Тимур Нуманов (Kola)

Подымается занавес. Входит Нора — Комиссаржевская.

Точно светлый весенний луч врывается в комнату. Из-под холодных снегов Норвегии вдруг выглядывает нежная синяя фиалка и ласково улыбается вам. Такое впечатление производит В.Ф. при своем появлении в роли Норы.

Первыя слова Веры Федоровны, первая, полная чарующей прелести, улыбка — и вы покорены. Вы в ея власти. Во власти этого женскаго очарования, этого женскаго образа Гетевскаго «ewigweibliche» (вечно-женственнаго).
Вы любуетесь этой прелестной акварелью женщины в нежных Левитановских тонах.

Мягкия, «строго-грациозныя» движенья. Ни одного не только угла, но нет даже резкаго абриса, нет ни малейшей шероховатости, неровности. Законченная, совершенная пластика движений.

Говорит В.Ф. — слышится музыкальная мелодия. Точно льется серебристая трель жаворонка. Беззаботному жаворонку пока нечего опускать крылышки. Игра ведется легко, грациозно. Но вот жаворонок вдруг перестал петь, настораживается, к чему-то прислушивается. Горе Кристины заставляет веселую, спокойную Нору сделаться сразу серьезной, болеть за подругу. Верно и чутко передала это Вера Федоровна.

Появляется Крогстадт. Как испуганный жаворонок взметнулась Нора. Но жаворонок еще не чувствует всей опасности. Думает, что крылья не связаны, и улететь еще можно. Успокаивается. Разговор с Ранком, сцена с миндальным пирожным проходит мило и грациозно.

Опять испуг, беспокойство при появлении Крогстадта. Полный звучный аккорд печали вырывается у В.Ф. при мысли, что любимый человек узнает «о ея радости, ея гордости» через пошлость. Смел и горд вызов, который бросает Нора, сознаваясь в подлоге. Сильно благородное негодование, красив бунт Норы против законов, не позволяющих жене спасти жизнь мужа. Ярок страх В.Ф. в конце I действия.

Верна передача во II действии все усиливающейся тревоги Норы, а также и тихая ласка Норы к старушке няне. В разговоре с Кристиной про доктора Ранка у Норы сквозь отвращение чистой, нравственной женщины к грязной, порочной стороне человеческой жизни, так и веет хорошим теплом сердечнаго участия и жалости к несчастному страдальцу.

Какая брезгливость появляется на лице В.Ф. и звучит в ея словах: «…изорвать эту противную, грязную бумажку». Трогательно ее заступничество за Крогстадта, мучительно волнение в просьбе вернуть письмо с отставкой.

Художественно, искренно и тепло ведет В.Ф. разговор с доктором Ранком, дав изящный штрих женскаго кокетства в сцене с чулками.

Красивое, тонкое кружево игры развертывает перед нами артистка.

Сколько тихаго сожаления, мелодичной печали слышится в ея упреке: «Ах, Ранк, как это не хорошо с вашей стороны… Все было так хорошо»…

Мягко, интимно светит внесенная по приказанию Норы лампа. Также мягко, ласково светит и сама В.Ф., садясь у стола и обращаясь к Ранку с вопросом: «И вам не стыдно, доктор Ранк, теперь, при лампе».

Это свет матоваго золота. Приветливый свет теплой, сердечной задушевности женщины.

Но вот надвигается «ужасное».

Крогстадт объявляет о своем решении сообщить все ея мужу. Письмо брошено в ящик.

Жаворонок начинает усиленно биться в сети, ища выхода. Бросается то к Кристине, то к мужу.

Слышится глубокая, страстная мелодия душевных регистров. Каждое душевное переживание В.Ф. мучительно отдается у зрителя, сжимает его сердце. Больно.

Вот раздалась тарантелла. Нора танцует. Жгучая, безумная пляска. На лице у В.Ф. тоже жгучее, тяжелое страданье души.

Звенит тонкий хрусталь женской души, звенит высоко, тонко. Вот, вот разобьется…

Трагическим веет от пожелания спокойнаго сна доктору Ранку. Благороден упрек мещанину мужу за его ласки в те минуты, когда друг находится при смерти.

Какой душевный надрыв, какая боль отчаянья, сколько страха, смерти выливается в словах: «О какой ужас! Ледяная, черная вода! Бездонная глубина…» Сколько прекрасной мольбы в желании чуда.

Наступила развязка. Муж выказывает себя с той стороны, которую Нора не знала. Холодное, застывшее от этого открытия лицо у Норы.

В хрустале появляется трещина и растет.

Жаль, что во время гневной, обличительной речи мужа Норы артистка стоит полуобернувшись, спиной к публике. Благодаря этому не видно той гаммы ощущений и переживаний, которая должна проходить в эти минуты по лицу Норы.

