Константин Рыбаков (admiral)
- Профиль
- Публикации
- Комментарии
- Подкасты
- Закладки
Спасибо, тёзка
Не за что, тёзка А вот ещё его же, Т. Кибирова - только что в инете откопал, и тоже в тему:
Версия 2.94s от 6 августа 2007 г.
ТИМУР КИБИРОВ
<Сапгир о Кибирове>
ХУДОЖНИКУ СЕМЕНУ ФАЙБИСОВИЧУ
В общем-то нам ничего и не надо.
Все нам забава и все нам отрада.
В общем-то нам ничего и не надо —
только б в пельменной на липком столе
солнце горело и чистая радость
пела-играла в глазном хрустале,
пела-играла
и запоминала
солнце на липком соседнем столе.
В уксусной жижице, в мутной водице,
в юшке пельменной, в стакане твоем
все отражается, все золотится...
Ах, эти лица... А там, за стеклом,
улица движется, дышит столица.
Ах, эти лица,
ах, эти лица,
кроличьи шапки, петлицы с гербом.
Солнце февральское, злая кассирша,
для фортепьяно с оркестром концерт
из репродуктора. Длинный и рыжий
ищет свободного места студент.
Как нерешительно он застывает
с синим подносом и щурит глаза
Вот его толстая тетка толкает.
Вот он компот на нее проливает.
Солнце сияет. Моцарт играет.
Чистая радость, златая слеза.
Счастьичко наше, коза-дереза.
Грязная бабушка грязною тряпкой
столик протерла. Давай, допивай.
Ну и смешная у Семушки шапка!
Что прицепился ты? Шапка как шапка.
Шапка хорошая, теплая шапка...
Улица движется, дышит трамвай.
В воздухе блеск от мороза и пара,
иней красивый на урне лежит.
У Гастронома картонная тара.
Женщина на остановке бурчит.
Что-то в лице ее, что-то во взгляде,
в резких морщинках и в алой помаде,
в сумке зеленой, в седеющих прядях
жуткое есть. Остановка молчит.
Только одна молодежная пара
давится смехом и солнечным паром.
Левка глазеет. Трамвай дребезжит.
Как все забавно и фотогенично —
зябкий узбек, прыщеватый курсант,
мент в полушубке вполне симпатичный,
жезл полосатый, румянец клубничный,
белые краги, свисток энергичный.
Славный морозец, товарищ сержант!
Как все забавно и как все типично!
Слишком типично. Почти символично.
Профиль на мемориальной доске
важен. И с профилем аналогичным
мимо старуха бредет астматично
с жирной собакою на поводке.
Как все забавно и обыкновенно.
Всюду Москва приглашает гостей.
Всюду реклама украсила стены:
фильм «Покаянье» и Малая сцена,
рядом фольклорный ансамбль «Берендей»
под управленьем С.С.Педерсена...
В общем-то нам, говоря откровенно,
этого хватит вполне. Постепенно
мы привыкаем к Отчизне своей.
Сколько открытий нам чудных готовит
полдень февральский. Трамвай, например.
Черные кроны и свет светофора.
Девушка с чашкой в окошке конторы.
С ранцем раскрытым скользит пионер
в шапке солдатской, слегка косоглазый.
Из разговора случайная фраза.
Спинка минтая в отделе заказов.
С тортом «Москвичка» морской офицер...
А стройплощадка субботняя дремлет.
Битый кирпич, стекловата, гудрон.
И шлакоблоки. И бледный гандон
рядом с бытовкой. И в мерзлую землю
с осени вбитый заржавленный лом.
Кабель, плакаты... С колоннами дом.
Дом офицеров. Паркета блистанье
и отдаленные звуки баяна.
Там репетируют танец «Свиданье».
Стенды суровые смотрят со стен.
Буковки белые из пенопласта.
Дядюшка Сэм с сионистом зубастым.
Политбюро со следами замен.
А электрички калининской тамбур
с темной пустою бутылкой в углу,
с теткой и с мастером спорта по самбо,
с солнцем, садящимся в красную мглу
в чистом кружочке, продышанном мною.
Холодно, холодно. Небо родное.
Небо какое-то, Сема, такое —
словно бы в сердце зашили иглу,
как алкашу зашивают торпеду,
чтобы всегда она мучила нас,
чтоб в мешанине родимого бреда
видел гармонию глаз-ватерпас,
чтобы от этого бедного света
злился, слезился бы глаз наш алмаз.
Кухня в Коньково. Уж вечер сгустился.
Свет не зажгли мы, и стынет закат.
Как он у Лены в очках отразился!
В стеклышке каждом — окно и закат.
Мой силуэт с огоньком сигареты.
Небо такого лимонного цвета.
Кто это? Видимо, голуби это
мимо подъемного крана летят.
А на Введенском на кладбище тихо.
