама. И это естественно: ведь тут две стороны, и желания одного могут противоречить желаниям другого, а они такие разные… Но пусть эти проблемы останутся за кадром, сейчас не об этом.

Еще она расскажет, как долго пыталась — только и делала, что пыталась возродить свои чувства к нему, но не выходило. Он будет хвататься за ниточки, ответит, что это его вина, он уделял ей мало внимания и т. д., но теперь он исправится и все будет ок. Он будет изо всех сил стараться найти оправдание любому её слову, словно давая понять, что всё поймет, простит и исправит.

Она скажет, что дело не в этом, просто она не хочет его больше и всё.

В один день он будет кричать, обзывать её, в другой — устало предложит просто жить вместе, несмотря ни на что. Не спать, если она не хочет, но быть вместе.

Все разговоры и попытки пробить лбом стену будут бессмысленны, но они будут обсуждать долго, не один день, с привлечением родственников и друзей, пока это не станет пыткой.

Она-то думала, что он все-таки поймет её. А потом, она думала, что им нужно переждать какое-то время, когда они снова станут сами собой, и тогда смогут изредка встречаться, поздравлять друг друга с праздниками… Ну, понимаете, все-таки целый чёртов мир, полный общих воспоминаний, привычек, ритуалов — годы вместе все-таки, но…

Этот мучительный период агонии и взаимоунижений завершится для неё пониманием одной важной вещи. Их общая жизнь зарастет временем, звуки их любимой музыки будут казаться ей наваждением, их общие шутки она будет вспоминать одна, фразы из общего словаря она будет постепенно вычеркивать — всё, что объединяло их исчезнет, пропадет в круговороте жизни, словно ничего и не было. И появится другое, и принадлежать будет другим, потому что…

Она поймет, что никогда он уже не будет ей даже другом.

Первое время он, как водится, будет из шкуры лезть, что-то покупая, что-то открывая, вкалывать, напиваться, отважно заводить красивых подружек, что-то ещё — лишь бы она поняла, какую ошибку совершила, и верить, что, может быть, она вернется.

Потом им завладеет другая женщина, вернет его к жизни, и скорее бы… Пусть он будет счастлив и тогда пусть пожелает счастья ей. А она… Что она, она сознаёт, что завтра или даже сегодня отправится одна, пока что одна, или может быть, этого мы не знаем, уже со своим новым спутником, по другой дороге… И это не страшно, это и есть жизнь. Простите за это мудацкое слово.