Ангелина Гончарова

Птица Квезал и Луна

Еще как Хозяин начал строить дом, птица Квезал иногда садилась где-нибудь неподалеку, обычно на выросшее дерево, и наблюдала. Она просчитывало Хозяина: что он любит, или имеет склонности, кого уважает, в общем, какой он и чего стоит.
Настало неспокойное время: вокруг мегаполиса возникали многочисленные города-спутники, поселки, просто колонии дач, усыпанные сооружениями, похожими на то, которое возводил Хозяин, - с башнями и башенками, а то и без них, иногда совсем безвкусных, и птица Квезал нервничала, так как предчувствовала изменения в худшую сторону. Что двигало этими людьми? Наверное, не только синдром беспокойства, болезнь, которую уже зафиксировали неврологи - когда все время хочется ходить, бегать, а в теле дефицит железа? Наверное, нет. Не только.
Особенно высокими и богатыми делали свои дома наркодельцов: совсем новые, появившиеся у этих местах в последние времена, и потомки тех пришельцев, которые осели здесь в послевоенное время (а воевали здесь почти всегда), и цепко держались за эту землю до нынешних перемен, что неожиданно придали им возможности наилучшего благоприятствования. Хозяин был из здешних, не занимался ни рискованным бизнесом, ни наркотиками, и дом построил обычный, двухэтажный, без каких-либо отклонений в стиле барокко. Как только строительство закончилось, Хозяин перевез в дом семью: жену, дочь и сына. Дочери было пятнадцать лет, а сыну всего лишь десять.
Прошло некоторое время. Поскольку Хозяин не принял никаких защитных мер, на двадцать девятый день Луны в доме поселился Злодей. Он пробрался в жилище сразу после того, как Луна полностью вошел в тень, и выбрал себе место в одной из комнат, где и стал жить. Конечно, ни Хозяин, ни его жена не замечали Злыдня: визуально для всех них он был невидим. Только птица Квезал сразу усмотрела навасёла-Невидимке и закричала, вложив в свой крик всю ненависть, презрение и страх.
- Ка-ра-и-ка-ра!
Злодей тоже почувствовал и распознал своего врага. Но он был уверен, что Хозяин никогда не узнает о чем кричит птица Квезал, и поэтому продолжал свою жизнь так, как ему хотелось.
Первое, что он немедленно совершил - было выкачивания энергии из спящих. Невидимый, он с вечера приходил в спальный комнату и, изменив свою сущность к эфирному времени, пролезала в уснувших и забирал часть их силы.
- Что-то я плохо спала, - говорила жена Хозяина. - Ничего, отдохну днем, после обеда.
- Папа, голова болит, - иногда жаловалась и дочь.
- Ка-ра-и-ка-ра! - Кричала птица Квезал, но ее не понимали.
Перед заходом солнца птица Квезал вынуждена была оставлять уже чуть освещенную чырванеючым на горизонте светилом свободное пространство и улететь в гнездо, чтобы пережить очередное наступление темноты и восстановить в коротком декабря силы.
Тем временем Злодей накопил столько энергии, что однажды схватил с земли камень и швырнул в птицу. Поскольку злодеи не могут промазал, камень попал птице Квезал в сторону, и только чудо спас ее от того, чтобы не сломалось маховые кость крыла. С того случая птица Квезал стала более осторожной.
Между тем, Злодей прочно устроился в жилище Хозяина, постепенно входя во все дела и даже незаметно, в свою пользу изменяя их естественную ходьбу. Часто он подходил к самому большому зеркало в доме и рассматривал в нем себя: глаза черные, челюсти выдвинуты вперед, но виду от этого придается своеобразный запал, туловище короткое, лоб низкий и заросший густыми черными волосами, которые, если зачесал ним обратно, увильготнившы кремом хозяйки, начинали сияющий и брутально блестеть, оттеняя желтую, будто сильно загорелую кожу на лице. Довольный осмотром, Злодей шлялся по дому и щипал детей. Супруга Хозяина ходила сонная, после обеда иногда ложилась отдохнуть, а птица Квезал кричала:
- Ка-ра-и-ка-ра!