Снег на крестах и на звездах лежит.
Тени ложатся. Ворчит сторожиха...
А на Казанском вокзале чувиху
дембель стройбатский напрасно кадрит.
Он про Афган заливает ей тихо.
Девка щекастая хмуро молчит.
Запах доносится из туалета.
Рядом цыганки жуют крем-брюле.
Полный мужчина, прилично одетый,
в «Правде» читает о встрече в Кремле.
Как нам привыкнуть к родимой земле?..
Нет нам прощенья. И нет «Поморина».
Видишь, Марлены стоят, Октябрины
плотной толпой у газетной витрины
и о тридцатых читают годах.
Блещут златыми зубами грузины.
Мамы в Калугу везут апельсины.
Чуть ли не добела выгорел флаг
в дальнем Кабуле. И в пьяных слезах
лезет к прилавку щербатый мужчина.
И никуда нам, приятель, не деться.
Обречены мы на вечное детство,
на золотушное вечное детство!
Как обаятельны — мямлит поэт —
все наши глупости, даже злодейства...
Как обаятелен душка-поэт!
Зря только Пушкина выбрал он фоном!
Лучше бы Берию, лучше бы зону,
Брежнева в Хельсинки, вора в законе!
Вот на таком-то вот, лапушка, фоне
мы обаятельны 70 лет!
Бьют шизофреника олигофрены,
врут шизофреники олигофрену —
вот она, формула нашей бесценной
Родины, нашей особенной стати!
Зря шевелишь ты мозгами, приятель,
зря улыбаешься так откровенно!
Слышишь ли, Семушка, кошка несется
прямо из детства, и банки гремят!
Как скипидар под хвостом ее жжется,
как хулиганы вдогонку свистят!
Крик ее, смешанный с пением Отса,
уши мои малодушно хранят.
И толстогубая рожа сержанта,
давшего мне добродушно пинка,
«Критика чистого разума» Канта
в тумбочке бедного Маращука,
и полутемной каптерки тоска,
политзанятий века и века,
толстая жопа жены лейтенанта...
Злоба трусливая бьется в висках...
В общем-то нам ничего и не надо...
Мент белобрысый мой паспорт листает.
Смотрит в глаза, а потом отпускает.
Все по-хорошему. Зла не хватает.
Холодно, холодно. И на земле
в грязном бушлате валяется кто-то.
Пьяный, наверное. Нынче суббота.
Пьяный, конечно. А люди с работы.
Холодно людям в неоновой мгле.
Мертвый ли, пьяный лежит на земле.
У отсидевшего срок свой еврея
шрамик от губ протянулся к скуле.
Тонкая шея,
тонкая шея,
там, под кашне, моя тонкая шея.
Как я родился в таком феврале?
Как же родился я и умудрился,
как я колбаской по Спасской скатился
мертвым ли, пьяным лежать на земле?
Видно, умом не понять нам отчизну.
Верить в нее и подавно нельзя.
Безукоризненно страшные жизни
лезут в глаза, открывают глаза!
Эй, суходрочка барачная, брызни!
Лейся над цинком, гражданская тризна!
Счастьичко наше, коза-дереза,
вша-ВПШа да кирза-бирюза,
и ни шиша, ни гроша, ни аза
в зверосовхозе «Заря коммунизма»...
Вот она, жизнь! Так зачем же, зачем же?
Слушай, зачем же, ты можешь сказать?
Где-то под Пензой, да хоть и на Темзе,
где бы то ни было — только зачем же?
Здрасте пожалуйста! Что ж тут терять?
Вот она, вот. Ну и что ж тут такого?
Что так цепляет? Ну вот же, гляди!
Вот, полюбуйся же! Снова — здорово!
Наше вам с кисточкой! Честное слово,
черта какого же, хрена какого
ищем мы, Сема,
да свищем мы, Сема?
Что же обрящем мы, сам посуди?
Что ж мы бессонные зенки таращим
в окна хрущевок, в февральскую муть,
что же склоняемся мы над лежащим
мертвым ли, пьяным, под снегом летящим,
чтобы в глаза роковые взглянуть.
Этак мы, Сема, такое обрящем...
Лучше б укрыться. Лучше б заснуть.
Лучше бы нам с головою укрыться,
лучше бы чаю с вареньем напиться,
лучше бы вовремя, Семушка, смыться...
Ах, эти лица... В трамвае ночном
татуированный дед матерится.
Спит пэтэушник. Горит «Гастроном».
Холодно, холодно. Бродит милиция.
Вот она, жизнь. Так зачем же, зачем же?
Слушай, зачем же, ты можешь сказать,
в цинковой ванночке легкою пемзой
голый пацан, ну подумай, зачем же,
все продолжает играть да плескать?
На солнцепеке
далеко-далеко...
Это прикажете как понимать?
