Ангелина Гончарова

Laimas Muktupāvelas romāns «MĪLA. Benjamiņa» ir izdevies ļoti muktupāvelisks: enerģisks, virstošs un sparīgs. Diezin vai darbs tāds būtu, ja ne autores pieredze, Latvijas Rakstnieku savienībā un žurnālā «Karogs» strādājot, jo grozi vēsturisko fonu kā gribi, šis ir romāns par mūsdienām. Īpaši spožas izdevušās tās epizodes, kas uzbur sadzīviskās ainiņas iz Latvijas zelta laikmeta — L. Muktupāvelas Pēgasu neiegrožo saites, kas tur un ierobežo literatūras vai vēstures pētniekus. Iztēlē uzburtā pasaule tāpēc ir ļoti dzīvelīga un pārliecinoša arī tad, ja tā tiecas provocēt vai kaitina dogmu cienītājus.

Vērienīgu un, iespējams, tikpat spožu vēsturisku dziļumbumbu par Atmodas laikiem uz šā gada Ziemassvētkiem sagatavojusi Astra Mille. Vai tā eksplodēs auglīgi un radoši — tas ir tuvāko mēnešu jautājums. «Neatkarīgās» lasītāji decembrī drukātajos romāna fragmentos varēja pārliecināties, visas pazīmes liecina — būs bestsellers.
( Єто видимо латішское обозрение)
Молжет ві тоже поищете єтот первоисточник
Удачи.
Ангелина

Станкевич
Яйцо кукушки должно быть высежана

"Нет, действительно у меня какой-то неестественно желтый цвет лица", - думала одна стареющие женщина по фамилии Марта Богуш, которая сидела в кресле в зале своей небольшой двухкомнатной и вела следила за тем, как уходит в небытие очередной день. За окном стремительно сутонела. В свете фонаря на уличном столбе она видела, как сыпалась осенняя изморозь. С комнатки ее приемного сына Дениса доносились голоса актеров, которые разпораз перебивали громкая и псевдазначная музыкальная заставка: он смотрел сериал. Как раз в это время в дверь уверенно и настойчиво постучали. Марта Богуш пошла и открыла. Сразу чуть уловимой чувство опасности охватило ее.
- Здрасс ...
В прихожую деловито ворвалась Ульяна - подруга Дениса: черненькая, с немытыми сальной волосами, странной, со скошенной затылком, головкой - такие бывают у детей, что в первые послеродовых месяца лежать, окутаны ею, исключительно на спине. Ее остренькое вульгарнапрыгожаньки личико не выражало, как почти всегда, ни одного чувства.
Она без приглашения сняла мокрую заношенный куртку, бросила ее прямо в угол (петля, чтобы цеплять на вяшак, на ней, как и прежде, отсутствовала) и, не обращая внимания на ее, хозяйку, проскользнула в комнату. Марта Богуш знала, что Ульяна старшая на год за ее Дениса. Переходный возраст, - привычно успокоила она себя, наблюдая, как дверь с треском захлопнулась и щелкнул замок. С комнатки чуть слышно загучэв Ульянин голос, а потом стало тихо.
Тихо, как она знала, еще некоторое время. Что они там делают - неизвестно: женщина отгоняла от себя рискованные мысли. Потом они включать видеомагнитофон и будут смотреть одну за другой очередные серии из популярной телефильма, которая самой Марте Богуш не очень, даже совсем не нравилось. Чуть раньше Денис приобрел эту ленту в магазине на выпрашаныя в нее и частично украдены, как она подозревала, деньги. "Возраст, - думала она, - такой возраст". Сериал они смотрят четвертый раз подряд. Завтра в школу он, конечно, вряд ли пойдет. Точнее, сделает вид, что пойдет, а если она позвонит учительнице, та скажет привычное: "Нет, сегодня не появлялся, так что принимайте меры ..."
Если еще был жив муж, меры принимали всякие, но справиться приемыша они так и не сумели. "Хотя, скорее всего, - снова предполагала женщина, - во всем этом виноват все тот же переходный возраст. Переходный от чего и к чему? Конечно, до готовности размножаться - отсюда неслыханный всплеск гормонов, неадекватные поступки на границе с психическими заболеваниями и малообъяснимое явления, чуть не до полтергейст в жилье: и такое не раз, как она где-то читала, происходило ".
Было и так, что в школу ходили втроем. Она с мужем, словно конвоиры, а впереди его пятнадцатилетний Денис. В вестибюле школы он раздевался, но куртку в гардероб не сдавал - они ее забирали до вечера, чтобы тот не сбежал с уроков, а после занятий, одетого с их рук, его сразу забирали домой. В классе, по словам учительницы, Денис был почти незаметен, вел себя тихо и даже досиживать до конца уроков, но как только его куртка по якихнебудь причинам оказывалась в гардеробе, то с первого же перерыва он исчезал. Где он в это время был, чем занимался, никто не знал. На вопросы он отвечал всегда что-то несущественное, а то и вовсе отмалчивался, был тихий, замкнутый в себе, почти не спорил. Но незаметно начал воровать из их кошельков, и деньги те исчезали неизвестно куда - лишь однажды, совсем недавно, удалось отследить судьбу последней пакражы. На украденное он нанял такси и ездил в пригород к этой самой Ульяны. Но кто такая эта девушка, а тем более кто ее родители, она и до сих пор так и не узнала.
Несмотря на все созданные их воспитаннику самые благоприятные условия, родителей он, очевидно, разве что терпел, во всяком случае у женщины последнем счас создалось именно такое впечатление. Откровенно своих чувств приемыш не высказывал, но приняв Марта Богуш ловила его уклонисты взгляд с угла - быстрый, пронзительный, нехороший.
Само собой, они с мужем никогда не позволяли себе в отношении подростка никакого физического воздействия. Что-то такое произошло всего один раз и сразу повлекло за собой неожиданное последствие. Однажды ее нябожчыкмуж, у которого предварительно из кармана исчезла крупная денежная купюра, схватил приемыша за воротник и хорошо встряхнул его, пока она не защитила своего любимца. Тем не менее, Денис сразу исчез за дверью своего комнатки, но через минуту предстал перед ними с веревкой в ​​руке.
"Видите веревку?" - Каким-то неестественно тихим голосом спросил он их.
Она сразу почувствовала тогда неладное и внутренне сжалась от внезапного непонятного страха, но муж ее не понял.
"Что с того?"
"А то, что если вы меня хоть раз возьмете ли начнете еще якнебудь щемить, то я засилюся вот на этой веревке".
"Да ты что? - Растерялся тогда ее муж, а он был довольно мягкий по характеру. - Разве мы тебе чего жалеем? Разве не родные? "
Но лучше бы он не говорил банальностей и не задавал глупых вопросов, так как сразу глаза приемыша, пожалуй, впервые уставились на них с нескрываемым недоброжелательством.
"Вы мне и не родные, не родители. Я все знаю ".
* * *
Их приемный сын Денис появился на свет в заброшенном поселке, километрах в тридцати от столицы, в брошенной ранее, полуразрушенной хижине - наверное, зимой ее бывшие хозяева жить там уже не могли, а потом вообще решили не возвращаться. Но как раз летом в ней внезапно появилась молодая женщина, как говорили - пришла откуда-то, беременная, тем не менее, часто под хмельком и с сигаретой в чувственном широком рту, скорее всего, как она считала, якаянебудь "залетные" нимфоманка, и родила, как животное, одна и без помощи не только врача или акушерки, и даже соседей.
Младенца было неделю, не больше, если мать положила его, связано, на кровать, зажгла камин и, закрыв уху, исчезла навсегда.
Соседи случайно заметили, как дым просачивается из дверей и полуразрушенному окон, забежали в хижину и спасли младенца. А через год она с мужем собрали соответствующие документы и усыновили мальчика, забрав его из общежития.

* * *
Женщина по фамилии Марта Богуш, как и прежде, сидела в кресле, но тревога понемногу овладевало ее. Так всегда происходило в последнее время, когда к ним наведывалась эта Ульяна, или приемыш часами сидел в своей комнатке перед видеомагнитофоном или просто так, сложив кисти рук с ненормально длинными пальцами на коленях - а о чем он думал, она никогда не знала.
Денис не интересовался ничем, ну разве что поначалу, когда ему приносили что-то новое. Так, в прошлом году дни с два пабрынкав на гитаре, после чего навсегда засунул ее под кровать, так чтобы научиться играть даже на таком относительно простом музыкальном инструменте, нужно было, как сейчас запоздало считала она, терпение, восхищение и наконец какой-то талант. То же постигло и компьютер, хоккейную амуницию, ружье для подводной охоты, рыбацкие удочки. Женщина с удивлением видела, что все это было ему будто в тягость.
Она вспомнила, как однажды муж, тем не менее, пришел домой довольный и сразу позвал Дениса. Тот неохотно вышел из своего угла.
"Знаешь, старик, я тебя в престижную спортивную секцию устроил".
"Это еще что за секция?"
"Кикбоксингу. Вот и снарядные перчатки тебе сразу купил. А то встретил старого друга, одноклассника. Он сейчас завучем в спортивной школе. Завтра пойдем и, так сказать, аформимся официально ".
Денис не выразил на это никаких чувств, но пойти назавтра в спортзал согласился. На тренировки он сходил три раза. По первому разу его нагрузили общефизической подготовкой, по второму - тренер показал основы и, по обыкновению, с третьего раза поставил его в спарринг с более подготовленным сверстникам, чтобы проверить, как он привычно говорил, не только физические, но и маральнапсихалагичныя качестве ученика.
В первом же раунде, получив чувствительный удар в лицо, новичок весь затрэсся, побледнел, бросился на противника и укусил того за шею так, что едва оторвали. Конечно, его сразу отчислили.
Второй недоуменный случай произошел в школе. Как женщине зновтаки рассказала учительница, на перемене кто-то из мальчиков, гораздо сильнее их приемыша, то ли нарочно или вообще не умышленно зацепил его. После так и не разобрались. В ответ Денис выхватил из кармана ручку и острым ее стороной пронзил товарищу плечо. А целил в голову, мрачно рассказывала классная, а что, если бы попал, например, в глаз? Или в сонную артерию?
* * *
Марта Богуш, женщина пятидесяти пяти лет, с поседевшими уже висками, сидела в кресле и прислушалась. Тишина. Что они там делают за запертой дверью - неизвестно. Однажды муж, когда еще был жив, вспомнила вдруг она, обнаружил, что дверь в комнату, где как раз появилась гостя, остались открытыми, и вошел туда по какой-то несущественной поводу. Что он там увидел, он ей так и не сказал, даже гораздо позже, но в те минуты она, сжавшись, услышала его крик: "Прочь отсюда!", И увидела, как через минуту он вытащил за руку девушку, которую звали Ульяна, и вытолкал за дверь на лестницу, выбросив вслед ей куртку.
Что он там увидел?
Женщина жалела его, а обвинять себя: так и не смогла родить ему ребенка, не выполнила свой, хоть и необъявленной никем, долг перед семьей, в конце концов перед природой.
Как раз после того случая муж, который был уже в пенсионном возрасте, начал болеть. У него начались проблемы с желудком, появились симптомы неожиданной слабости, пока однажды женщина не заметила, что он начал странно желтеть: кожа на руках, ногах, на лице приобретала цвет разбавленного яичного желтка.

