А потому, что секрет успеха — в деталях. И все, кому довелось упорствовать во время учебы, натыкались на мучительную рутинность повторения. Молодой ум ищет идей и просит свободы, а старшие заставляют долбить, долбить и долбить одно и то же.
Помню, как вся душа моя противилась повторению одних и тех же пьес перед экзаменом в музыкальной школе. Беру сборник вальсов и разбираю все-все, испытывая радость узнавания, а учительница требует повторять то, что показала в первые дни сентября. Неееет! И я играла эти пьесы, этюды, сонаты ровно столько раз, сколько приходилось это делать на уроке под строгим взором учительницы, плюс раз по пять перед самым экзаменом, который почему-то сдавался весьма неплохо.
Могу сказать, что если бы учительнице хватило смелости отклоняться от программы и разбирать со мною вальсы и танго, сонаты Бетховена и берущие за душу ноктюрны Шопена, да если бы она сама показывала мне новую и новую музыку примерно так, как это делает неподражаемый Казиник (у него полторы тысячи видео на Ютюбе!), я бы часто поминала ее добрым словом. Но, увы, советская музыкальная школа была то счастьем, то издевательством. Не зря абсолютное большинство девочек, ходивших в музыкалку 7 лет, избавлялись от фортепиано при первой же возможности. Многие не только никогда больше не приближались к инструменту, но еще и морщились, как от боли, при его упоминании.
Существует огромное количество курсов английского языка для тех, кто учил его 30 лет, но так и не заговорил. Должны появиться курсы фортепиано для тех, кто 7 лет долбил по клавишам и ничего не выдолбил.
В свое время я устроила такие курсы для бабушек-пенсионерок, и мы получили немало удовольствия, поставив рядом несколько синтезаторов с наушниками, что уничтожило стыд и соревновательность. Показываю какой-либо фокус, бабушки повторяют, и вдруг оказывается, что пальцы что-то помнят, что уши жадно ловят выходящие из-под них мелодии и гармонии.
Но были глубоко недовольные. Они считали, что мы должны, как в музыкальной школе, взять произведение и довести его до блестящего исполнения. Взять и сделать что-то одно, а не пробовать все подряд. Можно и так, но самостоятельно, не пытаясь укрощать того, кто пытается дать больше. Хотите что-то отработать — отработайте. Но это, оказывается, почти невозможно: и суставчики болят, и к внучикам надо ехать. Призрак рутины бродит по клавишам и не дает увлечься.
Самая удивительная претензия, которую я услышала, звучала так: «Знаю теперь так много, что каша в голове». Из знаний должна была возникнуть не каша, а свободная импровизация, но — не дано. Так и остался у меня вопрос, почему из знания возникает каша, а не свободная игра.
Метод обучения музыке от папы Николая Мирошниченко подсказал, что надо делать. Надо что-то закрепить, и пусть это будет стук метронома и время игры, а остальному дать возможность свободно проявляться. Выставляем на таймере для начала одну минуту и любое число на метрономе (он есть в Интернете, я предпочитаю гуглометроном с плавной регулировкой). До звонка играем что угодно и как угодно.
Мы такое пробовали: несколько человек за синтезаторами подчинялись одному метроному и творили что вздумается преимущественно на белых клавишах, то есть в беззнаковых параллельных тональностях. Одна из бабушек уныло нажимала нотку ля, и спасибо за это, потому что бурдон (фоновый повторяющийся звук) помогал избежать какофонии.
Попытка была вроде как удачная, но пока не опираешься на уверенных в себе предшественников, любой сбой может посеять сомнение. Результаты Николая Мирошниченко-младшего показали, что надо было продолжать в том же духе. Да, надо было уверенно продолжать заниматься. И с теми, кому интересно импровизировать, и с теми, кто хочет разучивать готовые произведения.
Хочу добавить к вышеуказанной статье одну фишку для тех, кто хочет играть по нотам.
Взялись мы разучивать сверхсложное для нас произведение:
- Включаем метроном.
- Выделяем небольшой кусочек, несколько тактов (цветным скотчем на границах, к примеру).
- Проигрываем очень медленно (предположим, восьмая нота на удар метронома).
- Не получается — еще медленнее, получается — вдвое быстрее (метроном не переключаем, незачем с этим возиться, вдвое быстрее — это уже четверть на удар).
- Раза три играем быстро, потом, если есть ошибки — возвращаемся к медленному, если нет — еще вдвое быстрее или так оставляем.
Повторяем этот блок в отношении отрезков произведения. И получается много кусков, которые знаем великолепно. Потом пытаемся сыграть все, и начинается такая же настойчивая со сменой темпов проработка стыков, вызвавших затруднения. Если она нужна, ведь зачастую все складывается великолепно, переходы между хорошо разученным частями даются сами собой.
Есть одна проблема: это очень эффективно, эффект грандиозен, но затрачивается много нервной энергии, и чувство самосохранения заставляет забыть, что можно так заниматься. Я ее решаю просто: традицией игры каждый день столько-то минут и не больше.
Прерывание дает огромное внутреннее желание продолжить. Если выходной день и никуда не надо бежать, то в последние пять минут каждого часа. Час начался — стоп! А продолжить-то ой как хочется.
Сейчас Гегель считается одним из величайших умов человечества. А что его не понимают - так гениев всегда не понимают. А выходит, при...