Последнее объяснение Норы с мужем.

Не слышно хрустальнаго душевнаго звона. Хрусталь разбит. Голос В.Ф. звучит глухо, надтреснуто, без вибраций.

На лице и в манерах появляется первая чеканка жизни. Чувствуется безповоротная решимость сделаться новым человеком. Переплавиться в новыя благородныя формы свободной, сознательной личности.

Игра Веры Федоровны затрагивает лучшия чувства, пробуждает «веру в человека, веру в женщину».

Об игре остальных исполнителей должен сказать, что она была лучше, чем в «Родине».
...

«Туркестанские Ведомости». 22 января 1910 г.
ТЕАТР И МУЗЫКА

«У врат царства», драма К.Гамсуна.
4 гастроль В.Ф. Комиссаржевской.

...Основная идея пьесы — бунт молодого ученаго против узкаго, мертваго доктринерства мысли. Против научнаго деспотизма профессоров, захвативших в свои руки науку и не позволяющих пробиться в нее свежей, живой струе.

Особенно интересно то, что в борьбу с этим схоластическим гнетом профессоров, основанным большею частью на материальных побуждениях, вступает не сильная, закаленная личность, а простоватый, добродушный, застенчивый человек.

Бунтует и одерживает победу наивный, взрослый ребенок, который вдруг вырастает, становится героем, гордым, мощным орлом.

Он, только грезящий о властителе мысли, вдруг сам начинает осуществлять свою мечту. Он не продает своих убеждений, не меняет взглядов, не идет на поклон. Эта победа обходится ему дорого. Ценой многих жизненных лишений и тяжелых внутренних переживаний.

Брошенный всеми, непонятый, одинокий Корено смело вступает на путь, ведущий к сверхчеловеку. Идет к вратам царства.

Параллельно с этой внешней драмой развивается и внутренняя, домашняя.

Корено сильно, искренно любит свою жену, но еще сильнее любит науку.

Корено и Элина (исполнена Комиссаржевской) — две полярности, люди двух различных миров. Он — фанатик мыслитель — отчужден от земли, он «рвется в облака», а она «тянет в воду», она истинная дочь земли.

Корено отдается науке, забывая отдаваться женщине. Наслаждается грезами мысли, пренебрегая наслаждаться грезами и действительностью любви. Ученый отвергает женщину.

Отсюда и вытекает начало семейной драмы. Брак их не прочен. Случайный, ошибочный, без внутренней спайки, он, естественно, скоро разваливается.

Как только жизнь потребовала от них залога прочности супружескаго союза, то брак оказался не настоящим, накладным, как пара серебряных подсвечников, подаренных Элине.

Элина Корено низменная, пустая, злобная натура.

Это «крестьяночка», попавшая в город. Ее инстинктивно влечет в водоворот городской жизни.

Ей нравится шум города, его наружный блеск, опьяняющее веселье, а самое главное то, что таится под этой заманчивой, сверкающей рекламой, а именно — разврат и чувственность.

Она сперва любит своего мужа, но любовь это только чувственная, животная страсть.

Элина хочет страстных земных наслаждений, в ней говорит «власть тела», а ей вместо ласк предлагают возвышенныя идеи. Предлагают идти к вратам царства.

Это пренебрежение к себе, это отвержение, женщина никогда не прощает, а в особенности такая натура, как Элина.

Отсюда понятна та ненависть, то отвращение, которое выказывает Элина к мужу в 3 и 4 действиях.

Какими красочными мазками, с каким мастерством набрасывает Вера Федоровна на полотно сцены портрет Элины.

Ярки вышли у В.Ф. грубоватое кокетство Элины и ея повышенная ревность.

Но вот в 3 акте совершается переворот в душе Элины. В ней пробуждается страсть к Бондезену и захватывает ее всецело.

Артистка бьется в пароксизме страсти. Это какая-то тарантелла страсти. Элина не в силах дальше сдерживаться и бежит с Бондезеном.

Последние проблески любви к мужу, последния хорошия проявления выражаются у Элины в пришивании пуговицы к жилету мужа и в приказании, отданном Ингеборг, заботиться о Корено.

Правдиво и типично провел игру г. Закушняк, хотя некоторыя места вышли у него не совсем удачно. Так, слишком сладковато объяснение в любви в третьем действии и мелодраматично падение на кушетку после слов «она меня не любит». Корено в этом еще не уверен.

Остальное все верно.

Неправильную окраску придал роли журналиста Бондезена г. Аркадьев. Получился какой—то глупый фат из оперетки или фарса.