* * *
Тишина. Женщина по фамилии Марта Богуш прежнему сидела в кресле и думала о том, что она всётаки своему любит своего Дениса. Несмотря на всякие неожиданности и не совсем приятные отклонения, так как все это недостатки все того же переходного возраста, не иначе. Она помнила его маленьким ребенком, неухоженным и слабым, болезненным, а потом он незаметно подрос, и последние годы, вспомнила она, ни разу не заболел даже гриппом.
Вот только девочка. Когда она появлялась в квартире, женщина почему-то чувствовала затаенный ужас. Хотя, кажется, что ужасного может быть в девочке подросткового возраста? Может с ее стороны это обычная ревность к Денису, думала Марта Богуш. Но если им нравится быть вместе, то пусть и дружат. Только, только ...
Что тогда муж там, в комнатке, увидел?
Женщина вдруг вскочила со стула. Вставала она сейчас почему-то с трудом, что снова и заметила. Но ведь ей уже за пятьдесят. Также переходный возраст, разве что только наоборот. Она подумала о том, что уже давно пора идти на кухню и поставить готовиться ужин, но как раз в этот момент дверь комнатки приемного сына открылась, и он вышел оттуда, но не один, а вместе с Ульяной.
Выражение лица у обоих был и доволен и в то же время в душе настороженный, словно они там, в комнатке, пришли к некой неизвестной ей выводы. Волосы на чуть яйцевидной, с узким лбом голове Дениса были, как почти всегда, расчосаныя на ровный пробор, тонкие губы в уголках рта едва уловимо кривились, а темные уклонисты глаза смотрели куда-то вбок.
Зато Ульяна сразу отыскала ее глаза, победоносно выдержала паузу и сотрясла головой, отбрасывая сальных прядь, перевела взгляд на приемыша. Тот сказал: "Уля сегодня никуда не пойдет".
Женщина молча ждала продолжения.
"Она .., ну, в общем, останется здесь и будет жить с нами ..."
("Вот оно что, - подумала женщина, - что-то такое и надо было ожидать, но ведь это, это ...")
Но Денис прервал ее мысли, так как добавил со скрытой наслаждением, не иначе:
"Ты же не против - мама?"
Женщина молчала. Вдруг, как это часто случается, словно пелена с ее глаз неожиданно упала, и сознание холодно и словно со стороны начала оценивать то, что, наверное, давно происходило в квартире, в которой она, как прежде, радовала себя надеждой, была хозяйкой. Словно впервые она увидела, как острый нос приемыша ожидал, вынюхивал, чтобы сразу вывести ее из себя, и тонко, безнаказанно заглушить ее устремления к сопротивлению. Ужас уже проснулся в ней и постепенно рос, набирая силу.
"Нет, я, конечно, не против", - сказала Марта Богуш.
("Лучше так, иначе будет хуже, потому что они хотят войны".)
Женщина почему-то вспомнила о всех событиях последних лет, которые так или иначе были связаны с ее приемным сыном и которые, как она теперь понимала, характеризовали его совсем иначе, чем ей раньше казалось. Переходный возраст? Но можно ли оправдать им, например, длительное кражу денег из кошелька? Или скрытую жестокость, которая легко может перерастать в глумливо садизм? Кто были его настоящие родители? Живы ли они сейчас? Почему они восприняли данное им жизнь как пространство для удовлетворения своих животных инстинктов? И почему именно она должна теперь рассчитываться за это?
Они, ее Денис с Ульяной, наверное, не ожидали, что она согласится так быстро, сразу, им, как она сейчас догадывалась, хотелось покуражиться, окружить ее ранее накопленными, двусмысленными словами, в конце концов постепенно запугать ее, не иначе.
"А, тактак, - заговорили они, - значит, не против? Так Ульяна можно курить в комнате? Ну, конечно, она будет открывать форточку. Не выходит же ей каждый раз на лестницу? "
"Можно", - ответила она.
"И ходить в ванну?"
"Можно".
"И одеть приняв твое пальто? У тебя же их два? "
"Можно".
"И..?"
"Можно".
Они побеждали легко, совсем легко, но теперь она знала, что если в доме завелась гниль, то именно она и будет задавать тон и побеждать - такова логика жизни. И избавиться от нее можно только выпалив ее огнем или оставив поле боя. Но ведь она, несмотря ни на что, навсегда привязана к приемыша, и идти ей некуда. Куда, действительно, она пойдет? А он, кстати, под защитой закона и, наверное, все давно просчитал. Еще пройдет около трех лет, пока он достигнет совершеннолетия. И что тогда? И тогда, если она дотянет до тех пор, - что изменится? Тысячи, десятки сотни тысяч детей страдают по вине родителей, но и тысячи родителей страдают от тех, кого родили. О чем это свидетельствует, кто ей ответит?
Наконец, будто спатолившыся, они отступили в свою комнату. Двое крепких молодых тел, не обремененных никакими моральными достоинствами. И ей против них - не устоять.
Яйцо кукушки должно быть высежана.
Из кухни давно тянуло запахом гари, и женщина по фамилии Марта Богуш поднялась со стула и поспешила туда, чтобы довести дело с ужином до конца. Они втроем сядут за стол и ужин. Она будет ласково улыбаться и предлагать им есть больше и самое вкусное и лучшее.
("Яйцо подложена в чужое гнездо, но вот птенец вылупился и начало вовсю пользоваться родительскими инстинктами".)
Она готовила ужин и неожиданно подумала о том, что ей совсем не хочется есть: желудок последнее время на все отзывался болью. Женщина почувствовала беспокойство, ей стало жутко. Марта Богуш подошла к зеркалу и посмотрела себе в глаза. На ее смотрела уставшая женщина с почти преклонном лицом. Кожа на лице была желтая и цвета раздавленного желтка. Такой же лицо в последнее время был у нее мужа. Ужасная мысль вдруг проникла в сознание, но женщина быстро отогнала ее.
("Чтобы выжить, птенцы кукушки делают своеобразную« зачистку »- выбрасывают из гнезд лишних ...")
Нет, все это просто страхи и нервы, в ее возрасте - обычное дело, рассуждала дальше женщина. Теперь она вернется на кухню и приготовит вкусный ужин. На троих.

* продолжение
Действительно, экзамены прошли без происшествий, почти спокойно, по отработанному именно для них, "вечерников", сценарию. Экзамены выдержали все, даже старшина Травкина. Игнатий сдал все на отлично, кроме математики, физики и химии: по этим предметам он получил оценку "хорошо".
Уже назавтра, а точнее вечером в вечерней школе должен был состояться выпускной бал. С утра Игнат начал ломать голову, что ему надеть. Единственный старый костюм, который он имел, был, на его взгляд, недостаточно приличный, к тому же из дешевого материала, и, после раздумья, он решил его не надевать. Он даже сходил к Варгулиса посоветоваться, но того не оказалось дома, а Ефим Гурский сказал, что выглядеть нормально можно и в джинсах, если они у него есть, ведь это тоже дефицит.
- Но ведь ты сам будешь в костюме? - Спросил Игнат.
- Да.
- Так что делать? У меня костюм хреновое.
- Помочь тебе никто не сможет. Раньше надо было думать. Вон какой ты высок и в плечах широк - если бы и хотел кто пиджак одолжить, то не подойдет.
- Черт с ним, с костюмом. Оденусь, так сказать, просто и без жлобства: в то, что имею.
Выпускной бал в 10 "А" классе, в конце концов, оказался обычной массовой вечеринкой. Накануне каждый из выпускников должен был передать в общий "котел" определенную сумму денег. В основном все были взрослые, все понимали, так что на сдвинутых столах Игнат заметил и водку, и хорошую закуску - здесь уже определились женщины-выпускницы.
На неизбежным коротким собрании бывших учеников поздравили с окончанием средней школы. Слово взяла директор, а также учителя. Потом все сели за столы. На первом перерыве кто-то принес неизбежный магнитофон и кое-кто начал и танцевать.
Игнат с Гурский сидели во главе стола. Они хорошо видели всех коллег-выпускников, которые с каждой выпитой рюмкой становились все более раскованным и естественными. Все военные появились на бал одетые в штатское. Некоторым из них последнее придало ли не карикатурные черты. Так, старшина Травкина, несмотря на отутюженном костюм, белую рубашку и галстук, сразу превратился в невзрачного человечка с мелким лицом, напоминающим спертым груши-дички. Коробом висела штатское и на капитане Дивицким. Незагарэлая его лысина была белой, как мел. Некоторые девушки и женщины, на взгляд Игната, перестарались с нарядами, что бросалось в глаза и выглядело слишком провинциальный. Рядом с Оксаной, которая роскошествовала в начале стола, сидел незнакомый мужчина лет тридцати в штатском.
- Слушай, Ефим, а кто это? - Поинтересовался Игнат в Гурского.
- Сестра говорила - муж. Он очень ревнив и потому приперся вместе с твоей избранницей, чтобы ее кто не украл, ха-ха ...
Настроение у Игната немного расстроился, но после двух-трех опрокинутых рюмок снова будто пришел в норму.
- Ты, это, закусывай, а то опьянел, - предостерег его чуткий Гурский.
Они пригласили девушек и немного потанцевали под магнитофон, а потом кто-то из женщин объявил белый танец. К Игнатия уже шла классная, Полина Николаевна. Учительница по русскому языку и литературе была в легкой, простой платье, туфлях на высоких каблуках. На ее тонкой незагарэлай шеи мерцали бусы из маленьких голубых камешков. Лицо с коротко подстриженными под мальчика волосами был еще более усеян веснушками. Игнат взял левой рукой ее правую ладонь, а другой рукой обнял тонкую, девичью талию. Белокурая голова классной доставала ему до плеча. Он почувствовал запах ее волос, близкого тела и вдруг понял, кого она ему все время неосознанно напоминала: молодую англичанку, что два года назад сфотографировалась с ним на реке. Только теперь он, неожиданно для себя, обнаружил их сходство. Что-то приятно и вместе с тем тревожно шевельнулась в его душе.
Та случайная встреча на реке с странниками из-за границы долго не выходила в Игната с головы. Впервые он столкнулся с абсолютно свободной и раскрепощенной образованной и красивой молодой женщиной, которая значительно, на его взгляд, отличалась от тех девушек и женщин, которых он видел ежедневно. В общем, после знаменитого фестиваля молодежи и студентов в Москве, несмотря на запреты, условности и всякие табу, то неосмысленное, что сдерживало всех вокруг, словно частично отошло, уплыло из гнилой водой через пруд, и тщетны были усилия вернуть все назад. Наверное, мир начинал какой-то новый, абсолютно незнакомый виток, и это уже ощущалось.
- Почему вы молчите, Игнат? - Спросила классная.
- Я вам потом скажу.
- Скоро директор пойдет, а мы с вами тогда сядем и поговорим. Вы не против, Игнат?
- С кем же мне тут разговаривать, как не с вами, Полина Николаевна?
- Зовите меня просто Полина. С сегодняшнего вечера мы с вами, Игнат, равные во всем. Я вам не учительница, а вы мне уже не ученик.
Игнат снова сел за стол. Гурский между тем нашел тарелку с бутербродами с дефицитной черной икрой и пододвинул ее поближе.
- Давай, нажатием. Здесь в военном городке, даже такое чудо нашлось.
Машинально Игнат выпил еще и принялся за еду, но бросил и пошел выкурить сигарету.
Через час-полтора вечеринка уже заканчивалась. Пошла директор, некоторые из преподавателей. Ефим Гурский на такси повез домой сестру-учительницу. Исчезли Оксана с мужем.
Все это время Игнат невольно следил за классной, иногда встречаясь с ней взглядом. Потом пригласил ее на один из последних танцев, так как магнитофон включали уже изредка. За столом тем не менее еще пили, ели и разговаривали выпускники и большинство учителей.
Но Полина Николаевна на середине танца потащила его за руку в сторону, а потом по коридору.
- Пошли поговорим, Игнат. Там, в конце, пустой класс. Хотя они все, наверное, сейчас пусты.
Они пошли в класс. За окнами было темно, даже свет фонаря сюда не проникал, еще более темно было в коридоре.
Классная села на край стола и сняла туфли.
- По-моему, вы, Игнатий, женщин не боитесь. Тем более пьяных. Идите сюда.
Полина Николаевна взяла его за руку и посадила верхом на парту перед собой. Игнат послушно сел. Несмотря на то, что голова ощутимо была затуманено алкоголем, сердце его сильно забилось. Руку учительницы он нарочно не выпустил из своей, а чуть сжал ее узкую ладонь и вдруг почувствовал, как она сжала его пальцы в ответ. Горячая волна пробежала у него по спине.
- Найдется у тебя сигарета? Кстати, говори мне "ты".
- Сейчас поищу. Вот они. Вы ... ты куришь? - Он не хотел отпускать ее руку.
Классная сама вытащила у него из кармана пачку и прикурила сигарету. В свете спички он увидел ее худощавый, птичий лицо, пухлые, почти детские губы, прямой нос и блестящие глаза. И ему подумалось вдруг, что здесь, в темном классе, с ним рядом вовсе не его учительница, а обычная девушка, почти его пагодак, которая тоже не во всем уверена и которую, как и его, иногда справляются страхи, фобии и застенчивость.
- У тебя крепкие, но, как бы это сказать, жестокие руки, мозоли, пальцы избиты, я замечала. Кем ты работаешь на своей фабрике? Наконец, не хочешь - не говори, но мне твои руки нравятся.
- Мне ваши ... твои тоже. - Игнат поднес ее руку к губам и поцеловал раскрытую ладонь. Женщина вздрогнула и на секунду прижалась к нему лицом, но будто снова вернулась в реальность.
- Совсем не нужно, чтобы нас так увидели, - через паузу сказала Полина Николаевна шепотом. - Закрой дверь. Сумеешь? Встал ножку стула. Молодец, какой ты сообразительный.
- Вы ... ты очень красивая, Полина.
- Это в темноте, когда веснушек не видно.
- Наоборот, они тебе к лицу.
- Правда? А почему ты тогда весь учебный год на эту, как ее - Оксану заглядвався? Я же все видела.
- Не знаю.
- Зато я знаю. Потому что она простовата самка.
Классная втушыла сигарету.
- Ты мой лучший ученик, Игнат. Со своим личным взглядом на мир, на жизнь, со свежими, оригинальными мыслями. Таких учеников у меня еще не было. Я тебя буду помнить и хочу, чтобы и ты меня запомнил. Не кури больше, давай я выброшу твою сигарету.
Инстинкт уже диктовал ему, что делать. Способствовали тьма и алкоголь. Он обнял ее и поцеловал. Рот ее приоткрылся, язык облизал его губы, встретился с его языком.
Классная подтянула подол платья и раздвинула ноги. Глаза его уже адаптировались в темноте, и он увидел ее стройные бедра и белую полоску трусиков.
- Сними, - она ​​потянула вверх его тенниску. - Красиво, что ты легко одет. Теперь дай руку. Положи сюда.
Рука его скользнуло за резинку ее трусов вниз, между бедер, пальцы ощутили влажную жару.
- Да. Как хорошо. Жди. Хотя достаточно. Мужчины не любят долго ждать.
Полина Николаевна быстрыми руками стянула с себя чулки и трусики. Расстегнула ему ремень на джинсах и повлекло замок "молнии", потом откинулась на столе спиной назад, опираясь локтями.
- Подожди. Сначала рукой. Вот так. Ты все понимаешь. Выше, так, здесь ...
Она слегка застонала от удовольствия, стоны ее стали ритмичными, ногами она обхватила его спину. Под пальцами он ощутил, как она подтекает горячей влагой.
- А-ах! - Вырвалось у нее.
Тогда он вошел в нее и почувствовал, как она задрожала от удовольствия. Движения их обоих приобрели единый ритм, он чувствовал, как сердце его билось в груди.
- Не торопись, только не торопись, сейчас, ах-х!
Вдруг она изогнулась у него под руками и сдавленно вскрикнула, а потом неожиданно раздались ее короткие рыдания, и они кончили вместе - он непродления, а она еще некоторое время судорожно вибрировать и дрожала.
Минутная пауза и молчание, кажется, окончательно сблизили их. Классная села и поцеловала его в лоб, потом потянулась за своей сумочкой.
- Здесь у нас сплошной потоп. У тебя есть носовой платок?
Он потянулся к карманов.
- Хорошо. Я и свою нашла. Зажжешь еще сигарету, одну на двоих? Нет, пока не надо. Это неплохо, что ты выпивши. В конце концов и я под хмельком, хотя мне все равно стыдно. Завтра скорее все забудем. Ты меня забудешь, а я - тебя. Не обращай внимания на мое поведение. Все женщины разные, но все они немного нимфоманка, как Вера Павловна, которую ты не отобрали. Давай я и тебя вытру. Да ты не стесняйся.
Но как только она прикоснулась к нему, в нем сразу снова возникло желание. Она почувствовала это и, как и прежде, напавлягла, опираясь на локти, раздвинула ноги, и он снова вошел в нее теперь уже без лихаманкавасци первых минут, а смакуя каждый прикосновение и получая в ответ наслаждение. Правой рукой он поддерживал ее за спину, а раскрытую ладонь его левой руки она положила себе на лицо, водя по ней горячим и влажным языком. Потом ей захотелось обнажить свою грудь - она ​​сбросила с плеч подтяжки платья, лифчика на ней не было, и он стал миловать ее соски, она только тихо вскрикивала от удовольствия. Грудь ее были маленькие и широко расставлены.
Через некоторое время они снова кончили почти вместе. Ноги у Игната дрожали от напряжения, он подтянул джинсы и сел на парту верхом. Классная обняла его и прижалась лицом к его щеке. Некоторое время они сидели молча. Потом она засунула в сумочку чулки, трусики и носовой платок, накинула лямки и оправила платье.
- Вот и все, Игнат, - сказала Полина Николаевна. - Нам надо идти.
- Я тебя провожу.
- Лучше не суетись. Сама дойду. Открой дверь. Сначала я выйду, а ты - немного после меня.
Вечеринка, наверное, уже давно закончилась, но в классе, где она проходила, еще слышались голоса, в дверях изредка мелькали фигуры. Незамеченные, учитель и ученик выскользнули за дверь школы. Молча они прошли через лесок, вышли на заасфальтирована улицу и минут через десять подошли к одному из домов. Классная остановилась. Уже чуть-чуть светало на востоке.
- Дальше не ходи, - сказала она. - Пришли. Оставь мне одну сигарету.
Со щемящим и непривычным чувством нежности он окинул взглядом ее тонкую мальчишескую фигуру, красивое лицо, на котором уже были видны веснушки, и замолчал: слова не приходили ему в голову.
- Ну, давай прощаться, Игнат.
- Прощай, Поля. Я завтра ...
- Нет, - резко и решительно прервала классная. - Никаких завтра и послезавтра. Понял?
Он кивнул.
- Ну вот и отлично. Мне было с тобой очень хорошо. А теперь прощай.
Она повернулась и зашагала в сторону домов. Он еще постоял и некоторое время смотрел ей вслед, пока она не скрылась в темноте.