И жена Хозяина жаловалась назад:
- Эта птица на дереве напротив так кричит, что будить меня и не дает потом заснуть. Прогони ее.
- Лучше я спилю дерево, - после раздумья сказал Хозяин. - Все равно оно сухое. Или придумаю еще что-нибудь.
Сволочь, крадучись, выходил из дома во двор и искал какой камень. Тогда птица Квезал узмахвала крыльями, поднимался в воздух и отлетала подальше. Но возвращалась и снова кричала:
- Ка-ра-и-ка-ра!
- Нет, это невозможно, - стонала Хозяйка и хваталась за голову. - Она так кричит, а у меня мигрень!
Между тем, Злодей то и дело имел телепатически связь со злодеями более выше его ранга и целенаправленно просил их прислать ему напарника или напарницу. Лучше напарницу. В чем смысл его существования? - Спрашивал он своих сюзерена. - Вообще - что делать? Задача в том, - припомнили ему, - чтобы завоевать тех, кто вокруг него, изнутри. В его случае - то есть, во-первых, жениться на дочери Хозяина и, во-вторых, ждать. Разве ожидать в обстановке вражды - не прерогатива сильных? - Спросили у него.
Злодей составил собственный план действий и вскоре материализовался в облике черноволосого, с желтой кожей молодого человека, золотой фикс во рту и одетого в шелковую белую рубашку и черные шелковые брюки, желтые, остроносые сапоги и бархатную жилетку. Пальцы его рук украшали два золотых кольца-печатки.
Несовершеннолетняя Хозяйская дочь встретилась с незнакомцем у дома и впечатлена его внешним видом, разговаривала с ним, после чего, взволнованная, долго не могла заснуть, так как экзотический парень назначил ей встречу. Они встретились несколько раз, и через некоторое время решили сыграть свадьбу, так как Злодей привел других злодеев, которые назвались родителями жениха, и все вместе быстро сосватали девушку. Только Хозяев сын невзлюбил жениха и всячески давал это понять ему и всем домашним. Примерно в это время Хозяин сделал силки из жилки и закрепил его на сухом дереве, где садилась птица Квезал.

* * *
Теперь следует сделать небольшое отступление, чтобы в общих чертах кратко рассказать о внешнем виде птицы Квезал. Как утверждает путеводитель, Квезал (Pharomachrus mocino) - один из наиболее известных представителей отряда трагонав, и один из самых таинственных представителей своего вида. Это большая, более метра в длину существо, ярко-зеленой, с металлическим оттенком окраской, большими крыльями, сине-голубой спиной и животом малинового цвета. На голове перья создает красивый хохол. Как и все трагоны, птица Квезал имеет свое гнездо где-нибудь в лесу. В неволе не живет.

* * *
Продолжая наш рассказ, отметим, что птица Квезал попала в силки как раз накануне свадьбы. Посаженная насилием в клетку, она, ностальгируя, начала рассуждать над тем, как это могло случиться, что она - мудрая и чуткая, сумела так оплошать, что в результате потеряла самое ценное - личную свободу. Так, предполагала она, злодеев все большее, но не все ли равно, кто будет дальше задавать тон в этом крае? Есть же еще и другие - Земля большая, а если тут станет по себе, она переберется на Луну. Птица Квезал часто представляла себе (обычно, обиженная кем-то, или якимисьци обстоятельствами в трудные для ее существования времена), как она переселится на земной спутник, где всегда рады мудрыми спокойным и трудолюбивым. Но пока что вместо этого - клетка и месть Злыдня, а что будет месть, и самая жестокая, птица Квезал больше не сомневалась. Прежде Злодей уже наведался к ней с сигаретой, пускал дым в глаза и прикурил лапу (птица Квезал выдержала, даже не вскрикнула) и пошел (его позвали), пообещав приходить ежедневно и неустанно ее пытать.
