• Рубрики
  • |
  • Теги
  • Мнения
  • |
  • Обсуждения
Проза жизни
Ляман Багирова Грандмастер
  • 23

Голубой янтарь. Кому дано им владеть? Часть 2

Мы встретились с ним в последний раз, когда я уже была студенткой четвертого курса. Я летела домой после экзамена летней сессии, пробегала мимо своей школы и чуть не врезалась в него. Он заметно постарел, хотя был по-прежнему невозмутим и подтянут.

 — Не стоит так торопиться, Багирова! — прозвучал знакомый ироничный голос. — Быстрота перемещения материальной точки по направлению к цели еще не определяет скорое достижение этой цели.

 — Ой, Григорий Алексеевич, простите! Здравствуйте! Как Вы?

 — Благодарю. Нормально. Вы лучше расскажите о себе. Как учитесь?

 — Отлично! — похвасталась я. — Мне нравится.

 — Ну, что ж, литература и филология всегда были ваши страстью. Рад за Вас. Вы, кажется, еще хорошо успевали и по биологии.

 — Да, — изумленно протянула я. И как он только все помнит?! — Я любила литературу и биологию.

 — Да-да, De Rerum Natura, — задумчиво сказал он.

 — Что?

 — Так, — усмехнулся он. — «О природе вещей». Лукреций Кар, поэт, ученый и философ. Вспомнилось. Пройдемте-ка в сторону. Что же мы на пути у людей стоим? Или Вы торопитесь?

 — Нет, что Вы!

Мы присели на скамейку под большим платаном. Он почти укрыл ее тенью, но сквозь листья то и дело прорывались веселые солнечные лучи. Один из них выхватил янтарь на моем кулоне и зажег его россыпью теплых искр. Невозможно было им не залюбоваться!

 — Вы любите янтарь? — спросил учитель. — Он идет Вам.

 — Да, мне нравится этот камень. И потом — это память. Вообще это были серьги моей прабабушки. — Я протянула Григорию Алексеевичу свой кулон (он и по сей день со мной) со старинной огранкой на серебре. — Во время войны одну из серег прабабушка выменяла на полбуханки хлеба и немного яблочного повидла. Тогда выменивали на продукты все ценное. А после войны уже бабушка сделала из оставшейся серьги кулон, и он так и переходит по наследству в нашей семье.

Григорий Алексеевич едва заметно улыбнулся. И в глазах его вдруг затеплились голубые огоньки с медовым оттенком. «Точно голубой янтарь», — подумала я. Об этом исключительно редком сорте янтаря мне было известно.

 — А Вы знаете, Багирова, — по-прежнему иронично спросил он, — легенды о янтаре? Или фольклор не входит в число изучаемых Вами дисциплин?

Я улыбнулась. Вопрос был задан явно в шутку, шуткой надо было и ответить.

 — Ну, конечно, не так хорошо, как Вы, но кое-что из легенд известно и мне. Древнегреческие, латышские. О Фаэтоне, сыне Солнца, Мелеагре, о царевне Юрате и ее янтарном замке.

 — А о птице Гауя?

 — Нет, честно говоря.

И на маленькой скамейке под раскидистым платаном отнюдь не романтичный наш учитель физики поведал мне прелестную легенду о волшебной птице Гауя в ярко-голубом оперенье, о янтарном ожерелье удивительной красоты, что хранила эта птица в своем гнезде. О том, что каждая пластина его обладала чудесной силой. Посмотришь с одной стороны — увидишь затерянный мир с его обитателями. С другой — перед тобой леса, моря и горы. С третьей — небо, поля, равнины и реки. А с четвертой — сады, деревья, оливковые и дубовые рощи. Все во славу жизни и природы, и труда рук человеческих. И о злом заморском короле, что позавидовал птице и велел своему лучшему охотнику отнять янтарное чудо у нее.

И свершилось злодейство! Подстерег охотник голубую птицу, когда та улетела к морю, и выкрал у нее ожерелье. И опьяненный легкой победой сел на свой парусник и собрался отплыть. Но как вихрь налетела на него разгневанная птица, вцепилась когтями и подняла в воздух. «Отпусти меня, — взмолился охотник, — я верну тебе ожерелье. Ну, хочешь, возьми за него выкуп».