* * *
Но через два дня Игнат из автомата (дома телефона не было) позвонил в школу и спросил у технички, когда там будет и будет ли вообще Полина Николаевна.
- А она как раз сейчас здесь, - ответила та равнодушно и положила трубку.
Игнат быстро причесался, накинул свежую рубашку и поехал в городок.
Шло уже лето. Буйно росли зеленью деревья, а когда автобус проезжал через мост, Игнат увидел реку и на берегах людей в купальниках.
- Ну вот, - сказала Полина Николаевна, - ты не выполняешь слова. Мы же договорились: тот вечер - первый и последний.
- Давай считать, что мы встретились случайно, - сказал пораженный ее холодным тоном Игнат. - Кстати, мне нужно забрать из школы кое-какие бумаги.
- Не ври. Тебе что, не выдали документы?
- Выдали.
Классная замолчала, повернув к нему вяснушкаваты лицо. Стройная, как подросток. Волосы цвета соломы. Голые плечи также в веснушках. Он уже знал, что любит ее, как никого и никогда.
- Покажи аттестат.
Он вытащил из сумки документы. "Хорошо, что они при мне", - подумал он.
Полина Николаевна пробежала глазами по оценкам.
- Как я и предполагала, все на отлично, кроме математики, физики и химии. Говоришь, ты по химии отвечал на пять баллов, а поставили четыре? А ты что, хотел серебряную медаль? Или, может, золотой? А на "липовую справку», которую ты так удачно подделал, в областном отделе образования как посмотрят? Через лупу? Нет, Игнат, все медали уже были расписаны. Правильно, и Гурского - золотой. Но ведь ты не Гурский. Радуйся тому, что есть, и готовься в институт. У тебя мало времени. Или ты поступишь, или ...
- Дагаварвай, Поля.
- Я не хочу быть твоим тормозом. Забудь меня, Игнат. Не теряй на меня время!
- Я тебя люблю, Поля.
- Я виновата. Да. Нет, я не виновата. Как это сказано в поэтессы: "с змеев в сердце и с клейм на лбу, я утверждаю, что невинна" ...
Он взял ее за руку, сжал.
- Ну, зачем, Поля? Мы с тобой - одинаковые. Как аднаяйкавыя близнецы. Разве не так?
- И что с того, Игнат?
Он замер, словно перед ним оказалась сплошная непреодолимая стена. Тупик. Но и назад уже дороги не было.
- Нам же хорошо вместе. Мы могли бы подумать над этим.
- Вот тебе и не надо слишком задумываться. Если цыпленок задумалась, значит, оно заболело. Прости, Игнат, я скажу то, что есть. Я старше тебя на пять лет. Я замужем. Но даже не в этом. Ты, если не поступишь в институт, пойдешь служить на два года, когда поступишь - у тебя начнется совсем другое, новую жизнь. А я полностью завишу от мужа. Мне надо думать о будущем ребенка, так как с течением времени рожать тяжелее и рискованнее. Жизнь жестко, Игнат. Несправедливое. Скоротечным. А я из бедной семьи, и мне никто не поможет.
- Но ты не любишь своего мужа. Ты сама говорила.
- Здесь все сложнее. У меня были две подруги в пединституте. Мы и сейчас переписываемся. Обе после распределения оказались в сельских школах. А ты представляешь, что такое российская деревня? Она отличается от вашей белорусском. Пьянство. Дикость. Расстояния. Болезни. А физиология женщины требует своего: рожать.
- При чем здесь физиология?
- А при том, Игнат, что одна из моих подруг родила от старшеклассника, вторая находится в сожительстве с якимьсци тупым мужиком. И обе мне завидуют: я живу в трехсоттысячную городе, муж - офицер, а это значит здоровый, обеспеченный человек, который деньги домой приносит, квартиру имеем. Ты меня асужваеш, а если бы я не вышла тогда за него - кем и где бы сейчас была?
- Но ты его не любишь?
- И это все условно, Игнат. Со временем и ты поймешь, ты же так быстро растешь, быстро соображаешь. У тебя будет еще много женщин - ты и в этом способен.
- Не думал, что ты такая, такая ...
Классная мягко посмотрела на него. Усыпан веснушками лицо ее с зелеными беспокойными глазами потемнело.
- Нет - Какая? Не романтично? Не "удалец" в юбке? Мне не нравится твое нытье!
- Согласен, не буду. - Он нахмурился, словно окаменел.
- Ты и меня извини. За резкость.
Вдруг она прижалась к нему: голова с волосами цвета соломы, птичьих очертаний лицо, веснушки. Худые ее руки обхватили его шею.
- А, черт! Надо же было мне в это влипнуть!
- Не оставляй меня, Поля. Мы можем встречаться. Пусть изредка. Как ты сама захочешь.
- А если я забеременеть от своего законного, мы также будем встречаться? А если рожу?
- Мне неприятно слышать такое от тебя.
- Э-х ты, канюк из семьи соколиных. Но, наверное, и во мне еще детского хватает. Может, в чем-то недобрала? Разве иначе я бы с тобой связалась? Зачем мне все это?
- Хватит грустить, Поля. Что случилось - то и хорошо.
- Да, конечно. Все кончается, кончится и это. Что-то я раскисла. А пока скажи: у тебя в твоей фляге есть что-нибудь?
- Есть немного. Недурное вино. Красное.
- Ты бы не вцягвався в это, Игнат.
- Не волнуйся. Я волевой.
Классная отклонилась, улыбнулась белозубой.
- А теперь пошли со мной. Здесь недалеко есть тихое место. Посидим, напоследок сигарету выкурить. Кстати, тебе и курить не стоит.
- Как прикажешь, Поля.
Они зашагали по тропинке. Редкие сосны чуть слышно шумели у них над головами. Уводдали иногда мелькали фигуры. Они свернули, и лес сразу сгустился, появилась и кустарники. На небольшой полянке Полина Николаевна остановилась.
- Пришли. Снимай куртку и дай мне фляжку. Я присяду.
Он прилег рядом, глядя на нее снизу вверх, прикурил и протянул ей сигарету.
- Ты бы готовился к экзаменам, Игнат. У тебя мало времени. Не ищи меня, мы же вроде договорились.
- Да мне только увидеть тебя, Поля, я и рад буду.
- Если ты пообещаешь мне, что хорошо падрыхтуешся и поступишь, пусть. Может, и увидимся. Один раз. Больше не обещаю.
Он взял ее за руку, начал слегка покусывать пальцы, потом выше, к лакцявога сгиба. После потянул вверх платье, так что обнажились ее ноги, и провел языком от колена по бедру.
Классная отбросила сигарету.
- Ты меня опасно раскачивали, Игнат.
Он уже стягивал с нее трусики.
- Можно я их сниму, Поля?
- Не надо здесь, Игнат. Я сама.
Он уже приблизил к себе ее лицо и провел языком по губам учительницы. Она вздрогнула и втянула его язык в рот. Желание близости горела в обоих, они задыхались.
- Нет, - сказала Полина Николаевна. - Ты внизу. Лежи. Да. Не буду же я валяться на земле, как бамжыха.
Она сама расстегнула ему брюки, сбросила с ног туфли и, перекинув через его ногу, оказалась сверху.
- Закрой глаза и не смотри, - прошептала классная. - Не смотри на меня, Игнат. Пожалуйста.
Но он смотрел, и тогда она тряхнула головой, и ее светлые, цвета соломы, волосы упали ей на глаза.
Ритм движения охватил их. Игнат стянул с нее плеч подтяжки платья и накрыл руками ее грудь: два незагарэлыя холмики, как раз уместились под его ладонями. Через несколько минут она задрожала и сдавленно вскрикнула, достигнув оргазма. Почувствовав это, он почти синхронно разразился в нее. Они затихли вместе.
Классная поправила лямки и прикрыла платьем грудь.
- Отвернись на секунду.
Она быстро надела трусики и сунула босые ноги в туфли.
- Ну, вот и все, - сказала она. - Теперь уже точно. Я не хочу быть виновной, если ты не поступишь и тебя заберут в армию. Армия, кстати, слишком жесткая вещь, а ты совсем не воин.
- И кто я по-твоему, Поля?
- Что-то в тебе есть, Игнат. Когда мне было, кажется, тринадцать, я познакомилась с парнем твоих лет, сильно влюбилась. Чем-то ты мне его напомнил. Хотя ты, может, и лучше: более образованный, эмоциональный, более красив.
- А с тем парнем что, было как и у нас?
- Меньше будешь знать - лучше для тебя.
Он молча вытащил из пачки сигарету, прикурил.
- И еще - почему у нас так получилось: ты хоть и моложе, а во многом, если и не сильнее меня, то умнее, ты цельный характером, у тебя острый ум. Но хватит, не скажу больше ничего, а то перахвалю. И вот еще одно: мой отец тоже был репрессирован. Он в войну в Власава служил. С лагерей не вернулся. Ну, ты сам это понимаешь. Так что не сердись, что я тебя чуть притормаживают на уроках. Тебе надо научиться скрывать от людей свои мысли, иначе они тебя уничтожат. Думаешь, мне нравится это херня ежедневно о них правильную идейную направленность, коммунистические идеалы, моральный кодекс? Да мне это хуже месячные.
- А муж? Ты любила его, когда согласилась выйти за него замуж?
- Не помню, Игнат. Он был уже офицер, а я - молодая девушка. Студентка. Вот и выбрала. Может, и физиология посодействовала. А сейчас он мне безразличен, особенно когда узнала, кем он служит.
- Ким, Поля?
- Бойцы невидимого фронта, ха-ха, скажем так. Тебе все понятно?
Он молча выдохнул дым.
- Дай и мне. - Она забрала у него сигарету, затянулся несколько раз и выбросило окурок.
- А теперь, как говорят, расход. НЕ провожать меня, Игнат. Если все будет хорошо, поговорим осенью. А лучше - расстанемся сейчас. И лучше навсегда.
Полина Николаевна встала, поправила платье, забрала сумочку и пошла.