Осознание своей трагической ошибки вселила в птице Квезал большую тоску. Размышляя о дэкартавскую концепцию свободы безразличия, птица Квезал не находила, тем не менее, достаточно весомых выводов, чтобы оправдать свой глупый случай. Птица Квезал долго предполагала о том, надо ли вообще помогать слабым? Разве, помогая им, мы не истощала тем самым себя и всех сильных, и те, в свою очередь, становятся слабыми, и таким образом погибают? Размышляя, по Лукияна, о проблемах, например, реинкарнации, птица Квезал решила, что последняя ее ступень - камень - вероятно как раз и является доминантой человека. Разве не превратится со временем все человечество в сплошные груды камней и камешков, а Землей овладеют Злыдни, и будут бросать, ради вреда или развлечения, этим камнем в птиц? ..
* * *
Между тем, свадьба набирала силу. Столы стояли прямо перед домом на лужайки. За ними сидели многие приглашенные, в основном злодеи, а также родители невесты (Хозяин с женой) и приглашенные с их стороны, подруги невесты и друзья жениха.
Птица Квезал видела, как щедрое употребление алкоголя и пляски наконец привели к общей эйфории. С намерением падпоены Хозяин заснул на короткое время прямо за столом, чем как раз и воспользовались злодеи, так повели также опьяневший его жену в глубину сада, за беседку. Через полчаса она вернулась оттуда расхристанная и с блуждающей, рассеянной улыбкой на устах. Потом туда же злодеи начали таскать по очереди подруг невесты, а Злодей потащил в дом саму невесту, на полпути остановит, правда, малолетним сыном Хозяина, который начал с ним драку, но разве он мог справиться злодеев?
От наблюдения всего этого птица Квезал почувствовала, как ее сердце опять словно трепещет на одной тонкой и настороженным ноте. Вдруг она будто услышала шаги. Это сын Хозяина, подумала она, и, наверное, он пришел, чтобы покормить ее, а, может, и освободить из неволи. Он возьмет и откроет дверь клетки, рассуждала птица Квезал, и она снова станет свободной.
И правда, это оказался сын Хозяина. Подросток подошел вплотную и, вытянув руку, почесал птице шею, а потом - потом щелкнуло задвижка, и дверь клетки распахнулась. Путь был свободен.
Птица сразу прыгнула в свободное пространство за дверцей клетки, и в несколько взмахов крыльев начала подниматься все выше и выше - туда, где, в сверкании звезд, яркий, большой и манящий, висел Луну. И птица Квезал подумала: если еще ей выпадет такой повод, да и вообще, что держит ее здесь, на Земле? И она набирала высоту и видела, как Земля постепенно остается внизу - гигантский голубой шар с реками, морями и океанами, кое-где освещенный солнцем, покрытый облаками или тяжелыми тучами, которые то и дело пересекались зарницами, и она слышала далекий удар грома. А потом всю часть горизонта впереди заслал Луну, и птица Квезал плыла и плыла к нему, взмахивая своими мощными крыльями.
* * *
... - Ну, я даже немного поспал, - сказал очнувшийся Хозяин и потряс головой. Он сидел за столом, перед ним стояла водка и в тарелке еда - свадьба продолжалась. Но на него уже будто и не обращали внимания - всем управляли многочисленные гости, которых, казалось, становилось все больше и больше.
- А теперь, - закричал вдруг Хозяин, чтобы привлечь к себе внимание, - сейчас я покажу вам птицу Квезал!
И он принес клетку, в углу которой громоздилась птица.
Хозяин сунул в клетку руку, потом, пораженный, уже обе руки и вытащил птицу наружу.

Утром следующего дня Хозяев сын закопал ее окоченевшие тушку у землю у свалки.

©

Латвийская литература



Лайма Муктупавела

Заповедь шампиньонов
Глава из романа

Дареные кони зубасты

ВЕРБОВЩИК РЕКРУТОВ проворно взял протянутый мной конвертик. Заглянул в него и наметанным глазом пересчитал зеленые бумажки. Бумажек много – доллары зеленые, а латы – синие, два клонированных парусника. В обмен протянул билет. Рига-Копенгаген-Дублин.
