Какой способ защиты судна от нападения самый эффективный? Часть 2

И на флаг при этом не обращают никакого внимания. У них план по количеству. Качество — уже не их забота. Главное — прокукарекать по-арабски. Потопили, мол. А кого там и надо ли было конкретно вот этих, с тем уже потом разбираться.

Ну, и для борьбы с этими диверсантами невидимого фронта, а в какой-то части и для собственного успокоения, соколы джихада бомбили акваторию порта с малепусеньких катеров типа «Прощай, дорогая ливанская Родина» какими-то глубинными бомбами. Причем сбрасывали они их… Вручную! А поскольку похоже на то, арифметику в ливанских школах тогда не преподавали и рассчитать ребятам — на какую глубину ставить взрыватель, было некому, то бросали они эти бомбы — раз-два, взяли — наобум Лазаря. Или какого-то другого местного святого.

Поэтому их суденышки порой так подкидывало на волне от собственного взрыва, что казалось — ещё немного, ещё чуть-чуть, и они приземлятся где-нибудь в районе нашей верхней палубы. Можно представить, что весь божий день творилось в яме машинного отделения. Ну, а если кому нужна наглядность и образность, то это примерно как засунуть голову в железную бочку, по стенкам которой кто-то неугомонный постоянно и со всей дури молотит приличной по размеру и весу кувалдой.

Так что уже в течение первых суток шансы палубной и машинной команд на спокойную и безмятежную жизнь в бейрутском порту уравнялись. Все как-то практически одновременно поняли — не будет её. А потому без каких споров и прений в перерывах между разгрузочной работой (её-то никто не отменял!) приняли соломоново решение: жить и спать на средней палубе. Тем более, все равно всем без исключения время от времени приходилось спускаться вниз для укрепления цементных ящиков. А то ведь взрывы. Вибрация. Цемент-то того… Отходит. Щели в корпусе появляются. Так и утонуть прямо у причальной стенки недолго. И без какой помощи со стороны подводных пловцов. А со средней палубы до днища всё ближе, чем с верхней.

Но на этом наши злоключения не закончились. Почти сразу, как встали к причалу, выяснилось, что наш доблестный старичок-лесовоз ледового класса со славным именем «Кунгурлес» может быть захвачен с суши одной из противоборствующих сторон. Для пущего успокоения портовые власти делегировали нам на борт вооруженного «Калашом» Абдулу. Но толку от него было… Примерно, как от отставной козы барабанщика. Бравый Абдула вместе со всем экипажем прятался в надстройке, ставил в уголок самое дорогое, что у него было — автомат, и жучил дармовой советский компот из сухофруктов трехлитровыми банками с невероятной скоростью. Мы всей командой навряд ли за день выпили столько, сколько он один.

Худо-бедно, но день мы как-то продержались. А к вечеру выяснилось, что все буржуины на своих продвинутых теплоходах стали сниматься со швартовых и уходить на внутренний рейд, где, само собою, было гораздо спокойнее и значительно надежнее даже безо всякой охраны. Тем более что всегда оставался шанс: если вдруг что, так махнуть на всё рукой (а пошли вы, братья-арабы!) и дернуть в открытое море.

Но это — буржуины. На своих продвинутых. А нам-то… Как?! Как без подруливающих? Которых у нас не было. Зато…

Зато был Филиппыч. Седой, обросший ракушечником по самую макушку боцманюга. Дракон наш. Дракончик. Почти ручной. Добрый такой и ласковый. Особенно, после того как засосет весь положенный на тот момент, а заодно и не положенный, «тропикан». А в сутки его на одно экипажное рыло приходилось… Почти бутылка красного! А учитывая природную филиппычеву смекалку и многими годами неустанного труда отработанный навык по изготовлению браги повышенного градуса из любого продукта, то сухое красное легким движением руки превращалось… Превращалось (благо, тому и климат благоприятствовал!) в крепленое рисовое. Которое, при определенном желании, можно было бы назвать и саке. Если бы не его цвет. Прямо скажем — не особо характерный для этого напитка.

Так вот, после вечернего возлияния старый флибустьер выдал соломоново решение, которое на тот момент было единственным из реально выполнимых. Первым делом Филиппыч извлек откуда-то из своих тайных боцманских схронов, а может, и просто снял с пожарных щитов, два топора. Хорошенько наточил их и… Положил. Один на корме, другой — на баке.

В случае попытки захвата судна вахта должна была ко всем собачьим чертям рубить швартовые концы и, учитывая, что стоял наш лесовоз носом на выход в море, не дожидаясь буксиров, которых и так-то не было, с песней «Врагу не сдается наш гордый „Кунгурлес“!» полным ходом топать подальше от берега и наших арабских «друзей». Благо, остановить пароход ледового класса с клепанным корпусом, как мы тогда предполагали, ещё той, настоящей крупповской стали, мог только бетонный мол, но никак не ихние жалкие фелюги. Так что с молчаливого согласия мастера и помполита, а также некоторых «штатских» членов экипажа, отрабатывающих свой нелегкий хлеб в робе матросов, на том и порешили. Все равно других вариантов не было!

И два топора не подвели. Всё гениальное, как обычно, оказалось, простым и, может быть, именно поэтому достаточно удобным. «Сено — солома». И разгрузились мы. И никакие подводные пловцы-диверсанты до нас не добрались. И судно, старого, доброго «немца», мы сохранили в целости и сохранности. Чтобы после выгрузки именно на нем встать курсом на Бриндизи, где нас уже ждал обратный груз.

Кстати, Филиппыч после того рейса получил от пароходства грамоту и целый четвертной премии, который мы, чисто для поддержания разговора во время стояночной вахты в порту приписки, когда весь экипаж славного лесовоза отдыхал дома с женами и подругами, благополучно потратили на тот напиток, что нам значительно ближе и приятнее, чем какое-то там рисовое саке. Пусть оно даже и традиционного для всей Японии цвета.

* * *
А «Кунгурлес», оказывается, ещё в январе 2003 года списали. Пошел старикан на переплавку… Сколько ж это патефонных иголок намострячили из него сирийцы?!