* * *
Прошел месяц. Игнат Канюком готовился к экзаменам - он выбрал факультет журналистики. Полина Николаевна категорически запретила ему всяческие с ней личные контакты. Несколько раз он ездил в городок, ходил там по улицам, которых было всего две, надеясь встретить классную случайно, но из этого ничего не получилось.
Потом пришло время экзаменов. Игнатий написал на отлично сочинение, сдал также на отлично французский язык, но на устном экзамене по литературе получил только хорошо, хотя знал материал досконально. Этого одного нарочно лишенного балла ему и не хватило для поступления, так как конкурс был достаточно высок, а при равенстве баллов засчитывали, конечно, тех, за кого могли позаботиться влиятельные родители.
После возвращения домой, Игнат несколько раз звонил в учительскую двадцать шестой вечерней школы, но занятия там еще не начинались. Наконец в технички ему удалось получить домашний телефон Полины Николаевны и он сразу позвонил ей а первой половине дня, когда, по расчетам, ее муж должен быть на службе. Но незнакомый женский голос ответил ему, что Полина Николаевна здесь больше не проживает, так как ее мужа перевели служить в другое место и они уехали еще неделю назад. Их нового адреса она не помнила.
А еще через несколько дней Игнат получил повестку из военкомата.
Уже в армии из далекой Севере Игнат Канюком прислал несколько писем в школу с просьбой сообщить ему о Полину Николаевну. На два письма ответа не было, а на третий ему написала учительница школы, сестра Ефима Гурского.
"Дорогой Игнат, - читал он в письме, - по вашей просьбе сообщаю вам все, что знаю. Фимой поступил в политехнический институт (письмо от него я прилагаю), а ваши некоторые одноклассники пошли работать или служить. Так старшина Травкина наконец стал лейтенантом, начальство будто его хвалить, но солдаты не любят, капитан Дивицки получил звание майора, рядового Велиева, по слухам, где-то поймали и после суда отправили в дисциплинарный батальон. Об Полину Николаевну, вашу учительницу по русскому языку и литературе, мы узнали недавно, что ее постигла большая утрата. В карауле получил смертельное огнестрельное ранение ее муж. Говорят, что это был несчастный случай. Он чистил свое оружие. Полина Николаевна, а она на это время была беременна, после похорон оформила продажу квартиры и уехала, не оставив никому адреса. Вот и все, что мы можем вам сообщить. Все мы очень сожалеем, что вы не поступили учиться дальше, но у вас все еще впереди ... "
В коротком письме Ефим Гурский сообщал: "Ты, Игнат, служи, но береги себя. Если кому надо отправить, сообщи. Сочувствую, но что поделаешь. Вернешься, еще поступишь. Я живу пока на частной квартире, так как общежития не дали. Подрабатывал репетитором.
Если ты еще не знаешь о наших, то сообщаю: Михаила Астапкович отец устроил в сельхозакадемию, а Витас Варгулис уехал в Литву к родственникам. Может, еще напишет ... "

* * *
Служит Игнату Канюкову было трудно, почти на пределе человеческих возможностей - даже несмотря на его природную выносливость. Склонному к уединению, ему особенно невыносимой была постоянная присутствие рядом во время не очень умных, нетактичного, бездушных, неопрятных и, в большинстве, аморальных людей. Именно тогда он начал записывать свои мысли и наблюдения, что приходилось скрывать, а блокнот всегда держать при себе: как только их поднимали по тревоге, налетали асабовцы со шмон. Как и все, ежедневно он вычеркивал из календарика то прожитый день. Нявыкрасленых еще оставалось много.

©


Akavita

Ангелина Гончарова, продолжение
Варгулис сообщил Игнату, что планирует внести документы в заочную школу, только не городскую, а районную. Там также десятилетка, берут всех, и стукачей там, наверное, нет, ну, может, меньше, чем в городской. Только ездить далековато.
- Пойдем? - Предложил он.
- Не пойду, - ответил Игнат. - Очень устаю на работе и далеко ездить не смогу. Ну, разве после, когда меня переведут в цех.
В выходной он сходил к Гурского. Тот рассказал ему, что уже считается неким лаборантом, а учиться пошел в двадцать шестую вечернюю школу сразу в десятый класс. "Там моя старшая сестра математику преподает", - многозначительно добавил он.
Двадцать шестая школа находилась в военном городке.
Мать Гурского принесла чаю, а потом в комнату зашел и его сестра-учительница, довольно красивая молодая женщина.
- Почему же вы не учитесь? - Поинтересовалась она у гостя.
Игнат ответил, что еще успеет. А пока не приходится, то есть - не везет.
- Но вы хорошо учились в дневной школе, - заметила она. - Фимой говорит, даже без троек.
- Я бы смог легко догнать десятиклассников по их программе и в вечерней школе, но там мне не понравилось.
- Где это - там? В какой именно?
- В городской вечерней рабочей молодежи, у вокзала. Атмосфера не та, среда, - Игнат переводил все в шутку.
- А что говорят дома? - Спросила Ефимова сестра. - Вам же надо думать об институте.
- Родители у меня нет, а свои дела я решаю сам, - независимо ответил Игнат.
Ефимова сестра сокрушенно покачала головой и оставила их.
Они сыграли с Гурский партию в шахматы, и Игнат пошел домой. С утра назавтра надо было скалочваць ящика. Руки у него были в синяках и мелких гематомах: розовых - свежих и черных - старых.
А через день, вечером, Гурский сам пришел домой к Канюкова. Щеки его сияли румянцем, на губах блуждала загадочная улыбка.
- В школу еще не устроился? - Спросил он Игната.
- Нет.
- Почему так?
Тот пожал плечами.
- Депрессия. Я, может, и хочу учиться, а народ против.
- Не напускает тумана. Иди к нам, в двадцать шестую.
И тут Игнатий отчасти рассказал ему о том, как они с Варгулисам были вскрыты, и о поддельные справки.
- Разгадана и отверженные - это про нас, - падвыникавав Игнат свой рассказ. - Почему в то двадцать шестой мне повезет? Справки назад не восстановим - там все пашкрабана. Увидят. И у меня нет там сестры-учительницы.
- Зато есть у меня, - усмехнулся Ефим. - Короче, приноси документы. К-языков-ле-на ... Тебя оформят, только ... никому, понял? Будем, надеюсь, учиться вместе.
На другой день Игнат повез документы в военный городок. Директор двадцать шестой вечерней школы - средних лет женщина с простым лицом и гладко забранными в узел на затылке волосами - внимательно осмотрела просителя и спросила:
- Где работаете?
Он ответил.
- Давайте документы.
Она некоторое время изучала поддельные справки.
- И вы надеялись, что это не замечать? - Она помахала бумажкой в ​​воздухе. - У вас есть родители?
Игнат вдруг сказал правду, что отец пропал в лагерях, а есть только мать.
Директор подумала и решила:
- Хорошо. Берем вас в десятый, выпускной, класс, но с двумя условиями.
- Это какими? - Поинтересовался он.
- Первая: я вашим справкам ... поверила. Понимаете? И вторая: будете учиться нормально и занятия не пропускать. Кстати, я бы вас не приняла, если бы вы были отстающим или двоечником. А вы же в силах подтянуться по программе. К тому же, я сазванилася с вашим бывшим школьным директором, он положительно охарактеризовал вас. Вам подходит то, что я предлагаю?
- Да, да. Спасибо Вам!
- И еще отмечу. Ваш возраст, может, самый тяжелый и опасный. Выдержите, не пахиснецеся - значит отвоюет себе место в жизни.

4
Шла уже осень. Игнатия так и не перевели в цех, и он по-прежнему скалочвав ящика. С первых небольших заработанных денег купил себе свитер и даже, в рассрочку, приличный плащ. Свитер, довольно дешевый, но красивого цвета, продала ему мать Ефима - она ​​работала заведующей секции в промтоварных магазине.
После работы он ехал домой, но долго отдыхать не приходилось: надо было собираться в школу. Первый вечер там, на новом месте, заняли в основном знакомства. Будущие выпускники десятого класса представляли собой пеструю смесь из военных и гражданских самого разного возраста и пола: за партами сидели поседевшие майоры и рядовые, старшина и лейтенант, жены офицеров и несколько рабочих, девушки и социально неясны лица пожилого и молодого возраста. Во всех них, как наконец и в Игната с Гурский, была одна цель: получить аттестат о среднем образовании.
На первую определяющую сходку их выпускного 10 "А" Игнат Канюком приехал вместе с Гурский. Тот курил редко и поэтому сразу пошел в класс, а Игнат оказался в курилке - комнатке с открытой калиткой, одна из дверей которого вели в туалет. Перед ним одиноко дакурвав папиросу среднего роста, темный с лица, усатый солдат, происхождением явно с Кавказа. Наконец так и оказалось.
- Велиев, - представился тот и спросил: - Также доучиваться? Не служил еще?
Игнат кивнул.
- Нет.
- А я вот загремел, да не со своим годом. Мне уже двадцать пять. Э-х-х, как мне плохо!
Звонок прервал их разговор.
Если зашли в класс, Игнат пожалел, что сразу не занял удобного места у окна. Там уже сидели несколько женщин, но по две. Велиев сел у входа с краю.
Игнат поискал глазами Ефима Гурского, но и рядом с ним свободного места не было. Пришлось идти дальше, где одиноко сидел лысый капитан в летней военной форме. На вид ему было далеко за сорок. Наконец, он будто обрадовался Игнату и, склонившись к тому, протянул руку и прошептал:
- Моя фамилия Дивицки.
- Мерина.
В класс тем временем зашла директриса, а за ней светловолосая, худенькая, коротко стриженая молодая учительница в длинной, ниже колен, платье, осаждало узкие, мальчишеские клубы.
- А это ваш классный руководитель, - представила ее директор. - Она, кстати, будет преподавать вам русский язык и литературу, а зовут ее ... наконец, пусть скажет сама.
- Полина Николаевна.
Голос у классной учительницы был низкого тембра, тем не менее совсем девичьи, с непривычным для Игнатия чисто русским произношением. Кого-то она ему напомнила, подумал он. Кого?
Директор пошла, а классная начала вызывать каждого по фамилии, сверяясь с журналом.
- Конюхов Игнат, - наконец назвала она.
Игнат поднялся из-за парты.
- Я не конюх, - сказал он мягко, но решительно.
- А как правильно? И я же не сказала: конюх.
- Мерина. Нажатие на о. Большая разница.
Классная неожиданно покраснела.
- А в чем разница? Поясните.
- Фамилия Конюхов имеет в своей основе слово "лошадь", ну и соответствующую социальную направленность. А фамилия Канюком от слова "канюк" - это птица из семьи соколиных, по латыни: archibuteo lagopus. Вероятно, сначала фамилия была более простым и коротким: Канюк, но россияне всем часто добавляли свои окончания. В ходе русификации.
- Как вы все толково объяснили. Особенно про россиян. Извините.
- Да ничего, - Игнат вдруг и сам смутился.