Напутственные слова: никто тебя там не держит, не понравится – через год езжай домой, деньги перечисляй через банки, в конвертах домой не посылай, так ты только подкормишь почтарей-воров в Латвии, язык выучишь, дорогу найдешь, ну, так с Богом! И был таков. Собирать посредническую мзду с других таких же, как я. Чуть-чуть напуганных и слегка растерянных, словно перед тем, как войти в воду неизвестной глубины.
Таких в бюро вербовки рекрутов было несколько человек. Для всех нас отлет в землю обетованную состоится послезавтра.
Стало быть, один свободный день, чтобы собрать сумки или же подняться с чемодана. Я слыхала, иные ждут разрешения на работу по пять месяцев и больше. Живут надеждой, что кому-то из ирландских хозяев понадобятся именно его руки и спина. Уложенные сумки месяцами стоят в углу, потому что никто не знает, по каким правилам хозяева отбирают рабочую силу.
Хотя – о чем тут думать? Будь я сама рабовладелицей где-нибудь на Миссисипи, не ломала бы голову над выбором.
Мужчины – рослые, стройные, с мощной мускулатурой, здоровыми зубами, бессемейные, вездеходы и на все руки мастера, такие, кто не может не поднять земной шар, если я того потребую. Такие, чтоб хоть усрись, хоть кровь из носу, а сделали нужную мне работу. Сделали любой ценой, потому что на приобретение дорогой техники для строительства пирамид у меня нет ни средств, ни желания утруждать себя.
Так, дальше ® женщины – смотря на какую работу они мне понадобились бы. Скажу как есть – здоровые, бездетные, желательно некрасивые, чтобы не создавать угрозы для моей семьи (если бы я, к примеру, была рабовладелицей и моим мужем был мой муж – мужчина/самец, как и все они), образование и прежнее место работы не имеют значения, ведь им же предстоит делать то, чему их научат. Как мне, например. Я буду отбирать и срезать грибы.
Или же нет – как раз наоборот, пусть у них дома останется куча детей, ведь тогда они будут вкалывать так, чтобы заработать на прокорм своим кукушатам. Стерпят все и даже больше, лишь бы дети ни в чем не нуждались.
В таком роде.
Вербовщица рекрутов за компьютером отвечает и на телефонные звонки:
- Алло! Да, я вас очень хорошо слышу. Да, минутку обождите… Да, на вас пришел запрос. Так что можете ехать к нам за последними документами. Ах, чем заниматься? Минутку… Да какое это имеет значение? Ну-у, рабочий на скотобойне… Sorry, то, что у вас высшее образование, ничего не значит. Ну как, приедете за документами?
Разговор окончен, но сотрудница еще фыркает – мол, если ему так хочется важничать и работать по специальности, пусть ищет работу здесь, хе-хе… по специальности. Там деньги зарабатывают на бойне, und alles!
Она ведет себя точно так же, как чиновницы на латвийских государственных биржах труда. Те тоже оставшихся без работы принимают в кабинетах с усмешечкой. Смотрят на тебя как на ноль без палочки, как на последнего лентяя, неумеху, неудачника.
С огромным сознанием собственного превосходства сотрудницы обычно подсовывают ищущему работу список занятий, в каких есть нужда: страховые агенты (работа за грошовые проценты от заключенных договоров, на селе вообще нечего страховать, выгодные договора давно заключены), пекари в хлебопекарню (работа в три смены, зарплата суше самой усохшей колбасы в самой минимальной корзине потребления), работники к хуторянам (фактически – за прокорм, но хозяева на селе спасаются как могут и ведут себя точно умные крысы, которые удирают с тонущего корабля сельского хозяйства), рабочие на лесопилку (ну, конечно, на лесопилку, где рабочим месяцами не платят), продавщица (ага, в тот самый магазин, откуда меня уволили, взяв новенькую).
