Новелла «Моленье». Что такое мордовский Молян?

Новелла «Моленье» написана по материалам мордовского этноса. Перед ее написанием я долго изучала легенды, народные традиции, обряды, слушала говор народов Мордовии.

…Невиданная засуха жгла посевы. Пожелтевшие поля издали напоминали пустыню, жаркий сухой ветер прибивал к земле чахлые ростки. Старый Каритон, велень-атятня* села Одуляй, собрался к прятву*, просить устроить общий молян о дожде. Уж и сговор с другими старейшинами о том был. Намедни приходил посланник с Потьмы, говорил, что старики просят его идти к Миколю с восходом солнца. Да и сам Каритон понимал, что без хорошей жертвы дождя не вымолить, больно близко подпустили люди к себе слуг Шайтановых.

Рассказывали былые, что первые люди, которых Чам-Пас* создал, жили в довольстве, ни в чем нужды не знали. Послал Чам-Пас для управления людьми своего сына Нишки-Паса. Он помогал им во всем: заболеет ли кто — сразу вылечит, дождя ли надо, ведра попросят люди — Нишки-Пас все исполнит. Да только не по сердцу это Шайтану, стал он народ мутить, научил растить хмель, научил пить вино, да чинить ссоры и обиды промеж собой.

Дальше — пуще. Стал подговаривать людей, мол, зачем вам Нишки-Пас, не сын он Божий вовсе, а просто старшим хочет быть среди вас, не дает вам разгуляться и жить в веселии, гоните его от себя. А уж люди тогда совсем от разгула разум потеряли. Схватили они Нишки-Паса, да стали мучить, пока не убили.

А как умер Нишки-Пас, там стало понятно, что сын он Чам-Паса, потому как мертвый поднялся, да вознесся на небо. А напоследок сказал, что без него совсем по-другому люди жить станут. И то правда: всемеро меньше земля родить стала, голод, мор, болезни губят род человеческий.

Об этом думал старый Каритон, стоящий во дворе прятвы Миколя с другими стариками.

Назначил Миколь день, сговорились о припасах, выбрали возятю* и помощников его, что пойдут по деревням собирать муку да мед. Раздал прятва священные кадки и жертвенные ножи. Готовится люд к моленью.

И в Одуляе женщинам хлопот прибавилось. В такие дни мужики в избах только мешали, нельзя им на приготовления смотреть, вот и гнали их вон, на поля. А сами же хозяйки шили мешки холщовые на длинной тесьме, в них будут муку сыпать, бочки с медом класть, бурачки с маслом, да денег немного.

В назначенный день в домах остались только бабы. Мужики, кто не в поле, в хлевах вместе с сынками спрятались. А хозяйки накрыли столы чистым рядном, поставили на них мешки со сборами, да оголили себя до пояса. Лишь девицы одетыми остались. Подъехали сборщики к околице, а уж девочки побежали оповещать. Ждут бабоньки сборщиков, спинами к входу стали, чтобы не видеть помощников жрецов.

А назначенные пошли по домам с молитвой и жертвенным ножом. Покалывали ворота и двери и приговаривали:

«Чам-Пас, Нишки-Пас, Свет-Верешки-Пас, Анге-Патяй-Пас, Матушка Пресвятая Богородица, помилуй Васяй (имя хозяина), помилуй Машкась (имя хозяйки)».

Старшая женщина взяла приготовленный мешочек, закинула за спину и попятилась к двери. Сборщик с молитвой поколол ножом и обрезал тесемки, подставляя священную кадку.

Сборы окончены, меды наварены, бычок и овца одношерстные куплены, пора и мольбище готовить. У священного дерева расставили бочки с медом, расстелили на земле рядно, да прочей снедью уставили. Пироги да яичницы по деревьям развесили. Возятю в кроне спрятали.

Много людей собралось на моленье, встали сообразно обычаю — мужики и бабы врозь. Переговариваются тихо, да все невеселыми разговоры выходят. Леса жалуется Оксе, что подросла у нее Маре, красавица, глаз не отвести, ноги толсты как бревна. Вон и парни заглядываются, а свадьбу играть не получится. Если сушь и дальше продлится, то не до свадеб в голод-то. Чует сердце материнское, что сговорилась девица с Тимо, и всем бы зять хорош, да только не ко времени засуха. И заприметила Леса, что поступь ее Маре уже не по-девичьи тяжела. Тревожно матери, лишний рот сейчас обуза.

А между тем животных уже разделали, разожгли священный огонь, ждут призыва жреца. «Сакмеде!*» — раздалось из кроны.

Собравшиеся и без того говорили тихо, а тут совсем примолкли, шапки долой, и возятя начал: «Пуре пре за марта, пайгуре за марта, андря за марта, шепете за марта, великое за марта, пащин коди"*. Читал возятя, а собравшиеся вторили и кланялись. Час кланялись, а усталости не чуяли, лишь бы Чам-Пас явил свою милость.

Наконец жрец решил, что поклонов достаточно, и начал вторую часть молитвы, коленопреклоненную. Старому Каритону очень трудно на колени становиться, но роптать не смел, по грехам и жертва. Бил поклоны, а сам о вероломстве Шайтана думал. Не соблазни он людей жаждой власти, не лиши мудрости Нишки-Паса, разве бы было столько бед у народа? Не родит иссохшая земля, нечем крестьянину детишек кормить, выкуп платить.

Много дум в голове велень-атятни, и молитвой не изгнать. Слухи донесли, будто в соседнем уезде после моленья исправник пожаловал, да всех в острог упек. Тревожно на душе старого Каритона, как бы не проговорились сельчане, беду не накликали.

А между тем возятя собрал в священный ковш хлеба и мяса и вознес главную молитву, обращаясь к небу: «Чам-Пас, гляди, бери! Назаром-Пас, гляди, бери!» Потом подошел к огню и вылил содержимое ковша.

И в этот миг что-то произошло со священным деревом, могучий ствол зашатался, зашуршал, и из огромного дупла выкатился клубок белого тумана.

А на следующий день пошли дожди…

Примечание:

• Велень-атятня — мирской старшина.
  Прятва — старший на молитве, голова, не являлся жрецом.
  Чам-Пас — главный Бог у мордвы.
  Возятя — верховный жрец моленья.
  Сакмеде! — молчите.
  
• «Пуре пре за марта, пайгуре за марта, андря за марта, шепете за марта, великое за марта, пащин коди» — Чам-Пас, помилуй нас; Волцы-Пас, Назаром-Пас, помилуй нас; Нишки-Пас, Свет-Верешки-Велен-Пас, сохрани нас; Анге-Патяй-Пас, матушка Пресвятая Богородица, умоли за нас!