5

На уроках было скучновато. Игнат не любил математику, химию, равнодушно относился к физике, но астрономией увлекался. А больше всего уважал литературу. Правда, белорусского языка и литературы в программе не было в связи с тем, что большинство учеников были ли дети военных, или сами военные, и у них вечерней школе о белорусский язык и не напоминали.
Несмотря на то, что отставание по программе было довольно значительным, учеба давалась ему, как и Ефим Гурского, с легкостью. Рядом с ними сидели за партами самые разные люди, но большинство из них с большим трудом усваивала программу.
Капитан Дивицки, стесняясь, списывал у Игната задания. Игнат его понимал: Дивицкаму, чтобы получить очередное звание, надо было представить по месту службы аттестат о среднем образовании. "А потом, - говорил капитан, - выйду на пенсию и займусь рыбалкой. Все, братец, надоело ".
На первой парте прямо перед учительским столом сидел старшина Травкина - невысокий, с мелким сморщенным лицом человек откуда-то из России, целью жизни которого в последнее время было стать лейтенантом и получить офицерские погоны. Молодые жены офицеров, а их в классе было трое, которые не успели когда-то закончить школу, потому что рано вышли замуж, посмеивались над ним и рассказывали разные неприглядные истории. Говорили, что Травкина невероятно скуп и держит семью чуть ли не в голоде, что солдаты приклеили ему прозвище "мочалкой", так как он не дает им покоя ни днем, ни ночью, и что Травкина, чтобы достичь своей мечты, готовы на любые унижения . И действительно, Травкина вел себя как холоп: бросался вытирать доску, обмахивал перед учителями кресло, со всеми ними сразу соглашался. Он был к тому же невероятно тупой. Самые простые задания по школьной программе давались ему с большим трудом, но ни в одной учительницы не поднималась рука поставить ему "неуд": его жалели, словно нищего.
Велиев молча просиживал уроки, а в перерывах шел курить. В курилке он тоже мрачно молчал и перекидывался только двумя-тремя словами с Игнатием, который как-то угостил того вином. Вино Игнат иногда приносил в биклазе, которую держал в кармане куртки, на перерывах то и дело делая глоток под сигарету: так делали герои из прочитанных им книг Хемингуэя. Велиев в ответ угощал его "травкой", которую, по его словам, ему присылали с родины не только в посылках, а даже и в конвертах. Он выцярушвав табак из папиросы и ловко набивал ее "травкой", потом прикуривал, затягивался и уважительно говорил всегда одно и то же:
- О-о, кайф!
Молодые офицерские жены сидели за одной партой, часто тянули вверх руки и отвечали, пользуясь конспектами. Говорили о "зловещий империалистический альянс", "прогрессивных лейбористов", "друзей-коммунистов из Африки" и т.д. Все, в том числе и учителя, знали, что они пользуются конспектами своих мужей, но делали вид, будто ничего не замечают.
Одна из них - Оксана - была довольно сексапильнай: смуглая, с аккуратной темноволосой головкой, развитой и стройной фигурой любовницы. Она сидела чуть впереди, с краю и через проход. Часто не знала элементарных вещей по программе, не говоря уже о том, что другие усвоили еще в дневной школе или дома, мало читала, но не стеснялась этого, а белозубой улыбаясь, объясняла все занятостью. Оставалось только догадываться, чем она была занята. Игнату она нравилась, и все чаще его взгляд останавливался на ней. Наверное, Оксана чувствовала это: женщины мгновенно замечают такие вещи, ведь иногда она оглядывалась и улыбалась ему, а то еще имела привычку иногда, наверное умышленно, подтягивать чулки так, что обнажались ноги выше колен, и смотрела при этом в его сторону смело и заговорщицки.
Грусть исчезал на уроках литературы. Ученики их выпускного десятого класса мало читали и вообще не знали, кто такие и что написали Сартр, Фолкнер, Фицджеральд, Селин, Джойс, Голсуарси, Камю и другие известные "писатели. Даже в их молодой учительницы Полины Николаевны Игнат, не желая того, выявил пробелы. И его отклонения от программы, конечно, не остались незамеченными на уроках. "Ну, а что скажет на это Канюком?" - Часто спрашивала классная, и веснушки на ее лице почти исчезали под легким румянцем. Кого-то она Игнату постоянно напоминала. Только кого?
На уроках русского языка иногда писали диктанты, чтобы после обнаружить, рассмотреть и проанализировать ошибки, а на уроках литературы довольно часто применялась такая форма, как сочинения: по теме и на вольную.
Первая задана программная тема - по роману Чернышевского "Что делать?" - Вызвала у Игната внутренний протест, который он не кривя душой и выразил в коротком тексте за сорок пять минут школьного урока.
"Клоповоняющий роман клоповоняющего молодого человека" - так назвал он свой литпасаж. В коротенький вступлении Игнат сообщал, что рискованный термин "клоповоняющий", конечно, принадлежит не ему лично, а писателю Федору Достоевскому, который назвал так своего коллегу по перу. А то, что название и прозвище метко, у него, Канюкова, сомнения не вызывает. На нескольких страницах в школьной тетрадке Игнат рассказал далее, почему он считает роман "смрадным ЯВЛЕНИЯ русской действительности". Автор романа не только мазохист, утверждал Игнатий, а и злобный ненавистник своей родины, ренегат и графоман. Герои романа - тупые радикалы и извращенцев, а героиня - Вера Павловна - не что иное, как замаскированная нимфоманка и глуповатая феминистка.
- Канюком! - Мягко приказала ему через день Полина Николаевна. - Останьтесь, пожалуйста, после урока на несколько минут!
Классная была в вязаной оранжевой кофте и зеленом платье, которая только подчеркивала ее мальчишескую фигуру. На девичьем лице ее читалась обида и, тем не менее, некоторая неуверенность.
- Послушайте, Игнат, - начала она. - Чем вы объясните этот ваш опус? - Она положила на стол тетрадь. - Я имею в виду ваше сочинение.
- Я высказал свое мнение, - пожал плечами Игнат.
- Вы и в дневной школе высказывались в такой категорической форме? Но зачем? Думаю, это вам грозит только неприятностями.
Игнату действительно стало неловко.
- Извините меня, - запоздало застеснялся вдруг он. - Я действительно виноват, так как согласен с тем, что не все надо говорить как есть, я понимаю, к тому же я и вас мог подставить: вдруг какая проверка.
- Не в этом дело, Игнат. Вы еще очень молодой и можете повредить себе. Вы, кстати, по гуманитарному профиля собираетесь поступать?
- Пожалуй что так.
- Ну и когда вы на вступительном экзамене в институт напишете, что Вера Павловна из романа Чернышевского скрытая распутница, то что тогда будет? Вы понимаете?
- Надо было высказаться иначе. Нимфоманка, например.
- Где вы только нахватались всего? И все-таки вы согласны, что так нельзя?
- Да. Только согласен с вами.
- Еще хуже то, что вы в своем сочинении сомневаетесь в революционной справедливости, в коммунистической идее ...
- Я Солженицына днях прочитал. Его повесть в журнале "Новый мир" напечатали. Называется "Один день Ивана Денисовича". Так в ней он вообще во всем сомневается. Об этой повесть много говорят, и самое разное: и в газетах, и по радио, и по телевидению. Вы разве не слышали?
Классная вдруг смутилась.
- Я. .. я еще не читала. Муж сказал, что чушь.
- А муж у вас, простите, кто это?
Полина Николаевна неожиданно покраснела.
- Ну, он служит, если вам, Игнатий, это интересно. Офицер. Вы ведь тоже где-то работаете? А кем?
- Вряд ли вам это что-то прояснить, - сказал Игнат. - Я на фабрике рабочим работаю. Пока, конечно. Как аттестат получу, попробую поступить в институт.
- Мне бы хотелось, чтобы у вас, Игнат, все получилось. Вот возьмите, - она ​​вернула ему тетрадь.
На автобусной остановке Игнат развернул его. В конце после последнего предложения в его амбициозным, как он уже и сам понял, сочинения красным карандашом было выведено оценка "5".
В другой раз довольно горячая дискуссия состоялась на уроке по теме "Пушкин и декабристы". Полина Николаевна начала разговор о связи великого российского поэта со заговорщиками, говорила о том, что декабристы бросили в народ "искру", процитировала по этому поводу и Вождя, в общем, все сказанное ей можно было прочитать и в учебнике. Вспомнила про Гоголя, Лермонтова, но вдруг разговор ее словно споткнулась, так как учительница увидела скептическую улыбку Игнатия Канюкова, покраснела и обиженно спросила:
- Почему вы так веселитесь, канюка? У вас, конечно, какая личное мнение на это?
Игнат поднялся со скамьи и объяснил, что действительно у него как раз такие мысли и возникли. И вопросов здесь много. Чего они, декабристы, на самом деле хотели: счастья народа? А может, передела власти? И при чем тут Пушкин? Ну, знал некоторых, может, и дружил с том о сем. Был и сам, как человек сенситывны и талантливый, недовольный своим окружением, царским двором, который, кстати, австрийская императрица назвала "сборищем бабуины". Но при чем здесь счастье народа, революция? Декабристы были или просто заговорщиками, что скорее всего, или, извините, дураками. И последнее не исключено. Во всяком случае здесь надо еще основательно разобраться ...
- А может, здесь просто ваши домыслы, так сказать, мечты своей выращивания? - Спросила классная мягко, но уверенно.
- Совсем нет, - ответил Игнат. - Вот, например, российский граф Растопчин, который на то время славился своим умом и остроумие, высказался так: "Я могу оправдать французских портных, закройщиков и Каретников, которые сделали революцию, чтобы стать баронами, виконта и графами, но не могу понять, почему вдруг русские дворяне, наследники Рюриковичей, решили стать сапожниками, портными и Каретников? "
В классе заулыбались, притихли, ждали, что скажет учительница.
- Но из вашего пассажа, Игнат, как раз и следует, что мы говорим о дураков? - Спросила Полина Николаевна.
- Да, согласен с вами. Дураков-то и видно по их делам. - Игнат уже говорил почти со злобой, ему почему-то хотелось зацепить классную за живое.
- А Пушкин чем вам не угодил? Разве он не хотел добра для своего народа?
Но Игната уже занесло.
- Русский народ, - язвительно заметил он, - понятие относительное. Он разный по крови. И большую русскую литературу, а я согласен с тем, что в девятнадцатом веке она лучшая в мире, создали как раз и не совсем русские. Достоевский - наш, белорус. Гоголь, Чехов - украинцы, Пушкин, Лермонтов, Тургенев - тоже не русские в полном смысле этого слова.
- Ну, пусть, а Тургенев почему не русский?
- А потому что слово "турген" по-татарски означает "быстрый". Значит, корни у него не славянские.
- В твоих словах какая неприязнь к русским, - обиделась классная. - Я, между прочим, тоже русская.
Их нервную беседу прервал звонок.

6

Алчущие на работе и учебе, Игнат Канюком с Варгулисам забыли о письме к "т. Хрущева ". Неожиданно их письменно вызвали в горком комсомола. Конечно, их наивный бродячий-псевдопатриотическими пыл за последний месяц значительно сцмянев: они повзрослели и все больше убедились в том, что их сторона жизни - в Зацень и что их окружает и будет сопутствовать им только одна постоянная повсеместная вражду.
Тем не менее они были немного встревожены. Варгулис, хотя и был скептиком, не оставлял оснований для надежды: а вдруг, полагал он, у них там что-то замкнет и "миролюбивую" идею одобрят?
В кабинете первой комсомольской секретарши сидели две женщины и мужчина. Сама секретарша - Надежда Пацюк (ее фамилия ребята прочитали на табличке) - была кудрявая крашеная блондинка лет двадцати пяти. Сбоку от нее занимала кресло, как она представилась, заведующая отделом пропаганды и агитации горкома партии - высокомерная женщина в возрасте, а в углу устроился некто лысоватый с недобрым взглядом водянистых глаз. Он молчал, мрачно оглядывая ребят с ног до головы.
Как только Игнат увидел комсомольскую секретаршу, то сразу ее вспомнил. Дело происходило года два назад на реке, возле моста; девушка-секретарь с тех пор почти не изменилась, но, наверное, изменился он, ведь сейчас она его не узнала.
Летом, два года назад, Игнат пошел на реку, чтобы немного охладиться. За мостом был большой водоворот и метра в три глубина - там купались те, кто не боялся воды и уверенно нырял и плавал. На водовороте в это время почти никого не было, только дальше на отмели плёхалася малышка. Он тогда поплавал, вылез на берег и прилег. Солнце понемногу скатывалось за горизонт, но было еще довольно жарко. По шоссе через мост изредка проезжали машины. Это была шоссе Москва - Минск. Игнат Канюком развернул взятую с собой книгу и начал читать. На пятнадцатом году жизни он уже знал много писателей, отдельных из них выделял, а некоторыми увлекался. Книги были его основным увлечением. В действительности его вернул чей касание.
- Вставай!
Он поднял голову и увидел молодую женщину - коротко стриженую блондинку с завивку и черными глазами, взгляд которых был, по его мнению, явно сумасшедший. На Игнатов взгляд девушка вообще была в психопатические состоянии, так как снова толкнула его в сторону и зашлась деланным, истеричным смехом.
- Ха-ха-хе-хе!
- В чем дело, мадам? - Удивленно и недовольно спросил он.
Рот девушки как-то неестественно исказилось, и она прошипела в его сторону между новым приступом смеха.
- Ш-ш-ш! Ты, эта, конечно, комсомолец? Вон глянь - двое: мужчина и женщина, видишь? - Хе-хе-хе! А машину их за мостом видишь?
Метрах в двадцати от них молодой мужчина и девушка, раздевшись, чуть не нагишом заходили в воду. На девушке не было лифчика.
- Ну, так что?
- А то, что это - англичане. Едут, сволочи, шпионить. Остановились здесь специально, мост, наверное, сфотографировали. Ты видел?
- Нет. А мост всего два пролета, зачем его фотографировать? Кому он нужен?
- Ну, ты не задавай вопросов. Они, сволочи, может, и приехали, чтобы все мосты сфотографировать. Я за ними слежу, а наша машина сзади остановилась, ты понял? Сделай такой вид, будто ты мой брат или как ...
И она снова истерически зашлась:
- Хе-хе-хи-хи-хи!
- Да пошла ты! - Не выдержал Игнат и вскочил на ноги. - Ты что, сумасшедшая?
- Вот-вот, да, - прошипела она, - правильно, покроет на меня, замахнися, ну? Пусть подумают, что мы родственники!
Мужчина с девушкой между тем окунулись в воду и, переплыв небольшую речку туда и обратно, вылезли из воды. Они абцерлися полотенцем и переоделись в сухое: сначала мужчина отчасти заслонил девушку, а потом она его.
- У, сволочи, - сказала новоиспеченная "родственница". - Сейчас начнут фотографировать. Нельзя этого допустить. Хотя бы сиськи спрятала, бля ...
Но вместо того парочка направилась в их сторону. Они подошли вплотную и остановились. Игнат впервые увидел так близко англичан. Мужчина был молодой спортивного вида худощавый шатен с пробором на яйцевидной голове. Девушка - стройной, рыжевато. Миловидный лицо ее был усеян веснушками. Она по-прежнему была без лифчика.
- Здрасте, - искренне сказала она на ломаном русском языке.
- Здрасте, Здрасте! - Сказала за Игната и за себя "родственница" и снова наигранный захихикала. - Хе-хе-хе!
- Извинить, я Плехо Говорит по-руски, а эта речка куда течь? - Спросила англичанка и белозубой улыбнулась. На Игнатов взгляд, она была очень привлекательной. Плечи и небольшие груди ее были также в веснушках.
- Это речка называется Плиса и течет в Березину, - пояснил он, но "родственница" толкнула его в сторону локтем и прошипела в ухо:
- Ш-ш-ш, молчи.
Вслух же она сказала, ткнув в Игнатия пальцем.
- Это мой брат. Он - комсомолец! Сейчас он сделает стойку на руках. - И велела категорически: - Ну, давай! Покажи им!
Хотя он это и умел, но не стал бы делать.
- Не хочу! - Отказался он.
Но внимание молодой англичанки вдруг направилась на его книгу, которая лежала на земле.
- Я филёлог, - сказала она с сильным акцентом. - Я Учить руский язык, читать книги. Это что за книга?
- Эта книга называется "Как закалялась сталь", - сердито ответила за Игната лже-сестра. - Наша молодежь читает только правильные книги.
Англичанка сделала шаг вперед и подняла с земли книжку. Лицо ее высказал удивление.
- A bout, features, you only see, that he reads Richard Oldington "Death of the hero" 1, - обратилась она по-английски к спутнику.

Первый А, черт! Ты только посмотри, он читает "Смерть героя" Ричарда Олдынгтана.
- Really? About it is interesting, - тот удивился. - This guy should be photographed. Together with you второй

Вторая Неужели? Это интересно. Такого парня следует снять.

Мужчина пошел к своей одежды на берегу и вернулся с небольшим фотоаппаратом. Он нацелил на Игната объектив, но лжэсястра засуетилась и, неискренне улыбаясь, чуть ли не насильно отодвинула парня в другую сторону.
- Мост же сзади, - прошипела она ему в ухо. - Чуть не сфотографировали. В, стерва, хотя бы оделась ...
Мужчина сфотографировал Игнатия друга и в другом ракурсе, а потом подошла англичанка и стала встык. Она оказалась ниже Игнатия на голову. Вдруг она решительно положила ему руку на плечо и, прислонившись прохладном, гибким телом - он даже почувствовал прикосновение ее обнаженной груди, - сделала своему спутнику знак.
- Photograph, - сказала она мужчине. - Together with this boy who reads Oldington третий

Третий Снимай! Вместе с этим мальчиком, который читает Олдынгтана.


Щелкнул спусковой механизм.
- It is time to us! 1, - сказал мужчина, и они, забрав одежду, двинулись к своей машине. Машина была отличительная: маленькая, двухместных, кроплепадобнай формы.

Первый Нам пора!

- Сволочи, шпионы! - Засуетилась "родственница" и, даже не попрощавшись с Игнатом, побежала к шоссе. Как только английский пара на своей малолитражке коснулась и адъехалася метров на двести, напротив остановился "уазик" и лжэсястра ловко запрыгнула внутрь. "Уазик" рванулся следом за иномаркой.
Все это стремительно пронеслась сейчас в голове Игнатия. Та "родственница", которая отслеживала англичан, и эта первый секретарь горкома комсомола - были одним лицом.
... Их с Варгулисам снова пристально осмотрели, но сесть не пригласили.
- Вы, наверное, знаете, зачем мы вас вызвали, - наконец сухо сказала заведующая отделом пропаганды. - Это вы написали письмо в Москву, в Кремль?
Они кивнули.
- Да.
- Так вот, - сказала заведующая. - Ваша инициатива преждевременная. Маршей мира достаточно, и в ваших, так сказать, услугах, мы не имеем нуждается.
- А если нужно, то вас позовут, - добавила ей в унисон первый секретарь комсомола Надежда Пацюк. - Но это если нужно, а пока делайте, что вам приказывают. Вы где учитесь?
- Мы работаем, а учимся в вечерней школе.
- Вот и работайте.
Лысоватый мужчина в углу вдруг пошевелился.
- А кто у вас главный? - Задал он неожиданный вопрос и обратился в сторону Варгулиса: - Ты?
Варгулис молчал. Канюка пожал плечами.
- Мы быстро точнее выясним, кто вы, - продолжал лысоватый. - Почему, кстати, вы пишете такие письма? Об ваших родителей мы уже кое-что знаем. Вы считаете, что вокруг одни дураки? Нас всех за их держите?
- Непонятно, - сказал Игнат, - в чем мы виноваты и почему считаем вас дураками.
- А почему это вы не в комсомоле, хотя по возрасту подходите? - Вдруг сердито спросила первый секретарь Надя Пацюк. - Как вы объясните такой факт? В комсомол не вступили, а за границу вам хочется немедленно?
Ребята молчали.
- Достаточно, - прижала ладонью какие-то бумаги на столе заведующая отделом пропаганды. - Мы вас больше не задерживаем. Идите и работайте. Ваши намерения ... э-э, хотя и патриотические, но совершать их в вашем возрасте и положении еще рано.
Ребята вышли из здания горисполкома. Варгулис мрачно молчал, а когда поравнялись с продовольственным магазином, предложил:
- На "сухачь" скинемся?
- Да. Можно и на портвейн.
В сквере на скамейке они распила бутылку вина. Игнат закурил и рассказал другу о мосте, шпионов-англичан и "родственницу" Надю Пацюк.
Варгулис выслушал и с горечью отметил:
- Сдохнем мы здесь, братец, среди этих чырванапузых. Не видит нам ни свободы, ни города, ни сил, ни Ангела ...
- Ангел при чем?
- Притча такая есть, - пояснил Варгулис. - Ходит конь вокруг мельничного камня и день, и ночь, и луна, и годы, наконец слепнет, но ... оказывается на том же месте, откуда его и ведут на живодерне. Так и все тут. Разве мы - люди?
И он перацвелив:
- Работайте, работайте ...
- Я вот много думал о том, почему здесь у нас что-то вроде гноеадстойника, - сказал Игнат, - и пришел к выводу. Единственной, на мой взгляд, правильной.
- Ну, и какая та вывод?
- Все дело в крови. Я о том и в вечерней школе недавно спорил. На уроке по литературе.
- В какой крови? - Через паузу спросил Витас.
- Ну, может, в голосе крови, если точнее.
Варгулис заинтересовался, но не подал вида.
- Ты, это - объясни.
- Объясняю. У нас здесь сволочи всякой понаехало, особенно теперь, после войны. Кровь у всех разная. А еще хуже то, что едут сюда не просто пришельцы, а те, кто на своей родине не прижился, воры, проходимцы, люмпены одним словом. Им все наше - чужое: язык, привычки, поведение. Отделить бы нашу Беларусь от этой сволочи. Ну, вот тот масцярок-стукачок, что нас заложил: зачем ему это было нужно?
- Да, - согласился Витас. - Морду бы ему начистить. Надо подумать как.
* * *
В один из выходных Игнат с Варгулисам зашли к Михаилу Астапкович. Тот жил в небольшом частном особняке. Во дворе бегала спущенная с цепи овчарка.
Михаил Астапкович был дома. Он нацепил собаке на цепь, друзья зашли в дом, сняли ботинки, и хозяин провел их в комнату. "Мать поехала на рынок, а отец на какой совещании", - пояснил он. Старшая сестра Михаила пошла на пирушку к подруге.
- Ну как ты? - Спросил Варгулис. - Учишься, работаешь? Рассказывай!
- Все Путем, - ответил хозяин. - Я учусь в вечерней школе, только в восьмой. Там директор - отцовский дружок. И в армию, может, не загрымлю, у меня плоскостопие будто нашли.
- Ага. А. .. хитрость у тебя не нашли?
- Да полно вам, ребята. Выпить хотите? У меня есть вино - домашний. Отцу целую бутыль привезли.
- Давай, - согласился Варгулис, - и закуску неси.
Игнат с вялой интересом рассматривал жилище хозяина. Он был в Астапкович впервые. На столике стоял магнитофон, сбоку на подставке - приемник. Кресла, диван, полочки с книгами. Но ничего достойного среди книг Игнат не обнаружил: размещались в основном учебники и детективы.
Астапкович принес вино в литровом банке, стаканы и кусок колбасы с салом.
- Ищи еще и луковицу, - потребовал Варгулис. - И хлеба ржаного порежет.
Друзья выпили по стакану. Вино было слабое (градусов десять-двенадцать), но пилось приятно. Принялись за колбасу, сало.
- А где ты работаешь? - Не отставал от хозяина Игнат. - Чтобы учиться в вечерней школе, нужна справка с места работы.
- И не собираюсь. Я готовиться буду. В институт. Кое-что подучить. Отец сказал: если что надо, то наймет репетитора.
Игнат знал, что отец Михаила Астапкович - председатель одного из пригородных колхозов, бывший партизан.
От школьных дел беседа перекинулась на то, что происходило в городе. Астапкович, у которого было много свободного времени и который слышал много чего от родителей, рассказал гостям, что в вскрытого в Москве американского шпиона Маньковская есть двоюродный брат, который носит такую ​​фамилию и работает в их городе директором промтоварных базы. Так вот к нему наведались из столицы гэбисты-оперативники и провели обыск. Во всех комсомольских организациях, рассказывал дальше Михаил Астапкович, идут собрания, на которые вынесены два вопроса: первый - осуждение книги Александра Солженицына, а второе - подготовка к наближаючага юбилея, столетия со дня рождения Вождя, так что эту "оттепель" в ближайшее время, по словам отца, прижать такие морозы, что все только вишчэць будут.