Это ступни погружаются снова
в теплую, теплую, мягкую пыль...
Что же ты шмыгаешь, рева-корова?
Что ж ты об этом забыть позабыл?
Что ж тут такого?
Ни капли такого.
Небыль какая-то, теплая гиль.
Небо и боль обращаются в дворик
в маленькой, солнечной АССР,
в крыш черепицу, в штакетник забора,
в тучный тутовник, невкусный теперь,
в черный тутовник,
зеленый крыжовник,
с марлей от мух растворенную дверь.
Это подброшенный мяч сине-красный
прямо на клумбу соседей упал,
это в китайской пижаме прекрасной
муж тети Таси на нас накричал.
Это сортир деревянный просвечен
солнцем июльским, и мухи жужжат.
Это в беседке фанерной под вечер
шепотом страшным рассказы звучат.
Это для папы рисунки в конверте,
пьяненький дядя Сережа-сосед,
недостижимый до смерти, до смерти,
недостижимый, желанный до смерти
Сашки Хвальковского велосипед...
Вот она, вот. Никуда тут не деться.
Будешь, как миленький, это любить!
Будешь, как проклятый, в это глядеться,
будешь стараться согреть и согреться,
луч этот бедный поймать, сохранить!
Щелкни ж на память мне Родину эту,
всю безответную эту любовь,
музыку, музыку, музыку эту,
Зыкину эту в окошке любом!
Бестолочь, сволочь, величие это:
Ленин в Разливе,
Гагарин в ракете,
Айзенберг в очереди за вином!
Жалость, и малость, и ненависть эту:
елки скелет во дворе проходном,
к международному дню стенгазету,
памятник павшим с рукою воздетой,
утренний луч над помойным ведром,
серый каракуль отцовской папахи,
дядин портрет в бескозырке лихой,
в старой шкатулке бумажки Госстраха
и облигации, ставшие прахом,
чайник вахтерши, туман над рекой.
В общем-то нам ничего и не надо.
В общем-то нам ничего и не надо!
В общем-то нам ничего и не надо —
только бы, Господи, запечатлеть
свет этот мертвенный над автострадой,
куст бузины за оградой детсада,
трех алкашей над речною прохладой,
белый бюстгальтер, губную помаду
и победить таким образом Смерть!
На днях мне прислали изумительное стихотворение Тимура Кибирова, как раз в тему будет:
Пахнет дело мое керосином,
Керосинкой, сторонкой родной.
Пахнет "Шипром", как бритый мужчина,
И, как женщина, - "Красной Москвой"
(Той, на крышечке с кисточкой), мылом,
Банным мылом да банным листом,
Общепитской подливой, гарниром,
Пахнет булочной там, за углом.
Чуешь, чуешь, чем пахнет? - Я чую!
Чую, Господи, нос не зажму –
"Беломором", Сучаном, Вилюем,
Домом отдыха в синем Крыму!
Пахнет вываркой, стиркою, синькой,
И на ВДНХ - шашлыком,
И глотком пертуссина, и свинкой,
И трофейным австрийским ковром!
Свежеглаженым галстуком алым,
Звонким штандаром на пустыре,
И вокзалом, и актовым залом,
И сиренью у нас на дворе!
Чуешь, сволочь, чем пахнет? - Еще бы
Мне ли, местному, нос воротить!
Политурой, промасленной робой,
Русским духом, долбить-колотить!
Вкусным дымом пистонов, карбидом,
Горем луковым и огурцом,
Бигудями буфетчицы Лиды,
Русским духом, и страхом, и мхом.
Заскорузлой подмышкой мундира,
И гостиницей в Йошкар-Оле,
И соляркою, и комбижиром
В феврале на холодной заре!
И антоновкой ближе к Калуге,
И в Моздоцкой степи анашой,
Чуешь, падла, чем пахнет? - и вьюгой,
Ой, вьюгой, воркутинской пургой!
Пахнет, Боже, сосновой смолою,
Ближним боем, да раной гнилой!
Колбасой, колбасой, колбасою!
Колбасой! Все равно - колбасой!
Неподмытым, общаговским блудом,
И бензином в попутке ночной,
Пахнет Родиной - чуешь ли? - чудом,
Чудом, ладаном, Вестью Благой!
Хлоркой в пристанционном сортире,
Хвоей в предновогоднем метро,
Постным маслом в соседней квартире
(Как живут они там впятером?
Как ругаются страшно, дерутся...)
Чуешь? - Русью, дымком, портвешком,
Ветеранами трех революций,
И еще - леденцом-петушком!
Пахнет танцами в клубе совхозном
(Ох, напрасно пришли мы сюда!)
Клейкой клятвой листвы, туберозной
Пахнет горечью, и никогда,
Навсегда - канифолью и пухом,
Шубой, Шубертом... Ну, забодал!