Не дослушала птица охотника и сказала: «То, что ты украл, земля подарила людям. Но владеть этим даром дано не тому, у кого длинные, а тому, у кого умелые и работящие руки, умное сердце и добрый ум».

С этими словами птица разжала когти, и охотник упал в море. А ожерелье хоть и не было тяжелым, потянуло вора ко дну. Испугался охотник, выбросил ожерелье, и скрылось золотистое чудо в илистом дне. Кое-как выбрался охотник и на суденышке своем отплыл восвояси.

Король был очень разгневан и велел казнить охотника. Прошло много лет. Никто не видел больше янтарного ожерелья и чудесной его хранительницы. Покинула она эти места навсегда. Но говорят, будто каждая янтарная пластинка ожерелья пустила корни в илистом дне и в этом месте выросло дерево. На его ветках растут хрустальные свечи. Плачут эти свечи восковыми слезами о нежной обиженной птице, что больше не прилетит в эти края. И каждая такая слеза, попадая в руки людям, превращается в янтарь и рассказывает им о волшебных мирах, что потеряны для них навсегда.

 — Изумительно! — выдохнула я. — Григорий Алексеевич, я даже представить себе не могла, что Вы, Вы…

 — Знаю легенды, а также многое другое, — спокойно подытожил он. — Боритесь с клише, Багирова. Клише портят человеческие отношения и представление о людях. Это в точных науках надо придерживаться установленных величин, мер и весов; Ваша стезя предполагает больше свободы для творчества. Могу поспорить, что Вы решили, будто это легенда только о янтаре.

 — А о чем еще? — не поняла я.

 — О труде! — усмехнулся физик. — По большому счету, песнь во славу человеческого труда. О том, что только созидательному труду дается в награду красота. Человек должен работать, тогда будет радость для его души.

Это уже смахивало на лозунг, и я подавила улыбку.

 — Разве я сказал что-то смешное? Посмотрите на свои ладони.

Я взглянула. Ладони как ладони, испещренные линиями.

 — Видите несколько глубоких линий? Вместе они как бы образуют букву «М». Это сейчас их модно называть линиями жизни, судьбы, ума и прочее. А в Голландии есть такой хороший обычай. Когда ребенок становится способен что-то соображать, мать показывает ему его ладошку и говорит: «Это буква „М“, что означает man — человек. Ты — человек!» А потом она переворачивает ладошку и буква «М» превращается в «W» — work — работа. И говорит малышу: «Человек родился для того, чтобы работать. Человек должен работать». Ребенок запоминает, и ощущение труда живет в нем. В нем его усталость и удовлетворение. И это правильно, это здорОво, в конце концов, это продлевает жизнь.

Я промолчала. Григорий Алексеевич тоже задумался. Тень от платана стала гуще и длиннее. Потянуло холодом.

 — Вечереет, — поднялся он и в глазах его вновь на секунду вспыхнули голубые искры с медовым оттенком. — Бегите, солнечная девушка. В свой век, в свой час.

 — Простите?

 — Ах, да, я и забыл, вы не проходите Цветаеву. — «Не проходите» было сказано даже не с иронией, а с сарказмом! — «Езжай мой сын. В свой край, в свой век, в свой час, — от нас». Удачи вам.

 — До свидания, Григорий Алексеевич.

Он ничего не ответил и медленно стал удаляться. Высокий, подтянутый, невозмутимый. В белоснежной рубашке и безупречно отглаженных брюках. Сам походивший на стрелки своих брюк — идеально параллельные прямые.

Больше мы никогда не встречались. Через несколько лет одна из одноклассниц сказала мне, что Григория Алексеевича не стало. Жена с сыном проживали отдельно. Другой семьи, кроме школы, у него не было.

Теги: учителя, проза, янтарь
Статья опубликована в выпуске 5.10.2015
Обновлено 26.07.2022
Что еще почитать по теме?
  • Больше публикаций
  • Свернуть

Комментарии (23):

Чтобы оставить комментарий зарегистрируйтесь или войдите на сайт

Войти через социальные сети: