Как избавиться от оков? Рассказ о проблемах созависимых

— Катька, ну пойдем. Они в нашем городе всего два дня. Да и стоит их услуга недорого. Отдашь свою дневную выручку, зато будешь знать все свои болезни.

— Любаш, да не верю я всем этим новомодным диагностикам. Уж лучше на прием в поликлинику сходить.

— Ага, пойдешь ты на прием. Тебе выспаться-то некогда, а в поликлинике очереди километровые. Туда теперь только бабульки-пенсионерки ходят. А я нас уже записала на сегодня, сразу после работы.

— А что, я так плохо выгляжу?

— Отвратительно, если честно. Да и обмороки твои. На прошлой неделе весь базар перепугала…

— Я просто устала, и прошло все быстро. Я ведь даже торговала в тот день.

— Тебя с рынка только в труповозке вывезти можно. Нет, ну я все понимаю: муж-алкоголик, ребенка содержать надо, но нельзя же так к себе относиться. А если с тобой что случится, кому твоя Настюша нужна будет? Ты об этом думала?

…Думала ли я об этом? Все последнее время я только об этом и думаю, чувствую, что сил становится все меньше. Это хорошо, что удалось вывезти дочку к матери, хоть она не наблюдает за тем, как ее отец скатывается все ниже и ниже. Но как же плохо без доченьки, без ее умненьких, все понимающих глазок. Не получается каждую неделю приезжать, надо ведь и за товаром ездить.

Еще и эти разговоры о муже-алкоголике. Я ведь не жаловалась никогда, но здесь ничего невозможно скрыть. Никак к этому не привыкну, хоть уже и больше десяти лет прошло, как переехала сюда. Провинциальный городок — сродни деревне, слухи здесь не расползаются, они разлетаются с какой-то безумной скоростью.

Впрочем, алкоголизм Сергея уже не скроешь. Пять лет назад, сразу после его увольнения, он активно появлялся на базаре, привозил и увозил товар. Но все чаще и чаще стал прикладываться к бутылке, теперь на рынке уже и не помнят, как он выглядит. За последний год было только четыре абсолютно трезвых дня.

Помню, как сама ужаснулась, когда по совету очередного нарколога, стала вести календарь его возлияний. Этот нарколог что-то говорил о четвертой, последней стадии алкоголизма, рассказывал о том, что процесс уже необратимый, а я все поверить не могла, мечтала, что настанет день и Сергей сможет отказаться от пагубной привычки, разглядит, наконец, какая у него доченька-красавица растет. Ведь обещал же после очередного запоя, так искренне обещал, просил помочь, мол, сам не справляется. Но к наркологу не поехал, пришлось самой на прием идти, объясняться.

Врач как ушат воды холодной вылил, битый час лечил не супруга пьющего, а меня. Рассказывал, что в других странах целые службы работают для помощи семьям зависимых людей, у родственников алкоголиков происходит серьезный психологический сбой, настолько серьезный, что часто без помощи специалиста не обойтись.

А ведь, действительно, когда я отдыхала в последний раз? Уже не помню. Я перестала встречаться с друзьями, скоро и разговаривать разучусь. Зато безошибочно могу предугадать стадию запоя со всеми проявлениями. Знаю адреса всех, торгующих самогоном. Даже о качестве этого самогона разных производителей знаю все, хоть и не пробовала никогда.

* * *
Кабинет, где расположились специалисты компьютерной диагностики, не был похож на медицинский, хоть и располагался в районной поликлинике. Обилие цветов, яркие шторки, мягкая мебель — все это успокаивало, настраивало на доверие. «Ну что ж, посмотрим, посмотрим», — приговаривал доктор, подключая к руке Екатерины какие-то датчики.

Он внимательно всматривался в монитор, задавал какие-то вопросы, но Катерина плохо понимала, о чем ее спрашивают. Впервые за последние годы внутри нее рождалось желание своего уютного маленького дома, дома, пахнущего цветами, а не миазмами пьющего человека, дома, где ей не будет так тревожно. Мечта о своем доме так захватила женщину, что вердикт заезжего доктора не испугал. Екатерина и сама догадывалась, что возможность и дальше вести этот образ жизни не бесконечна.

— А давайте я вам еще и психологический портрет сделаю. Совершенно бесплатно, — не дожидаясь ответа, доктор опять уткнулся в монитор. — Интересно, интересно. Я такой типаж встречаю впервые. Это, так сказать, вымерший вид человека ответственного.

Диагност рассмеялся собственной шутке, но заметив, что женщина даже не улыбнулась, продолжил:

— Вы всегда ставили себе очень высокую планку, на пределе, я бы даже сказал, за пределом человеческих возможностей. И почти всегда добивались поставленного, ценой невыносимой внутренней концентрации. Удивительно! При таком слабом физическом потенциале — такая внутренняя сила. И всю эту мощь вы направляете на служение другим людям, оставляя себе минимум аскета. Знаете, вас хочется взять за руку и вести по жизни, укрыв от невзгод, но вы вряд ли согласитесь. Какая сила заставляет вас убивать себя работой и заботой о других? Что вы пытаетесь доказать себе?