* * *
Зима была затяжная, с сильными морозами. Работа в тарном цехе выматывало Игнатия. Только на выходной, в воскресенье, он с наслаждением отсыпался до обеда. Но уже назавтра еще в утренней темноте по всему городу начинали реветь фабричные и заводские гудки - так созвали на работу. В ветхие автобусы с незалатаными дырками на остановках жались и шчамилися люди, висели на дверях и ступеньках. Платили на фабрике мало, но многие "аднавсельцы", которые сумели вырваться из деревни в город, и этому были рады. В магазинах почти ничего стоящего не продавалась: дефицитом было все - от ботинок до кроличьей шапки. На улицах бурлили блатные да прыблатненыя.
А потом как-то вдруг зима закончилась. Настало Пасху, стало тепло, а земля зазеленела бессмертны одуванчиками.
В школе начинали поговаривать о том, что приближаются выпускные экзамены. Пожалуй, именно в связи с этой предстоящей событием активизировался старшина Травкина, который еще более вкрадчиво предварял перед учителями. Капитан Дивицки стыдливо просил у Игната разрешения и аккуратно списывал себе в тетрадь решения задач по математике, физике и слово в слово диктанта по русскому языку.
Смуглая Оксана загадочно молчала, только иногда вяло улыбалась Игнату. Если ее напарницы не было за партой и место пустовало, Игнат падсажвався к ней. Оксана улыбалась ему ровным рядком белых зубов, губы ее плотоядно рта были ярко накрашенные, темные. Иногда глаза, которые ничего не выражали, смотрели на него с тайным пониманием. Так, словно говорил их выражение, я тебе нравлюсь и знаю это, как знаю и то, что ты об этом знаешь. Близость ее тело волновало его. Иногда их руки сталкивались, а то Оксана будто невзначай касалась его ноги своим горячим бедро.
Ефим Гурский, как всегда румяный и свежий на вид, в свободное время и даже на уроках решал сложные задачи по математике и физике. "К жизни нужно подходить стратегически, - как-то сказал он Игнату. - Сейчас у меня одна и основная цель - поступить в политехнический институт. И поступить я должен буду с первого раза, так как второго может и не быть. Поэтому никаких к себе поблажек - потом буду расслабляться ".
Как раз в это время с их вечерней школы и, как они узнали, со своей военной части пропал рядовой Велиев. Поскольку оружия он с собой не захватил, то оперативных групп на его поиски не поднимали. Мнения были самые разные. Велиева в части будто не притесняли, дома, по слухам, тоже ничего плохого не случилось. "Ищут и будут еще некоторое время искать, - сказал Игнату капитан Дивицки. - Кавказцы между собой враждуют, так что его могли и "замочить", к тому же они в отлучку несдержанные и там от них всегда жди только неприятностей, а вообще, у них служить в армии - чуть не позорный занятие. Их военкоматы только глупых и бедных и засиловваюць ".
Наступила по-летнему жаркая погода. В школе объявили расписание выпускных экзаменов, раздали список вопросов. Сдавать надо было экзамены по русскому языку и литературе, истории СССР и всеобщей истории, Конституции СССР, физике, химии, иностранному языку.
Варгулис, с которым Игнатий прежде пабачывся, сказал, что готовиться к экзаменам он вообще не собирается. "В нашей заочной школе, - пояснил Витас, - все равно поставят каждому хоть какой" трояко ". Не оставлять же нас на второй год - ха-ха. Так что учить ничего не буду. Зубрить какую псевдаканстытуцыю, которая никогда не выполняется? Их с ... ю историю? Там же все - ложь ... "
- Но мне нужно хоть какие приличные оценки в аттестате, - заметил ему Игнат. - Это учитывается при поступлении.
- Тогда зубры.
Готовиться к экзаменам и действительно было трудно. Выматывало работа, а в редкий досуг тянуло на реку, где уже во всю купались дети. Игнат раздевался и с наслаждением плавал, потом лежал на траве, вела предаваясь мыслям.
За день до первого экзамена по истории к нему пришел Ефим Гурский - как всегда таинственно улыбающийся и загадочный.
- Готовишься? - Спросил он.
- Большинство ответов на вопросы не знаю, - признался Игнат. - Времени не хватает.
- Тогда держи, - Ефим протянул ему белый лист бумаги с печатью. - Твой билет будет четырнадцатый. Ответ напишешь дома и принесешь с собой. Но все это конфиденциальной и - между нами. Понял?
- Да.
- Рад, что быстро соображаешь. Ну, русскую литературу и язык, считай, ты уже сдал, а вот химию и физику придется подогнать. Но в крайнем случае сестра тебе поможет. Тем более что ты будешь по гуманитарному профиля поступать. Так или нет?
- Ну, точно куда - еще подумаю. Но ведь ты знаешь: мне в технических науках ничего не светит.

* * *
Действительно, экзамены прошли без происшествий, почти спокойно, по отработанному именно для них, "вечерников", сценарию. Экзамены выдержали все, даже старшина Травкина. Игнатий сдал все на отлично, кроме математики, физики и химии: по этим предметам он получил оценку "хорошо".
Уже назавтра, а точнее вечером в вечерней школе должен был состояться выпускной бал. С утра Игнат начал ломать голову, что ему надеть. Единственный старый костюм, который он имел, был, на его взгляд, недостаточно приличный, к тому же из дешевого материала, и, после раздумья, он решил его не надевать.

- Да.
- Так что делать?













































- Да.










- Хорошо.























































































































Новинка! Нажмите на слова вверху, чтобы увидеть альтернативный перевод. Отказаться
Использовать Переводчик Google в следующих ситуациях:Поиск
Видео
Электронная почта
Телефон
Чат
Для бизнеса:Инструменты переводчика
служба "Анализ рынков"
переводчик сайтов
О Переводчике GoogleОтключить моментальный переводКонфиденциальностьСправка

Опять Станкевич.
Через Мозиллу тоже предупреждают об атаке,но я все таки решила перегнать немного.
Портрет выпускника на фоне "оттепели"

Счастье - неизменное состояние, не создано для человека в этом мире. Поэтому все наши мысли о нем в жизни оказываются химерами.
Жан-Жак Руссо. Исповедь

*

Человек медленно шагал через городской сквер, высокого роста, с проседью на висках, красивым открытым лицом, только глаза были спрятаны за солнцезащитными очками. Одет он был, как теперь говорят, демократично - джинсы и легкая куртка-куртка. Мужчина шел по аллейке, углубляясь в Зацень. Майское солнце перешло уже зенит. Было довольно тепло, а на открытых местах, где не росли деревья, даже жарко. Мужчина нашел себе скамейку, возле которой было относительно меньше использованных шприцев, и присел отдохнуть. Он расслабился и едва не задремал, но его тайник разбудили резкие молодые голоса и возгласы. Это были, как установил мужчина, выпускники, так как на некоторых из них он заметил красные ленты через плечо с соответствующей надписью. Они быстро заполнили небольшую полянку-площадку неподалеку. Юноши сразу поснимали рубашки, а девушки стали стягивать колготки, демонстрируя стройные, еще не загорелые ноги. Из сумок стремительно повытаскивали вино и водку, а пластиковые стаканы начали переходить из рук в руки.
Мужчина хотел встать и уйти, но к нему уже приближалась одна из девушек. У нее были волосы соломенного цвета и веснушки на лице и на обнаженных плечах.
- Огонька не одолжите?
Мужчина отдал ей зажигалку.
- Оставьте себе, - сказал он. - Я почти не курю.
- Я тут у вас подымлю, - девушка присела на скамейку. - Вы не против? Там, видите ли, слишком тестостерона, - она кивнула в сторону своей шумной компании.
- Привыкают, - мужчина снял очки. - Сегодня вы, так сказать, выпадаете из гнезда.
- Вылетаем или выпадаем?
- Полагаю, выпадаете. Вы мне напомнили одну девушку. Из моей молодости.
- А-а, как романтично. Вы бы рассказали.
- Вспоминать особо нечего, кроме одного случая. Вряд ли вас это заинтересует, да и времени не хватает, как и у вас, кстати.
Мужчина поднялся со скамейки.
- Как вас зовут? - вдруг спросил он.
- Вероника.
- Красивое имя. Вы также красива.
- Спасибо за комплимент. А вас?
- Игнат. Игнат Васильевич. Ну, удачи в жизни.
Мужчина пошел дальше сквозь веселье и молодой пыл и подумал о том, что вот вроде наступил для них первый день свободы и самостоятельности и вся Вселенная, как им кажется, только для них - со своими достоинствами, открытиями, радостями. Вселенная, которую мы до сих пор не можем понять и вряд ли когда поймем, разве кроме той простой вещи, что она расширяется согласно Хабблу. Но и это может быть неправдой. И профаническая наука, которую изучали эти дети, тоже - ложь. Возможно, все в этом мире - ложь. А они - всего лишь слепцы, на которых уже готовят нападение силы жизни. Так, слепцы.
Мужчина вдруг вспомнил, что птицы иногда выводят птенцов в плафонах фонарей и в день вылета те погибают, так как их глаза не видят, хотя у здоровых птиц зрение в восемь раз превосходит человеческое.
Школа как начало нашего пути. Какая она должна быть, к чему готовить? Может, только давать знания? Но опытные люди говорят: тот, кто знает и видит слишком много - как и тот, кто видит и знает слишком мало, - может сбиться с пути и погибнуть.

