В каких случаях голуби улетают на Юг?

Вылетев из института «за нарушения правил проживания в общежитии и пропуски занятий без уважительных причин», я решил не терять драгоценное время своей юности в попытках куда-нибудь временно пристроиться, а нахально переступил порог военкомата с заявлением: «Прошу призвать меня в ряды… добровольно».

Хочу, мол, познать жизнь сполна, хлебнуть её из полной кружки и без закуски, в освежённом портянками воздухе здорового мужского коллектива. Даже сам в МИФИ сбегал за копией приказа об отчислении, чтобы с меня быстрее сняли бронь, а то ведь могли и не взять…

Быстро бежал, даже каблук на левой ноге оторвался. Да и чёрт с ним, думаю — в армии мне новые сапоги выдадут!

И кормить будут «от пуза», куда они денутся! Стипендию-то я уже года полтора не получал, а газеты советские писали тогда, что уж что-что, а кормёжка в тюрьмах и армии стала хорошая, не то что при царе! То ли воровать стали поменьше, наевшись, то ли мыши все передохли…

Быстренько проскочил медкомиссию, не вызывая ни у каких специалистов вопросов и нареканий, и тут нате вам: «На базу подводного плаванья Северного флота, это же готовый реакторщик!»

Ноги подкосились — не хочу я на три года, да и акул я тогда боялся почему-то очень…

И вообще — я уже к сапогам армейским присмотрелся, свыкся и сроднился, можно сказать, а тут мне флотские ботинки предлагают. Это меня никак не устраивало — там же носки, а их стирать надо!

Как пахнут грязные носки, я уже знал — из общаги всё же призывался. Портянок я тогда не знал и не видел, вырос же в городской интеллигентной семье, но в самом этом слове чудилось что-то такое посконное, чуть ли не домотканое и глубоко народное.

Выть в голос и посыпать голову пеплом как-то было не с руки, подраться — не с кем, но положение спас какой-то комсомольский деятель, случайно посмотревший характеристику: «Да вы что! Там же гвардейские части! Подводный флот Страны!.. Да с такой характеристикой только в тюрьму…»

Слава Богу, пронесло! «Какой замечательный человек!» — первый и единственный раз подумалось о замдекана, авторе характеристики.

«Да и из комсомола все случайные и недостойные люди разбежались, остались только лучшие!» — посетила неожиданно шальная мысль.

Прощальная пирушка в общежитии осталась позади. Воспоминания, друзья и более-менее хорошая одежда тоже остались в общаге, в прошлом, а у меня начиналась новая, неизведанная, немного пугающая, но манящая жизнь…

В 1973 году тоже был месяц май и уже отчётливо пахло весной… И на душе было спокойно и умиротворённо: отныне заботиться обо мне обещало великое и могучее государство. Хотя кушать уже хотелось…

На сборном пункте все довольно быстро перезнакомились, особенно бывшие студенты, дурака валять предстояло долго. Многих угнетало то обстоятельство, что при очередном «шмоне» могут забрать спиртное, продукты и прочее, поэтому большой двор напоминал зачастую «Поле чудес в Стране дураков».

Кто-то чего-то закапывал, кто-то чьё-то выкапывал, начинались локальные войны. Некоторые особо продвинутые продумывали различные схемы.

Вот, например, дагестанец Мага, из медицинского, с которым мы познакомились ещё в автобусе. Оценив мой достойный «прикид», полученный в обмен на приличную одежду для остающихся в общаге бойцов за торжество высшего образования — бежевый плащ «Дружба» почти 60-го размера, треники «с коленями», майку и кеды, Мага сразу понял, что я настоящий джентльмен: «Брат, тебя ведь обыскивать не будут, у тебя из вещей что?»

Вещи у меня с собой, конечно, были, а как же, ведь когда ещё покормят? Целая сетка-авоська с огурцами. Килограмма полтора, не меньше. Правда, жёлтые какие-то, невзрачные. Но — какие были в овощном магазине вечером перед закрытием, на остальное денег уже всё равно не оставалось.

А у Маги были проблемы — родня снабдила его большим чемоданом, набитым осетровым балыком. Наслушавшись разговоров окружающих, он уже понял, что надо как-то спасать свои деликатесы.

Понятное дело, меня не пришлось долго уговаривать приютить килограммов пять в просторном своём плаще. Что мне — жалко, что ли?

Видя такую доброту мою, меня решил использовать как камеру хранения и Ашот, из строительного института. У него были похожие проблемы, но с армянским коньяком, расфасованным в различные ёмкости. Что мне — жалко, что ли?

Я и других тогда пожалел, ко мне почему-то все доверием прониклись, наверное, я тогда очень добрым был, пугливым и доверчивым, не зря же я акул так боялся!

Но других-то я не помню, потому что после всяческих обысков мне назад приходилось отдавать, иногда сглатывая слюну, особенно при виде колбасы… Вот колбасу помню, а лиц — не помню.

А Мага с Ашотом запомнились потому, что они быстро растворились, может, в другую команду попали, может, встретились с теми, с кем они и мечтали изначально поделиться, чтобы опять упорхнуть в гражданскую жизнь, не знаю…

Армейская жизнь начинала мне нравиться…

Воинский эшелон с призывниками шёл от Москвы до Чирчика в Узбекистане пять суток. А хоть бы и месяц. Я даже начал понимать эстетов, предпочитающих коньяк с осетриной, иногда задумываясь: и что это раньше я не приобщился? Всё в столовых, да в столовых…

Жизнь налаживалась… А главное — вокруг уже были горы и степи. Ну какие здесь могут быть, к чёрту, акулы, чего их бояться-то?! А если и будут, так мне же сапоги выдадут.