Ну как, берете какое-нибудь место? Не надо быть такой гордой! Мы идем вам навстречу, а вы тут задираете нос, ни образования у вас, ничего, радуйтесь, что мы хоть что-то вам даем. Если три раза откажетесь, мы больше не будем обязаны предлагать вам работу…
Мои сотоварищи тоже ждут чего-то, как я. Они едут каждый в свой ирландский город – Корк, Дублин, Манагам, а я свой город на карте не нашла. И никто со мной туда не едет.
О, Езус, я, ездившая до сих пор только автобусами, только поездами и только по Латвии, теперь стою перед такой дорогой, где и дороги-то нет. Надо лететь… Одной!
Разговорчики о том, что языку я выучусь, что нигде не пропаду, меня, скорее, тревожат. Я знаю только латышский и русский. Английский слыхала в школе и знаю, как он звучит. Ну ладно, хоть какое-то утешение.
Смущенно улыбнувшись на прощанье, я выхожу из бюро вербовщиков. Вдогонку мне бросают пожелание удачи и больших денег. Хорошо еще, что так.
Я брожу по рижским магазинам и пытаюсь вспомнить, что мне надо докупить. Что понадобится там, где я буду зарабатывать? Решаюсь на такие покупки: там льют дожди – беру пластиковое пончо + резиновые сапоги – шлепать по лужам. Рабочие брюки, перчатки, носки, сапожки, последняя мелочевка, вот, кажется, и все.
Нет, не все.
Я не простилась.
Этой ночью буду спать одна.
Но я не хочу оставаться одна и грустить. Хочу, чтобы рядом был теплый человек. Где такого взять? Верьте не верьте, но самое благодарное место – это поезда. Поеду в Огре. К Эллочке.
Все приметы со мной. Я знаю, что меня ведет чья-то рука. Может, и потому, что сама взбиваю сметану в комья масла и как маленький лягушонок отчаянно стараюсь жить, я отшвырнутой кошкой падаю на ноги, будто Некто подставляет руку под меня.
Вот сейчас, даже в поезде, уж точно посланный Самим, притулился к окну мужчина. Такой, с кем никто рядом не сел, такой странноватый. На нем черное пальто. Никакие, а значит, нормальные темные брюки, на руках черные кожаные перчатки. Обут в черные сапоги, зашнурованные невиданным узелковым узором. Цик-цак-цак, трик-трак-трак, а потом снова – эники-беники цик-цак-цак…
Рыжий. Мне очень нравятся рыжие. Обычно, стоит выдать рыжему комплимент – мол, у него в волосах запуталось что-то от осеннего солнца, ля-ля, все как один покупаются на эту приманку. Только произнести надо с таким выражением, как не говорят учительницы литературы на пенсии. Без пафоса, просто, от души. Тогда они верят. Да и вранья тут никакого. Рыжие волосы – это судьба!
Его странноватость, оказывается, - его открытое лицо. Этакое чистое. Взгляд без подвоха, полный благожелательности. Такой обезоруживает до самых костей. В нем, как в норах, глубоко затаились глаза, ай, синие глаза, которые не глядят на нас, рядом сидящих, а по-ковбойски кидают лассо, ловя встречный взгляд соседей.
И – как венец всему – белый шарф. Как раз белый шарф и делает его необычным. Кто в наши дни носит белые шарфы? Это, скорее, для денди девятнадцатого века. Но у него не шелковый, а теплый шерстяной шарф с кисточками.
Как расставлять силки, выходя на охоту? Главное, чтобы дичь не догадывалась, что на нее охотятся, а считала, что она сама – охотник. Делается это так. Прежде всего, надо сесть таким образом, чтобы вместе с жертвенным агнцем составить гроздочку орехов на ветке орешины. Как бы группочку. Я усаживаюсь на край скамейки и разворачиваюсь на три четверти лицом к дичи. Будем точны в выражениях. Занимаю два места, и никто со стороны не может помешать моей охоте. Его взгляд не в силах нарушить мое мысленное целомудрие.
Принимаюсь читать попавшийся под руку женский журнал.
Все благоприятствует мне – приметы, статья в журнале про массаж, колыхание вагона туда-сюда. Моя коленка/вектор как бы между прочим стучится к коллеге. Тук-тук, sorry, пожалуйста, наивный поросенок Наф-Наф, пусти погреться бедную озябшую овечку. Только бы не разглядел мою волчью шкуру и алчные зубки, да на то есть методика и опыт.