1

Уход из школы отмечали за ее зданием, у помойки. Потом они и сами удивлялись: ну и место выбрали. Сбросили в "общак" деньги, которые имели при себе, и принесли дешевого вина - по бутылке каждому. На закуску денег не хватило.
Нельзя сказать, что именно очередная школьная реформа заставила всех четырех, после того как сдали экзамены за девять классов, забрать документы. Суть ее, если упрощенно, заключалась в том, что прежнее десятилетнее обучение на базе средней школы продлено на год и должна сочетаться с производственным, которое проходило на ближайших заводах и фабриках. Они уже ходили, кстати, на такое производственное обучение: пытались что-то вытачивал на станках, подносили болванки. После одиннадцатилетки тех, кто не ухитрился или не успевал поступить в вуз, сразу забирали в армию. Здесь все было с изысканным расчетом. Закончив же обычную десятилетку, поступать в вуз можно было даже дважды - фора в два года была довольно ощутима. Ни Михаилу Астапковичу, ни Ефиму Гурскому перспектива просидеть в школе лишний год, конечно, не улыбалась: их более-менее обеспеченные родители уже просчитывали дальнейшую учебу для своих детей. Витас Варгулис (его отец, литовец по национальности, был репрессирован) - старше всех на год, так как однажды он остался в пятом классе на второй год, просто хотел быть свободным - уйти, пока кое-что, куда-нибудь поработать; то же хотел и Игнат Канюков. Последние были сыновьями репрессированных, и им ничего "не светило", хотя учились все равно и документы получили с неплохими оценками, даже Варгулис.
У помойки было тихо, пригревало солнце. Пили из горлышка, усевшись на траву. Любимый напиток пролетариев - вино под названием "Волжский" - постепенно стучал в голову, "приход" был ощутим.
Закурили.
- Кайф! - Блаженно высказался Михаил Астапкович.
- Не боись, ребята, все мы правильно сделали, а то с ... ли нам здесь всякая херня, - разглагольствовал Витас Варгулис. - Икс квадрат плюс Игрек домкрат равняется ... гипотенузе акселерат, тьфу ты ... Хочу свободы, надоело все. Я эту школу перерос.
- Все, на мой скромный взгляд, неправильно преподают. - поддержал его Игнат Канюков.
Ефим Гурский на эти пассажи тактично промолчал. Он был лучшим математиком в классе.
- Да, но все равно без аттестата нам п...ц, - охладил Варгулиса Астапкович. - И на работе, куда мы, может, и устроимся, сразу привяжутся: давай соответствующую "ксиву". Разве что плоское таскать, круглое катать ...
- Это я ... Нет, пусть дебилы с имбецилами таскают. Я актером буду, - сразу "соскочил с телеги" Варгулис.
- Все равно тебе придется учиться, - высказался наконец и Гурский. - Ну, хоть какое театральное училище закончить. Систему Станиславского усвоить.
- Ну, может, после.
Варгулис подумал, вдруг вытащил из кармана финку, хищно прищурился и зажал ее в зубах.
- Кавказский танец, называется лезгинка, - объявил он, вскочил и начал перебирать ногами, опять вытаращив глаза и выкрикивая сквозь зубы: "ос-с-с-с!".
- Ну, как я в грузина перевоплотился? - Наконец остановился он.
- О-о, класс, - вяло одобрили все.
- А закусить не взяли, - отметил Михаил Астапкович.
- Сало бы, хлеба ломтик белого.
- Может колбасы краковской?
- Лучшая закуска - сигарета.
И правда, о закуске они, совсем неопытные пьяницы, опасно не подумали.
- Ну, а ты куда намылился? - спросил Игнатия Астапкович, хотя они с ним как-то и обсуждали этот вопрос ранее.
- Ты же знаешь, пойду на завод, мне уже шестнадцать. Но хотя с шестнадцати не берут, пообещали взять, правда, на тяжелую работу.
- На какую такую "тяжелую?" - Спросил Ефим Гурский. - Ты, это, доложи коллективу, не скрывай.
Игнат Канюков хотел ответить, но вдруг почувствовал, что язык ему не подвластен.
- Э-э, б-э, - он неожиданно понял, что пьян. Бутылка была пуста.
- Ну, а я посплю, - неожиданно объявил Астапкович, вытянулся в траве, сплюнул и засопел.
- Мне, это, то не того, я тоже отдохну, - Гурский прилег рядом и закрыл глаза. Лицо его стало бледным.
Игнат вдруг почувствовал, что отключается. Перед глазами плыло, ноги не слушались. Он упал в траву.
Спустя полчаса их "застукала" уборщица, которая выносила на помойку мусор. Она сразу побежала к директору.
Далее события разворачивались стремительно. Директор, по школьной кличке Сырник (полноватый, светловолосый и розовощекий), немедленно прибежал на место происшествия. Он сначала испугался, но, увидев пустые бутылки, сразу все понял и действовал оперативно. "Скорая помощь", вызванная им на всякий случай, вскоре прибыла на помойку. Всех четырех отчасти привели в сознание, причем Астапковича стошнило, погрузили в машину и развезли по домам.
Назавтра все они должны были забирать документы. Сырники принял всех четырех в кабинете, но вопреки их опасениям, вел себя прилично и по-мужски: слишком не учил и не угрожал никакими карами.
- Головы болят? - тактично спросил он.
- Да, - согласились они.
- Сочувствую, но помочь ничем не могу.
- Мы, это, виноваты, - начали они просить прощения.
- Там за окном, - директор Сырник загадочно показал пальцем, - много всякой работы. Так что желаю вам успеха. И запомните: чтобы пить - надо знать свою дозу и не забывать хорошую закуску.
С документами в руках они вышли на школьный двор, с облегчением, но и с чувством непонятной тревоги оглянулись в последний раз на школу, где проучились с первого по девятый класс, и - пошли на улицу, сойдясь в словах и мыслях, что директор Сырник вообще неплохой мужик.
Больше пить не рисковали: дома каждого уже ждали родители.
Игнат Канюков с Варгулисом жили недалеко друг от друга и поэтому пошли домой вместе.
- Дело в том, - объяснял Игнату по дороге Варгулис, - что устроиться на работу куда-нибудь хотя и сложно, но реально. А вот в вечернюю школу придется идти снова в девятый класс. Там, как я узнал, у них как раз вроде наших случаев строго и все оговорено, к тому же другая программа. Так что все равно приходится одиннадцать лет сидеть за партой. Думаешь, мы одни такие хитрые и проворные? В этой стране все во вред молодым.
- Так что делать? - Вяло поинтересовался Игнат.
- А мы справки нарисуем.
- Как это?
- А вот пошли ко мне. Я уже все продумал.
План Варгулиса действительно был гениально прост. К осени устроиться на работу, подделать в документах оценки и даты (всего одну-две цифры) и предоставить те справки в десятый, последний, класс (в так называемых СШРМ сохранялась десятилетка) и в самую дальнюю от нашей вечернюю школу. Такую быстро нашли - это была десятилетка для рабочих, бригадиров, мастеров, у которых не было среднего образования. Школа располагалась в районе вокзала на базе дневной.
Обсудив план в деталях, Канюков с Варгулисом вместе и по отдельности начали искать работу. Но устроиться на какой-нибудь завод или фабрику оказалось не так просто в связи с их молодым возрастом и тем, что они не имели никакой профессии. Лето заканчивалось, и вместе с наступлением осени нарастала их неуверенность в выбранном пути.
Наконец когда они встретились после очередных безуспешных поисков, Варгулис неожиданно взорвался злобой:
- Надо, думаю, бежать отсюда, делать ноги, как говорят, потому что здесь царят хитрые дураки и кастраты. По радио из-за "бугра" ежедневно болтают: "оттепель, оттепель", а что изменилось? З... ло меня эта общение. Только и слышишь: "умножим мы усилия в борьбе за изобилие ..." А где оно - "изобилие"? Да и не в нем одном дело. Мне душно здесь, в этом гноеотстойнике.
Поскольку такая же мысль не раз возникала и у Канюкова, он с долей скепсиса, но с энтузиазмом поддержал друга, хотя вынужден был его немного охладить.
- Куда именно мы будем убегать? - Спросил он. - Только не за "изобилием", а за свободой. Мне свободы не хватает.
Варгулис вытащил карту, наверное давно подготовленную, склонился над ней и некоторое время усердно изучал.
- Ближе всех стран - Финляндия, - наконец объявил он.
- Даже если мы сумеем просочиться через границу, финны выдадут нас Совдепии. У них взаимное соглашение. Я слышал по радио ...
- Резонно. Тогда надо бежать через море.
- На чем? На плоту из бревен?
- Так что нам здесь - подыхать?
Игнат Канюков невольно задумался. Действительно, перспектива оставаться здесь на всю жизнь им, сиротами да еще детям репрессированных, ничего стоящего не обещала. Впереди были непосильный труд, голод, холод, одиночество и напрасно потерянное время.
- Надо ждать, быть мудрыми, заработать денег.
- Где заработать? Я, может, и хочу, а не дают возможности.
- Там, где повезет.
Варгулис нервно вскочил со стула. Новая идея внезапно осенила его. Мы забыли, что чтобы выжить, надо воспользоваться и хитростью. А что если подать заявку на марш-бросок мира, ну, например, по Европе? На велосипедах, с соответствующими лозунгами: "Мир, труд, май"? .. Они же обожают эту херню ...
В стране действительно в разгаре была так называемая хрущевская "оттепель", о которой они, несмотря на глушилки, слушали по приемникам. Модными, соответственно, стали и всякие "мирные" движения, действия и поступки самых различных энтузиастов. Об этом говорили по телевидению и в кинохроника, писали в газетах.
- И что?
- Как только нас выпустят за границу, мы и убежим.
В этом наивном и достаточно безумным плане Варгулиса была какой-то незначительный резон, и Игнат сказал, что обдумает все дома, но на работу устраиваться придется все равно - так к ним будет меньше подозрительности.
Письмо в Москву они после колебаний все-таки отправили. Игнат, который писал без ошибок, сам составил его по-русски.

2

Через неделю Витас Варгулис устроился подсобником на завод автооборудования и начал выполнять там самую черную работу: обтачивать заготовки, убирать и таскать к станочников болванки.
Игнатия Канюкова по протекции устроили на фабрику сколачивать ящики, пообещав, что через месяц-другой, наверное, переведут учеником в цех. Он попал в бригаду нескольких мрачных, равнодушных ко всему, кроме водки, дядя. Они вручили Игнату молоток, кабачке и показали, где брать доски и гвозди.
Вечерних школ в городе было несколько, и он вместе с Варгулисам пробный, более ради разведки, понесли документы в ближайшую. Но там их согласились принять не в десятый, а снова в девятый класс - наверное, уже действовала соответствующая инструкция в системе образования. Оставалось одно - подделать справки, что они и сделали на квартире у Варгулиса.
Поскольку им выдали и еще одни справки - с мест работы, то обоих сразу и зачислили в десятый класс. Вечерняя школа на базе дневной была рядом с вокзалом. На занятиях Игнат с Варгулисом по привычке сели за последнюю парту, с интересом осматривая незнакомую "взрослую" среду. Некоторые ученики имели уже лысины, другие - седину, но были и моложе на вид. На друзей тоже обратили внимание, так как занятия шли уже почти неделю и они оказались в роли новичков. Одного из учеников их десятого класса Игнат с Витасом сразу узнали: это был мастер с завода агрегатов, на котором они, еще в дневной школе, проходили обязательную производственную практику. Мастер был небольшого роста, в годах, с острым личиком и уклонисты ячейками, которые некоторое время удивленно и подозрительно сверлили ребят.
- Как ты думаешь: узнал он нас или нет? - Мрачно спросил Витас в Игната.
- А какая разница?
- А такая, братец, что когда узнал, то наши дела - п...ц. Не нравится он мне. И на заводе от него на рвоту тянуло. Достал, выдвиженец хренов. Холоп. Как ты думаешь: "заложит" он нас или нет?
- А зачем это ему? Мужик же, вроде. Какая польза?
- Нет, здесь опасность, - не согласился Варгулис. - Я нутром чувствую эту гниду. Хотя бы дали какой месяц-два поучиться, а там, может в другую школу далее перевестись можно было бы, в заочную например.
Прошел урок, второй, и парни стали спокойнее. На перерыве даже сбегали в вокзальный буфет за пончиками. Но в начале очередного урока в класс зашел директор школы - болезненного вида мужчина лет пятидесяти.
- Канюков Игнатий, Варгулис Витас, встаньте! - Приказал он.
Друзья встали из-за парты.
- За обман администрации и мошенничества вы исключаетесь из школы. Заберите вашу "липу", - директор бросил на стол их бумаги - и чтобы мы вас больше не видели. Здесь учатся серьезные люди. Немедленно покиньте класс, а то я вызову милицию.
Согнувшись, оба забрали со стола справки и пошли к двери. Последнее, что увидел Игнат, было радостное личико мастера с завода агрегатов. Глазки его триумфально блестели.

*
На фабрике Игнат сильно уставал. В токарном цехе стоял постоянный грохот молотков и визг циркулярной пилы. От сквозняков часто простужался, но молодой и сильный организм не давал заболеть. Об школу он пока не думал, а в свободное время пристрастился к книгам, к которым имел тягу с детства.
Недалеко от дома, где он жил, еще гораздо раньше Игнат заметил небольшую библиотеку с довольно приличным набором книг по иностранной, белорусской и русской литературы. "Оттепель", о которой ежедневно вспоминали вражеские радиостанции с Запада, неожиданно позволилf многим вертлявым литераторам перевести серьезных западных писателей, отдельные книжки которых осели на полках городских библиотек. Конечно, они были не слишком востребованы, но оценить для себя сам этот факт Игнат сумел только позже, когда начал формироваться его литературный вкус. В библиотеку приходили литературные журналы, среди которых он отдавал предпочтение "Иностранная литература" и "Новому миру". Игнатий открыл для себя Достоевского, Черного, Горецкого, Фитцжеральда, Фолкнера, Хемингуэя, Голсуорси, братьев Манн, Гамсуна и еще многих писателей. Впрочем это была не его вина, что часть жизни он узнавал сначала по книгам: во всяком случае они хотя бы воспитали его вкус.

3

Варгулис сообщил Игнату, что планирует внести документы в заочную школу, только не городскую, а районную. Там также десятилетка, берут всех, и стукачей там, наверное, нет, ну, может, меньше, чем в городской. Только ездить далековато.
- Пойдем? - Предложил он.
- Не пойду, - ответил Игнат. - Очень устаю на работе и далеко ездить не смогу. Ну, разве после, когда меня переведут в цех.
В выходной он сходил к Гурскому. Тот рассказал ему, что уже считается неким лаборантом, а учиться пошел в двадцать шестую вечернюю школу сразу в десятый класс.