Как из-за внука отцу от деда досталось?

Вот только про это никто не спрашивает. И не только про это. Хочешь днем спать, не хочешь… Вопрос сам по себе какой-то странный. Ну, какой придурок хочет спать днем? Когда можно в лапту, чижика, городки… А если мяч есть, так и в футбол! Нет, хочешь не хочешь — спи! Тихий час.

Умеешь плавать, не умеешь — только до буйков. А там… По пояс! И это что, «плавать» называется? И только всем отрядом на речку. Одному — ни в жизнь! Нарушение… Ещё, мол, раз — и родителям сообщим. Пусть отец с ремнем приезжает. И на общелагерной линейке… Чтоб все видели!

В общем, два дня Андрюха продержался. А на третий — сил уже никаких просто не осталось. Хорошо, что в отличие от них, сохранилась часть конфетных запасов, заботливо положенных матерью в рюкзак при отъезде. Вот на них местные пацаны и купились. Горсти ирисок и плюсом к ним немного карамели хватило, чтобы Андрюху на велосипедной рамке довезли до самого склада сырья Бумажной фабрики. Ну, а там найти вставшую под разгрузку леспромхозовскую машину… Дело если не пяти минут, то часа — максимум.

В общем, к обеду Андрюха был дома.

* * *
Как там вопрос с этим лагерем утрясался, о том ему никто не докладывал. Но обратно Андрюху не повезли. И без ремня обошлось.

Вечером, правда, мать с отцом о чем-то долго шушукались. А утром, сразу после завтрака, ему и сказали, что нечего, мол. Не хочешь, как все нормальные дети отдыхать… Не надо! У деда с бабкой кроме коровы и телушки ещё бычок на откорме. И сколько это надо сена на зиму? Ещё не знаешь? Вот с отцом поедешь на сенокос, посмотришь.

* * *
У деда так вроде и ничего оказалось. Лес рядом. А в нём уже малина. Причем она свет любит, поэтому далеко в лес заходить и не надо. Уже по-за опушкой кусты. Иди и собирай потихоньку. Андрюха и не торопился. С обеда они пошли с Машкой, младшей отцовой сестрой, и совсем так, краем леса, как она сказала — «пробежались»… Но трехлитровый бидончик насобирали. А съели-то сколько… Наверное, такой же бидончик. Не меньше!

А вечером с Толиком… Он ещё младше Машки. Ещё в школе учится. Вечером с ним ходили, закидушки ставили. Вообще-то, ставил Толик, а Андрюха в это время удочку опробовал. Очень даже. Два окуня и подлещик небольшой. И ещё было бы, да Толик закидушки поставил и стал налимьи норы под берегом проверять. Налимов, правда, вчера не было… Может, сегодня? Но чуть больше десятка раков они на двоих с Толиком вчера поймали.

Бабуля их почти сразу же и сварила в чугунке с укропом. После ужина все ели раков и нахваливали. И Толика, и Андрюху. Но больше Андрюху. И дед тоже… Похвалил! Сказал, что «молодец».

А спать с Толиком их положили на повети. На ней прохладнее, чем в летней избе, где всем остальным бабуля постелила. Там мукой, крупой и немного — совсем чуть-чуть — мышами пахнет. А на повети совсем по-другому — приятно. Свежим, уже этого года, сеном. Через прорубленные в бревнах «пазухи» утром, заливая своим мягким и теплым светом весь сеновал, на поветь заглядывает солнышко и в его лучах можно разглядеть даже самую маленькую пылинку. А где-то внизу уже вовсю горланит петух, начинающий свои ежедневные ухаживания за курами, с самого ранья высыпавшими во двор.

И Толик… Как начал с вечера рассказывать! Сначала про рыб, как и на что они клюют. Где их ловить лучше. И когда. А потом как стал про русалок… И водяного! Аж живот заболел.

Хорошо, что к утру перестал, а то бы, наверное, и есть не хотелось бы. Хотя…

* * *
Есть такой старинный русский рецепт, не сохраненный для нас, потомков, безжалостной историей — «картошка, обжаренная в молоке». Вернее, если уж быть точным и беспристрастным, а последнее, между прочим, совсем не так просто по отношению к этому блюду… Так вот, если уж быть хотя бы точным, то картошка — не совсем обжаренная.

Вспомнив какие-то окончательно не стершиеся в памяти детали, можно провести аналогию с известным и привычным, домыслить непонятное. И когда сделаешь всё это, а потом чуть-чуть подумаешь, то получается, что, скорее всего, картошка просто заливалась сливками и в них томилась. Но не просто так, и не абы где. Для того, чтобы её приготовить, нужна была ещё не вышедшая из повседневного обихода русская печь и дополнением к ней — ёмкая чугунная посуда того времени. Именно в ней картошка и томилась. Чтобы в результате получиться и не вареной, и не жареной. Но очень вкусной!

Вот такую, обжаренную на молоке картошку, что бабушка утром поставила на стол в огроменной сковороде, Андрюха мог бы есть всегда, везде и при любой погоде! Тем более, когда она с чуть подгоревшей, хрустящей корочкой. А тут её… Если поковыряться вдоль бортика… Для этого и надо-то! Упереться ногами в нижнюю перекладину, которая, чтобы табуретка была прочнее, крепилась к ней со всех четырех сторон, привстать и, наклонившись над столешницей, потянуться к дальнему краю, к той части сковороды, где самая зажаристая и чуть прилипшая к её бортику картошка.

Андрей, не подозревая о том, что каждый из сидевших за столом, должен есть со своего края, да ещё и в строго определенной очередности — «по старшинству», так и сделал. Он не знал, что нельзя буровить ложкой по всей «территории» общей посудины, даже если с твоего края не то что поджаристой корочки, а и кусочка мяса не будет. И потому уперся ногами в нижнюю перекладинку табуретки, привстал и, наклонившись над столешницей, потянулся к дальнему краю сковороды. Но не успел…

В установившейся вдруг на кухне тишине отцова ложка с хорошо слышимым «бумц» плотно впечаталась прямо посередине Андрюхиного лба. Он так и сел. Обратно на табуретку. И с недоумением уставился на отца. Непонятно как уже успевшего переместиться с лавки на пол и почему-то ошарашено потирающего отвисшую до колен челюсть.

И вот тут-то, негромко, но внятно и убедительно заговорил дед:

 — Андрюшенька, внучок. Да ты хоть на стол садись. Бери и ешь всё, что тебе хочется. А вы, дармоеды… А вы — запомните. Это — мой первый и любимый внук. И если хоть одна сволочь посмеет его не то что обидеть, подзатыльник дать… Так и знайте — лишу наследства к чертям собачьим! Все всё поняли?

Говорить убедительно дед умел. Косая сажень в плечах и ростом — под два метра, он мог даже Андрюхиного батю — взрослого, отслужившего срочную и женатого мужика, так отходить морским ремнем, что потом неделю и завтракать, и обедать, и ужинать приходилось стоя, а спать — исключительно на боку. Или на животе.

Вот такие правила хорошего тона действовали во времена нашего детства. И преподавались они немногословными, но хорошо запоминающимися уроками.

Во всяком случае, Андрюха свой — на всю оставшуюся жизнь усвоил. И когда подрос манехо, да стал помогать отцу на сплаве, как «Отче наш» знал, что хоть в колхозе и общее всё, в том числе и миски-сковородки на обеденном столе, но есть каждому можно только со своего края. И по старшинству. Так что отцу за него краснеть не приходилось…