Бондезен вовсе не так глуп, он только необразован. Он продукт города, редакций. Журналист, быть может, вышедший из хроникеров. Пишет даже статьи и отлично усвоил себе житейскую мудрость. Сразу разобрался в настроении Элины и понял, что этой женщиной овладеть легко. Стоит только быть нахальным и играть на чувственности.»

«Туркестанские Ведомости». 23 января 1910 г.
УТРЕННИЙ СПЕКТАКЛЬ У В.Ф. КОМИССАРЖЕВСКОЙ

«В виду того, что в учебное время нашей учащейся молодежи воспрещается посещать всякие вечерния развлечения и большинство из нея ни разу еще не видела игры Веры Федоровны, завтра, 24 января, в 1 ч. дня в Общественном собрании по значительно уменьшенным ценам идет «Дикарка» с В.Ф. Комиссаржевской в заглавной роли. Наша молодежь, несомненно, воспользуется этим случаем и переполнит зал собрания. Посетить этот спектакль учебным начальством безусловно будет разрешено всем желающим, а в пансионы не грех было бы раздать и бесплатные билеты, так как посещение Ташкента великой артисткой явление далеко не заурядное, и наши учащиеся все без исключения должны познакомиться с крупным родным талантом, с которым многим из них, может быть, не придется встречаться уже никогда более».

«Туркестанские Ведомости». 24 января 1910 г.
ЧЕСТВОВАНИЕ ПАМЯТИ А. ЧЕХОВА В ТАШКЕНТЕ

«Телеграф принес известия, что наши столицы Петербург и Москва 16 и 17 сего января посвящали свои спектакли памяти А. Чехова. Благодаря пребыванию у нас В.Ф. Комиссаржевской и Ташкент приобретает возможность присоединиться к чествованию памяти великаго писателя-драматурга. В среду, 27 января, с этой именно целью Верой Федоровной и ставится, во время последней ея гастроли, одно из красивейших произведений писателя «Чайка» с талантливой гастролершей в заглавной роли.

Наша публика не отстанет, несомненно, от прочей культурной России и в день спектакля переполнит зал Общественнаго собрания. Было бы желательно, чтобы местное учебное начальство разрешило посетить этот спектакль и всем нашим учащимся».

Туркестанские Ведомости» № 23. 29 января 1910 г.
БОЛЕЗНЬ В.Ф. КОМИССАРЖЕВСКОЙ

«Сообщаемъ, что талантливая артистка В.Ф. Комиссаржевская, доставившая столько эстетическаго удовольствия ташкентской публике, опасно заболела. Температура вчера доходила до 40 градусов. В виду неудобства лечения в гостинице предполагается перевезти больную на отдельную квартиру».
...
«24-го шла «Бесприданница». У Комиссаржевской жар. 26-го последний спектакль «Бой бабочек», здоровье хуже. 27-го слегла. Температура 41. Далее в течение трех дней обычного падения температуры не было. Образовалась сливная оспа. Лицо, шея, туловище, руки покрылись сплошной язвой. Впрыскивание производилось в ноги. Первого февраля улучшение, максимум — 38. Четвертого обнаружилось воспаление почек, сразу ухудшение. Язвы мертвели, подсыхало только лицо. Последние дни обнажилась вся кожа, местами сплошной черный струп. Девятого потеряла сознание, десятого в два часа дня скончалась от паралича сердца. Безотлучно, самоотверженно при ней находились секретарша Кистенева, режиссер Зонов, компаньонка. Период болезни провела в квартире знакомого Фрея. Страдала замечательно, терпеливо, волновалась за судьбу четырех заболевших оспой артистов. Смертельного исхода не предвидела. За три дня до смерти видела во сне Чехова, радовалась, говорила: хорошее предзнаменование. Положена в два гроба, запаяна, перенесена в церковь. Публики много, пресса отозвалась горячо, возложено до 20 венков. В ночь на тринадцатое гроб отправят в Петербург. По мнению докторов, все заразились в Самарканде. Бонч-Осмоловский»

«Туркестанские Ведомости». 3 марта 1910 г.
О ПРИЧИНЕ СМЕРТИ КОМИССАРЖЕВСКОЙ

«Совещание врачей подведомственных московской городской санитарной комиссии, приняло характер диспута между аллопатами и гомеопатами по поводу причины смерти В.Ф. Комиссаржевской. Гомеопат Френкель утверждал, что ближайшей причиной смерти артистки послужила предохранительная прививка, сделанная в то время, когда болезнь уже появилась. По его словам, он наблюдал неоднократно, как прививка оспы, сделанная зараженному больному, приводила к роковым результатам. Это мнение разделял и доктор Бразоль.