Пиром духа, пацан, пиром духа,
Как Некрасов В. Н. написал!
Черным кофе двойным в ЦДЛе...
Врешь ты все! - Ну, какао в кафе.
И урлой, и сырою шинелью
В полночь на гарнизонной губе!
Хлорпикрином, заманом, зарином,
Гуталином на тяжкой кирзе!
И родимой землею, и глиной,
И судьбой, и пирожным безе!
Чуешь, чуешь, чем пахнет? - Я чую.
Чую, нюхаю - псиной и сном!
Сном мертвецким, похмельем кромешным,
Мутноватым грудным молоком!
Пахнет жареным, пахнет горелым!
Аллергеном - греха не таи!
Пахнет дело мое. Пахнет тело.
Пахнут слезы, Людмила, мои.
Всё правильно, когда речь идёт о топоре или другом крупном предмете. Более мелкие изделия (например, нож) лучше закаливать в один приём: на дно высокого ведра наливается вода (её можно смягчить уксусом), примерно 1/5 объёма, выше - масло. Опускаешь деталь, и она сама, опускаясь, проходит нужные стадии закалки. Кстати, для нагрева
"мелочи" достаточно домашней газовой плиты или паяльной лампы.
+5.
Неправда! И протестовали, и бастовали - вначале. Потом начали выживать. Сейчас - да, полное равнодушие у многих, но хочется надеяться, что всё ж не у большинства. Кстати, про всю остальную страну: те события продолжались всего несколько дней, въезд в Москву был перекрыт войсками, и захочешь - не проедешь, не только машины - поезда пускали в объезд. Я тогда как раз из рейса возвращался, смена экипажа была в Перу, и наш самолёт вместо Шереметьево посадили в Риге.
А чтобы достать - мало желания, нужны возможности; когда у большинства работающих (не берём Москву, Питер и ещё парочку городов) возможностей с трудом хватает семью прокормить... Знаете, сколько зарабатывает тракторист в Ульяновской области? 1500-2000. А водитель на Ставрополье или Кубани? Около 5000. А инженер-конструктор (инструментальщик!)1 категории в Великом Новгороде? 2000-4000. Таксисты в Ачинске (Красноярский край) за 40 рублей готовы через весь город ехать - нет работы, а если и есть, то за мизерную оплату. В Гос. учреждениях (поликлиники, школы, отделы статистики и т.п.) официальные оклады НИЖЕ заявленной Государством минимальной оплаты труда!!! Какие уж тут возможности... 
А разве не силой? Танки готовы были стрелять? Да. Люди погибли? Да. А кто голосовал, Москва? Москва ещё не Россия, Павел. Россия материлась, по итогам референдума большинство было за сохранение СССР, и что? Большинству не наплевать, просто до верхов не достать, они же окружили себя заборами и охраной, войсками и овчарками.
Анекдот в тему.
Старого еврея-портного спрашивают: "Мойша, а как бы ты жил, если б был королём?" "О, если б я был король - я бы жил лучше, чем король!" "Как?!" "Я бы ещё немножечко шил"
А что делать, жись такая (чижало вздыхаю), приходится уметь
Статья-то про мальчиковые игрушки, так что главное, чтоб пацанам понятно было А когда будешь редактором, заказывай мне статьи про, например, зверушек или косметику - я напишу, как при помощи туши для ресниц увеличить пушистость кактуса, или как саблезубых хомячков использовать для окучивания картошки
Олег, чего-то ты пропустил в этом предложении: он продал их... где они и встретили... Неклюдовы?
В остальном - весьма интересная статья, 5.
Порог явки отменили, но суть выборов не изменилась с советских времён: не важно, 100% явка или 2-3 человека придут - итог запланирован заранее, у руля будут те , кто и был. Ельцин был коммунистом - перекрасился, Путин из той же когорты, следующий тоже будет не с Марса и не из деревни Лаптево Портяночного уезда. Так что своей вины (да и других) я не вижу.
Мадам/мадмуазель!!! Прошу простить меня за нецензурщину, но как технически грамотный индивид я не могу написать "дёрни за пимпочку и отскочь в сторону - когда зачвакает, прикинься ветошью и не отсвечивай"
А что, приятель совсем неграмотный в смысле двигателей? Пущай прочтёт статеечку, ежли что - поясню на пальцах. Можно и лично, когда в Москве буду
Как и раньше - "весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем..." А затем - "хотели как лучше, а получилось, как всегда "
Как и большинство дизельных двигателей
Спасибо, Валерий!
" Для людей "- это для всех... или ни для кого. Опять же, тот, кто что-либо делает для людей- кого за людей считает, а кого за человеков?
Сейчас Гегель считается одним из величайших умов человечества. А что его не понимают - так гениев всегда не понимают. А выходит, при...