Дальше ждала увлекательная жизнь в горах, с охотой, дружбой с чабанами, банными процедурами в горной речке, с домиком-казармой на четверых человек, радиопередатчиком большой мощности, громадным антенным полем, оцепленным колючей проволокой и бездонным ночным небом Киргизии.

Благостную картину сытой и безбедной жизни на «точке» портила только необходимость нести боевое дежурство, да редкие посещения начальства.

Начальником Штаба ГО Киргизии был тогда генерал Осадчий — страстный собачник и голубятник. Уезжая как-то с семьёй на Юг, он отправил к нам своего породистого кобеля по кличке Мальчик. Жена его вертолёт не переносила, поэтому в один из дней к нам добралась чёрная начальственная «Волга», откуда сначала появилась дородная генеральша, а затем вальяжно ступил царственной походкой Мальчик.

Больше для проформы поинтересовавшись нашим житьём-бытьём, генеральша отбыла восвояси, оставив для Мальчика полную коробку всяких вкусностей.

Мы отчётливо осознали, что какие-никакие, но с собаками мы — братья, однозначно! Содержимого коробки мы давно уже не видели даже во сне…

Мальчик ничего не понял — куда девался у него изо рта круг копчёной колбасы, которую он пытался весьма меланхолично жевать? Интересное дело? Мы-то её запах уже забыли, а тут — вот она!

Самое интересно, что Мальчик быстро понял все тонкости взаимоотношений и правила субординации — всё-таки воспитывался в семье военного: не вступал больше в пререкания со старшими, не дерзил и принялся достойно переносить все тяготы и лишения воинской службы… Он даже не роптал больше, получая еду последним, уже после Пальмы, нашей собаки — боевой подруги.

По истечении месяца, как только распахнулась дверь знакомой «Волги», бедный пёс тут же запрыгнул в неё! К сожалению, даже не попрощавшись! Разве мы его так воспитывали?

Генеральша всплеснула руками: «А что же он так похудел?» Мы переглянулись — ел-то он всё то, что и нам перепадало… «Сильно он по Вам скучал, наверное! Места себе не находил, кушать отказывался!»

Интересно, в своём сознании кем он нас воспринял и вспоминал потом в ночных собачьих кошмарах? Если акулами сухопутными, то это не по уставу, да и не по-товарищески как-то…

Помимо всяких других полезных дел, по распоряжению генерала нам привезли в двух ящиках пятьдесят голубей. «Хочу, — говорит, — сюда приезжать, сидеть в облепиховом саду и чтобы надо мной кружились голуби…»

Приказ начальника — закон для подчинённого, тем более что сад мы уже посадили. Какое-никакое, а всё — разнообразие. Сколотили голубятню. Коллективно повспоминали, что надо сделать, чтобы голуби не улетели куда-нибудь, и чтобы Пальма их не сожрала. Кто-то слышал, что вроде надо подрезать им маховые перья на крыльях… Так и сделали.

Да вот какая беда приключилась — то там, то тут остатки пиршества Пальмы начали находиться.

Собака-то оказалась солдатской, такой же, как и мы — вечно голодной. Но более сообразительной… Голубь вываливается на землю — лететь-то без нормального оперения не может, вот его собака и цап-царап! Посчитали голубей — вот это да! Почти половины генеральских уже нет! А когда у них приплод пойдёт — никто не в курсе. Может, они стесняются, а может, у них вообще никакого планирования семьи нет!

Что делать — не знаем… Но голод — не тётка. Мы тоже, грешным делом, начали баловаться голубятинкой… Чем мы хуже собак — братьев наших меньших? Продукты-то нам от случая к случаю забрасывали…

В то время в войсках только-только появились прапорщики — бывшие сверхсрочники. Когда были какие-нибудь ученья, или просто — «на исправление», к нам засылали одного из них на неделю, вроде как покомандовать нами, что ли. Они и сами не против были от жен и семейных забот в горах отсидеться.

И вот однажды к нам приехал прапорщик Кирьянов. Позвякивая бутылками в своём «тревожном чемодане», он лихо спрыгнул из ещё приземляющегося вертолёта. На лице его блуждала восторженная улыбка. Гусар! Сбежал из несвободы… По части обычно ходила присказка: «И не трезвый, и не пьяный — это прапорщик Кирьянов».

Далее понятно — дела службы побоку… Костерок… Задушевные беседы… Когда очередной раз заговорили о хорошей еде, ресторанных предпочтениях на гражданке и званых балах с хорошей кухней, красивыми и доступными фрейлинами, Кирьянов не к добру вспомнил о генеральских голубях. Пришлось поведать ему нашу грустную историю… Однако голуби интересовали его исключительно в гастрономическом плане — как дичь и закуска!

Короче, он нас уговорил… Так закончилась, было, эпопея с голубями, но…

Через три дня, ни с того ни с сего, появился генерал. Главное — о нём ни слуху, ни духу не было месяца два… «Как связь? Как ученья? Какие проблемы?» — раздавался генеральский рокот. Всё вроде бы нормально, но потом прозвучал неизбежный вопрос: «А как голуби?»

Надо было что-то решать… Ситуацию спас Кирьянов:

— А они улетели!"

 — Как улетели?

 — Сбились в клин, товарищ генерал, и улетели…

 — Как улетели? Куда…

 — На Юг, наверное, товарищ генерал!

…Сначала было слышно только сиплый свист забираемого воздуха. Лицо генерала из красного, цвета его лампасов, превратилось в багровое…

 — Муда-а-а-к!!! Пра-а-порщик!!! ГОЛУБИ НА ЮГ НЕ ЛЕТАЮТ!!!

Этот генеральский рёв долго ещё гулял по ущелью, заглушая гул водопада и распугивая горных орлов.

К счастью, акул в горном ручье не водилось, иначе бы они не выдержали этого рёва.