Однако никаких научных данных в подтверждение своего взгляда они привести не могли».

http://magazines.russ.ru/nov_yun/2007/3/ust3-pr.html

Бескомпромиссность - это слово впервые употребил по отношению к игре Веры Комиссаржевской Корней Иванович Чуковский. А вот что пишет после спектакля, в котором главную роль играла Вера Комиссаржевская, актриса Смирнова-Сазонова: «Триумф Комиссаржевской, которая в третьем акте подняла весь театр. Это - буря восторга, страшный нервный подъем актрисы и публики».

Комиссаржевская покоряла зрителей искренностью, не жалея сил, отдавалась работе. Она не могла играть вполсилы, да и жить тоже. Она не допускала сделок с собственной совестью, была всегда и во всем искренна, поэтому ее так ранил обман.

Лариса Огудалова в «Бесприданнице» Островского, Соня в «Дяде Ване» и Нина в «Чайке» Чехова - эти роли, казалось, были созданы для актрисы. Вот отзыв об игре Комиссаржевской известного критика Яблонского: «Артистки не было на сцене ни минуту, а была прекрасная душою, много страдающая девушка, такая чистая, такая нежная... Вообще, в игре г-жи Комиссаржевской очень много благородства и простоты. Благородная простота - другими словами я пока не умею характеризовать ни ее игры, ни ее лица с прекрасными глазами».

А вот что писал о Вере Федоровне председатель Русского Театрального общества Василий Силович Кривенко: «Часто она прихварывала, болезненный отпечаток всегда заметен был у нее на лице. И всегда-то, всегда, даже во время смеха и внешне веселого оживления, чувствовалось мне, что гложет ее тоска безысходная. У Комиссаржевской, уверен был я, лежал камень на душе, который она не в силах была сбросить, не в состоянии была освободиться от давившей ее тяжести».

Кстати, мой основной критик - мама, прочитав статью тоже сказала: "Интересная статья, но как бдто чего-то не хватает. А чего не хватает - не знаю". Вобщем соглашусь - перечитаю завтра на свежую голову, авось что и придумаю.

- Хочу предложить вам, - тут женщина из-за пазухи вытащила несколько ярких и мокрых от снега журналов, - взять несколько журналов в пользу детей Германии. По полтиннику штука.
- Нет, не возьму, - кратко ответил Филипп Филиппович, покосившись на журналы.
Совершенное изумление выразилось на лицах, а женщина покрылась клюквенным налетом.
- Почему же вы отказываетесь?
- Не хочу.
- Вы не сочувствуете детям Германии?
- Сочувствую.
- Жалеете по полтиннику?
- Нет.
- Так почему же?
- Не хочу.
Помолчали.
- Знаете ли, профессор, - заговорила девушка, тяжело вздохнув, - если бы вы не были европейским светилом, и за вас не заступались бы самым возмутительным образом (блондин дернул ее за край куртки, но она отмахнулась) лица, которых, я уверена, мы еще разьясним, вас следовало бы арестовать.
- А за что? - С любопытством спросил Филипп Филиппович.
- Вы ненавистник пролетариата! - Гордо сказала женщина.
- Да, я не люблю пролетариата, - печально согласился Филипп Филиппович и нажал кнопку. Где-то прозвенело. Открылась дверь в коридор.
- Зина, - крикнул Филипп Филиппович, - подавай обед. Вы позволите, господа?
Четверо молча вышли из кабинета, молча прошли приемную, переднюю и слышно было, как за ними закрылась тяжело и звучно парадная дверь.

Борис Ковынев.
ЗАЯЧЬЯ ЛЮБОВЬ.

Где туманы соснами пришпилены,
Где заря повесилась на сук, -
На рассвете не смеются филины,
На рассвете хорошо в лесу.

На опушке изумрудно-пуховой,
Где пасутся васильковые стада,
На рассвете зайцу длинноухому
Отдалась зайчиха без стыда.

Ах, недаром на складки моха
Земляникой упала кровь, -
В сладострастьи заячьего вздоха
Прозвучала первая любовь.

Но в тумане радости и дрожи
Не видали заячьи глаза,
Что охотник шагом осторожным
На опушку тихо вылезал.

Только выстрел, повторенный эхом,
Только раненого сердца крик, -
В колокольцах заячьего смеха
Оборвали звонкий миг.

Умерли и заяц, и зайчиха,
Умерла их первая любовь.
И опять все зелено и тихо,
И не пахнет высохшая кровь.

Ветерком развеяны печали,
Заросли охотничьи следы.
Только сосны старые скучают,
Что не видят зайцев молодых.

И осталась только пара чучел
От проклятой заячьей судьбы.
А двуногих кто теперь научит
Без стыда по-заячьи любить?