Вперед, изголодавшаяся по теплому человеку!
Рыжий сосед не может не заметить фотографию, которая прилагается к публикации. Фото мужчины. Нас, женщин, учат делать массаж мужчине. Сам мощный, как жеребец, шея открыта на манер гейши, и волосы приподняты в прическе, которую поддерживают две кисточки. Подбородок разрисован линиями массажа и волнообразными дугами.
О, силы Кундалини, пребудьте со мной!
Услышано.
По необъяснимым причинам поезд останавливается где-то между Шкиротавой и Гайсмой, а свет в вагоне гаснет и становится темно. Я делаю свой первый пилотный бросок – словно бы мне страшно в темноте. Будто подавляю испуг.
Никакой реакции.
Следующий ход за вами, мадам, говорит мой охотничий опыт, и я отдаюсь на волю импровизации в его духе. Я как бы в досаде ворчу, мол, как жаль, что нельзя продолжить чтение, так интересно написано, и – на тебе, прямо по Плудонису: нет света мне в тех комнатах…
А о чем пишут?
Да ничего особенного… о чем еще может с интересом читать одинокая женщина, если не о мужчинах, об их… м-м… натуре, да, о чувствительности, уме и сексуальности.
Ну, и как?
И так всегда – они изображают дурачков, резвых мустангов, которые свободно носятся по прерии и считают себя неуловимыми. А этот, ну, знаете, словно сам стремится в мою ловушку. Он так отзывчиво подхватил тему, сам выложил пару интересных вещей о мужчинах, и тут я малость растерялась. Хм, кто здесь на кого ведет охоту? Конечно, он согласился с тезисом, что все мужчины – свиньи, бугаи, производители или же козлы. Скорее, он сам же это и сказал, чтобы веселее было. Вырвал у меня мое оружие!
Обычно ведь бывает так, что им нравится возражать, мол, не все свиньи. Им нравится доказывать обратное – есть же и хорошие мужчины, и тогда… тогда им остается вообразить, что женщина уже приняла их точку зрения. Правильную точку зрения.
Рыжий проявил большой интерес к мужскому массажу. Что, массируют только шею, загорбок? Почему бы и не декольте?
И почему массируют только плоть, а не сердце, вы понимаете, что я имею в виду, - массируют ведь не только кардиологи в случае инфаркта? А так – через чувства или присутствие без прикосновений.
Почему хороший тон требует называть мужчину самцом, а женщине – льстить?
Почему принято мужчин сплошь считать гонцами, а те же мужчины, посягатели на женскую плоть, разум и чувства, посвящают женщинам поэтические прозвания, называют их венерами яновными?
Ведь и у мужчины может быть такое состояние души и тела, когда хочется лишь присутствия другого человека, да, да, подержать его за руку и все? А не утверждать себя в постели пылким, страстным, дьявольски отменным трахальщиком?
Последнее он произнес как бы и не мне. И не себе тоже, а обобщенно.
Мое оружие для заарканивания мужчины валяется где-то под забором за ненадобностью. Нет никакой методики против тех, кто в темном вагоне поезда расстегивает шкуры со своей совести или разума. К чему оружие для взятия крепости, если жертва сама сбрасывает старую роговую оболочку и позволяет себе быть честной и правдивой. Таких обычно даже пугаются, посылают по-черному, обзывают сумасшедшими. А почему? Да потому, что признался, мол, боюсь идти на штурм предстоящих гор. Хочу, чтобы со мной посидели. Подержали за руку, как ребенка.
И чтобы сидящий рядом ничего не говорил. Может, только вместе помолчал, потому что в борьбе с драконами все встреченные на пути старички были добрыми советчиками, но на битву брат-дурак шел один и стеклянные горы райнисовский Антынь трижды таранил сам. Старичок-молчальник всего лишь сказал напутственные слова. Такие ничего не выражающие, но очень емкие, типа – все будет хорошо, будет хорошо…
Я беру холодную руку антыня в свои. Знаешь, я завтра еду в Ирландию. Работать. Целый год буду грибы собирать, шепчу.
