Каталония: чем интересен город Вик? Осенние мысли. Часть 2

Перейти к первой части статьи

Почему каталонцы считают себя «другими»? Это и собственная почти 600-летняя история, и запрет на все каталонское (включая каталанский язык) во времена Франко. Есть внутренний дух, есть определенное возрождение (слово «национальное» не знаю, насколько правомерно употреблять), есть какой-то общий подъем. Этот подъем очень спокойный, почти без эксцессов, и от этого еще более мощный.

Надеюсь, хватит мудрости и у тех, и у других, и у самих жителей Каталонии, и у «остальных испанцев». В противном случае, все чаще будет вспоминаться испанская трагедия 36−39 годов. И ярче всего она представляется не со стороны участников, пусть даже таких гениальных, как Джордж Оруэлл, который свое там крепко отвоевал, а со стороны непредвзятых (или относительно непредвзятых) свидетелей.

Линии фронта с первого взгляда я так и не увидел. В гражданской войне линия фронта невидима, она проходит через сердце человека… Разобраться в линии фронта невероятно трудно: свои деревни, вражеские деревни, деревни, то и дело переходящие из одного лагеря в другой.

Эти слова принадлежат знаменитому писателю, летчику и графу Антуану де Сент-Экзюпери. Автор «Маленького принца» работал в Испании корреспондентом французской газеты.

И Барселона, и Сарагоса представляют почти одинаковую смесь из коммунистов, анархистов, фашистов… Да и те, что объединяются, быть может, меньше похожи друг на друга, чем на своих противников. В гражданской войне враг сидит внутри человека, и воюют здесь чуть ли не против самих себя.

Не нужно думать, что все франкисты были звери, а все республиканцы — белые и пушистые. Республиканцы-сталинисты и республиканцы-троцкисты ненавидели друг друга не менее, чем франкистов, а может быть, и более. Республиканцы-анархисты ненавидели всех.

Они расстреляли семнадцать «фашистов». Священника, его служанку, ризничего и четырнадцать местных «богатеев».

Слово «расстрелять» Экзюпери слышит каждый день, такое обыденное, привычное слово. Вот он разыскивает случайного знакомого, чтобы отдать тому фотографию:

— Где он? Я хочу отдать ему фотографию.

Смотрят на меня, почесывают в затылке, затем с огорчением признаются:

— Пришлось его расстрелять… Он донес на одного, что тот фашист. Ну, раз фашист, мы его к стенке… А оказалось, это никакой не фашист, а просто его соперник…

Серия репортажей Антуана де Сент-Экзюпери, объединенная впоследствии в небольшую книгу «Испания в крови» — страшное свидетельство умного, много понимающего и переживающего человека.

И я вдруг замечаю, что тут нет ни одной женщины. Это тоже понятно. На что тут смотреть матерям, которые, рожая сыновей, не знают ни того, какой лик истины их озарит, ни того, кто их расстреляет по законам своего правосудия, когда им минет двадцать лет.

Он видит правду за каждой из сторон, он видит смерть, боль, грязь, но он видит и надежду.

Мне скажут: «Кого-то обманули — либо их, либо тех, что напротив». Но мне сейчас плевать на политиков, спекулянтов, мыслителей-надомников из обоих лагерей. Они дергают за веревочки, сыплют громкими словами и полагают, что руководят людьми. Они полагают, что люди настолько наивны. Но если громкие слова и пускают корни, как семена, развеянные по ветру, — это значит только, что ветру на пути встретились тучные земли, пригодные нести груз урожая. И пусть кто-то цинично воображает, что разбросал песок вместо зерен: распознавать хлеб — дело земли. (Сент-Экзюпери «Испания в крови»)

Со стороны американцев эту войну освещал сочувствующий республиканцам Хемингуэй. Пересказывать роман «По ком звонит колокол» бессмысленно.

Со стороны СССР из Испании репортажи писал известный журналист и писатель Михаил Кольцов («Испанский дневник»). Как и многие другие советские деятели, принимавшие участие в чужой гражданской войне, после возвращения в СССР он был тут же арестован и расстрелян.

Как известно, в результате Гражданской войны из Испании уехало довольно много людей, в том числе были эвакуированы дети в СССР. Многие из них были уже сиротами, их родители погибли, а воюющее общество ничего не могло им предложить, кроме голодной смерти, если не шальной пули.

Общее количество испанских детей в СССР до сих пор точно не известно. Их было значительно меньше, чем детей, эвакуированных в Англию, Францию, Бельгию и Латинскую Америку, но, тем не менее, те 3−4 тысячи человек волею судьбы стали нашими согражданами. Они жили в специализированных детдомах, пережили страшную войну, перенеся все тяготы и невзгоды.

Далеко не все испанские дети, ставшие взрослыми, вернулись на родину, когда это стало возможно. Даже те, кто стали знаменитыми. Например, загадочный человек, всемирно известный художник, а также поэт и философ Эдди Давидович Мосиев, он же Луис Ортега, несколько лет назад умерший в Москве.

Не все знают, что и мать знаменитого советского хоккеиста Валерия Харламова — тоже как раз из тех детей-беженцев…

Испанцы выучили этот свой страшный урок. И хотя итог референдума 1 октября не вызывает сомнений, есть все же уверенность, что дальнейшее — просто дело договоренностей. Но всех тайн мадридского двора я, конечно, не знаю.

Знаю, что во времена генералиссимуса возвращаться никто особо не стремится. Мысли, хоть и осенние, но все еще светлые. И все будет у всех хорошо. И город Вик не будет больше гореть в пожарах. И художники будут спокойно писать свои фрески, а фермеры — делать свои колбасы.