«А действительно, что? — Екатерина не торопилась возвращаться домой. Выбрав одинокую скамейку, совершенно не заметную с парковых дорожек, она наслаждалась пряным прощальным ароматом поздней осени. — Я же понимаю, что это — не мой путь, что сил осталось совсем немного, вон и доктор целый лист „болячками“ исписал. Ведь что-то меня держит рядом с этим человеком. То, что уйти некуда — лишь удобный повод, за который я цепляюсь. Как цепляюсь за фразы из одной мудрой книги о том, что для верующей жены сама мысль о разводе недопустима. Мол, пьянство мужа — крест, который должны нести оба супруга. Господи, что мне делать, я совсем запуталась?»

— Не помешаю? — старушка, примостившаяся на самый краешек скамейки, смотрела на Катерину долгим, пронзительным взглядом.
— Нет, конечно, садитесь поудобнее.

— Ты, доченька, как я вижу, от себя бежала-бежала, да на эту скамейку и прибежала. Так ведь? Не удивляйся, я ведь много лет на свете живу, этой зимой десятый десяток разменивать буду. Вот ведь сколько Бог-то отмерил. Так за столько лет глаза мои чудное вытворять стали: что под носом у себя — не вижу, а что внутри человека скрыто — как на ладони.

— Как вас зовут?
— Глафира Петровна, ты, красавица, можешь просто бабой Глашей звать.
— А меня Екатериной.

— Катенька, значит, ну вот и познакомились. Ты что такая грустная, девонька? Домой не идешь, не торопишься? Не ждут дома-то?
— Не ждут.
— Что так? Вижу и колечко на пальчике, замужем, значит.

И Катерина заговорила. Впервые за многие годы она не могла остановиться, поведав незнакомой старушке и о муже-алкоголике, которого, пожалуй, не любила никогда, а больше жалела. И о жалости этой, что сильнее самой пылкой страсти. О том, какое детство было у Сергея, о его матери-кукушке, сбросившей бремя заботы о ребенке, плода случайной страсти, на престарелых родителей. О ее втором сыне, которого эта мать холила и лелеяла на глазах Сергея.

О своей наивности, уверенности, что сможет отогреть это сердечко, отлюбить и за себя, и за мать. О том, что муж так и не вырос, а продолжает жить с мыслями брошенного мальчика, что ее заботу он воспринимает как должное и цепляется за любую возможность пострадать.

Старушка внимательно слушала до тех пор, пока Катерина, наконец, не умолкла, истощив запас слов и слез.

— Вот ты, голубушка, все больше о нем, неразумном. А расскажи-ка о себе. Как твое детство прошло? А, впрочем, не надо, я знаю. Тебя ведь тоже за так никто не голубил, говорили, что ласку родительскую заслужить надо. Вот ты и заслуживаешь, до сих пор стараешься заслужить. Только ведь это — грех большой, не своей жизнью жить. Ну ошиблась, выбрала не того человека в спутники, но нет такого правила, чтобы за одну ошибку истязать себя всю жизнь.

— Грех, говорите? А как же грех развода, крест, что надо нести обоим супругам?

— Это ты батюшку наслушалась? Я так понимаю, что Бог-то повыше любого батюшки будет. Знаешь, открою и я тебе свою тайну. Я иногда голоса слышу. Да не чьи-нибудь, а Богородицы. Вот молюсь ей, а в голове голос нежный, как музыка, говорит мне что-то. Я уж и исповедовалась. Батюшка ругал меня рьяно. Говорит, куда, мол, Петровна, в гордыни своей дошла. Сама Богородица выбрала твои уши недостойные. Мол, кайся, от нечистого все. А я так думаю, девонька, пусть я и грешница, да только Бог, он и грешников любит не меньше праведников. И почему нечистому проще нас искусить, а родителям Небесным и голоса не дадено? Да и все, что говорит мне этот голос — о Любви! Так вот, в твоем служении мужу любви нет, поверь. Не вся жалость от любви происходит, многая от гордыни, мол, я насколько выше и лучше, я все могу, могу и человека переделать, коль захочу. А Любовь — дар великий, делает зоркой. Вот скажи, он у тебя ворует?

— Ворует. Недавно все золото мое пропил. Да его и было-то немного. Мне бабушкины сережки очень жаль…

— Вот смотри, кормишь ты его, поишь, за квартиру платишь, ребенка тянешь на себе, зачем ему ответственность брать? Послушай меня, девонька, пока ты с ним — он пить не бросит. Уйдешь — подаришь ему выбор. А уйти тебе уж больно непросто, душа плакать будет, привязалась ты к нему сильно, жалеешь о годах, с ним проведенных. Но каждому ведь свой путь уготован, не можешь ты мать ему заменить, не твое это. И отвечать за ее грехи ей самой надо, а ты на себя чужих-то грехов не вешай, гордыня это. И помни, у всего тут — свой путь, свое начало и конец. Смотри, парк листву сбрасывает, а это значит, пришла и ему пора прощаться с летом беззаботным. Ты счастливой будь, птицей вольной. Ты ведь сейчас судьбу и дочке пишешь. Что она запомнит? Что надо терпеть до последнего, что надо презреть свою женскую натуру? Знаешь, что самое трудное? Примерить на себя Любовь, которую Бог даровал. А как можешь ближнего любить, коль и себя не любишь? — сухонькая рука старушки коснулась склоненной головы женщины.

Катерина закрыла глаза и почувствовала, как внутри нее рождается что-то теплое и сильное. А когда открыла, старушки уже не было, лишь на плече солнечной ладошкой примостился кленовый лист.

Что еще почитать по теме?

Машкины мужчины. Где найти женское счастье?
Жизненный путь. Как они дошли до жизни такой?
Жертва любви. Разве можно так с Татьяной?