Я тоже. В Испании буду собирать оливки, шепчет он в ответ.
Я боюсь заблудиться в аэропорту. Не узнаю свою взлетную дорожку, перепутаю самолеты, сяду в неправильном месте и не буду знать, куда ехать, в случае, если меня не встретят. Я вправду боюсь, что ТАМ у меня не будет никого, кто бы взял за руку.
Ты не смотри, что я большая и толстая, это не всегда говорит о том, что нутро луженое.
Я трясусь от страха. Поражаюсь тем, кто говорит, что предпочитают ездить отдельно от группы, сами по себе. Мне надо веревку, как альпинисту, петельку на сворке, как у детсадовской группы, когда воспитательница гуськом ведет детей на прогулку по городу.
А я, шептал он в ответ, боюсь, как бы нас не ограбили где-нибудь на польских дорогах. Жутко подумать, что придется платить мафиозным головорезам – литовско/русским вербовщикам, а работой нас так и не обеспечат.
Боюсь – именно так, может не повезти, - что пошлют на уборку оливок в какие-нибудь и в Библии не упомянутые сады, где-нибудь в Трансальпинской Галлии, где про законы – никто ни сном, ни чохом и все улаживается с помощью острого ножика или тренированной мускульной силы. Представить не могу, что придется жить в дощатых бараках, спать на железной раскладушке и обходиться уцененным белым хлебом и нечистой водой. Страх берет, как подумаю, что могу вернуться ограбленным, измученным работой и нищим.
Мы сидели рядом и в вагонной тьме делились своими страхами.
Договорились – покончить с ними.
Наговорили желаемое.
Представили вообразимое.
Так, под шепот, держась за руки, мы едва не поддались ощущению, что у нас все уже есть – добрый хозяин, хорошая работа в дружном латышском коллективе, в тепле и без сквозняков. Гарантированная крыша над головой и надежное гнездышко, где прилечь после работы, много заработанных денег и немножко счастья. А что, если в меня так влюбится какой-нибудь ирландец, что готов будет жениться, а? Тут-то меня женихи бракуют – толста, мол, телесами не вышла, при всем желании не укладываюсь в объявленное обозревателями моды и общественного мнения прокрустово ложе стандарта – 90-60-90. Не Рубенсовы времена, грустно вздыхаю я, тогда бы можно было есть все.
Он насторожил уши и, наверно, подавил смешок. Как и все, кому удается спровоцировать женщину на откровенность. Мужчины сразу настораживаются, стоит позвенеть удилами перед носом, хоть бы и без злого умысла.
Есть хочешь? - спросил он. У меня тут кое-что найдется. Он отвернулся к сумке и вынул два яблока, сразу заполонивших запахом вагон. Я хотела было наклониться к своей кошелке, достать купленные на вокзальной площади тепленькие беляши, которые собиралась умять в вагоне, но вдруг застыдилась.
Без жиров, содержит только историйку из райской жизни да червячка поборников экологии, к тому же сорвано в саду у соседа, о чем тот и не подозревает. Бери, едим ведь не только ради калорий, но и потому, что еда питает ум и чувства. Скажи мне, что ты ешь, и я скажу, кто ты. Я не Адам, да и ты не Ева, сказал он.
Зажегся свет. Поезд дрогнул и как бешеный ринулся в ночную тьму.
Мы грызли сладкие яблоки, и не мне одной было ясно, что все, видимо, уже свершилось. Нечему больше происходить.
- Ничего не бойся! Все будет хорошо… - пропела Эллочка на свой манер и, не выносящая прощальной грусти, стала вбивать мне в бок давно сказанные слова Поэта, своего единственного друга:
- «Я не терплю людей,/ чья жизнь -/ лишь гладкое шоссе,/ по которому те без аварий/ медленно катят на кладбище./ Они боятся, боятся, боятся,/ боятся нехоженых троп и дорог…»