Ишемическая болезнь сердца. Как уберечь родителей?

Потому что мой папа — самый сильный и здоровый в мире. Папа преподавал каратэ-до, папа плавает в бассейне и качается на тренажерах, и в свои пятьдесят восемь лет выглядит на сорок. Ну, побаливало немного сердце, он обследовался и назвал мне непонятный диагноз — ишемическая болезнь сердца.

Позже, набредя на это определение в интернете, я узнала, что ишемия — это состояние, при котором сердечной мышце не хватает кислорода. В ней накапливаются токсические продукты обмена веществ, что вызывает боль. Вроде бы все просто. А почему не хватает кислорода? Потому что нарушено кровоснабжение сердечной мышцы. Причины? Причинами нарушения кровотока по коронарным артериям являются атеросклероз и спазм сосудов. Атеросклероз — это образование холестериновых бляшек на стенках сосудов. У женщин лишний холестерин откладывается прямиком в целлюлит. У мужчин — в сосуды. Спазм сосудов — от нервов. Разумеется, есть и другие причины, среди основных факторов, вызывающих ишемическую болезнь сердца, основными являются возраст, курение, ожирение, повышенное артериальное давление (гипертония), бесконтрольный прием лекарственных средств и другие.

Крайний случай этого заболевания — инфаркт. Обширный инфаркт — это массовое отмирание сердечной мышцы. Папа не входил ни в одну группу риска — не пил, не курил, регулярно занимался спортом и не имел лишнего веса. Имела место только генетическая предрасположенность — от инфаркта умер мой дедушка Николай. Папин папа.

Но тогда я ничего этого не знала, и отмахивалась:

 — Так ведь это у всех теперь, разве нет? И, как говориться, если после сорока лет вы проснулись, и вас ничего не болит — значит, вы умерли.

Но — приступ, госпитализация — здесь уже все серьезно. Самым страшным оказалось, что болезнь, эта самая ишемическая болезнь сердца, у папы развилась практически мгновенно. Месяц назад папа бегал по лесу, ездил на велосипеде, а потом приходил ко мне в гости и весь вечер катал внуков на спине, играя в «лошадку». Три недели назад он начал ощущать «загрудинные» боли, еще через неделю — испытывать сильную одышку при незначительной физической нагрузке. На этом этапе папа испугался и пошел по врачам. Ему прописали сосудорасширяющее лекарство, которое следовало пшикать под язык, и которое папа благополучно забывал то дома, то на работе. В очередной раз, принимая дома ванну и ощутив сильную боль в сердце, папа вспомнил, что оставил лекарство на работе, и вызвал «Скорую помощь». Папу отвезли в стационар, и больше не выпустили.

У папы давно другая семья. Но когда его положили в больницу, находящуюся через дорогу от моего дома, я ощутила настоятельную потребность, как следует похлопотать. Если верить психологам, то получается, что всякая болезнь нужна больному, как возможность посмотреть на свою жизнь в другом ракурсе. Мне хотелось понять — зачем болеть моему папе, причем болеть в клинике неподалеку. Может быть, ему необходимо мое внимание?

Соображала я всегда медленно. К концу второго дня папиного пребывания в больнице и моих размышлений, как бы так свое внимание и любовь проявить, до меня дошло, что больным носят еду. Для скорейшего выздоровления я прописала папе усиленное питание. С утра варила суп и второе с гарниром, и носила ему в больницу, ну и своих детей, двух и семи лет в придачу. Ибо общение с детьми обладает невиданной целебной силой (по моему скромному убеждению). Жалко, моя мама об этом не знает, а то бы чаще брала к себе внуков. Папа, сидя на лавочке, прилежно и с аппетитом поедал принесенное, и мое сердце радовалось. Даже как-то не хотелось верить в серьезность повода пребывания папы в больнице, да и в папину болезнь я долго не верила. Пока как-то не прошлась с ним по больничной аллее. Прежде быстрый и стремительный, папа еле мог сделать несколько шагов и останавливался, задыхаясь. От папиных плавных кошачьих движений осталось одно ковыляние. Сердце два-три раза в день исправно сильно болело и мешало не то что ходить — жить.

Я удвоила старания по части продовольствия, прикупила контейнеров, в которых носила папе супы, мясо, рыбу, орехи и сухофрукты, в результате чего и так почти не двигающийся больной прибавил в весе три килограмма за неделю.

Мы гуляли по лесу, ели землянику, искали грибы и обсуждали предстоящее папе исследование — коронарографию. Исследование сердца на проходимость сосудов и на возможность операции. Говоря своими словами, в вену на руке вводится вещество, которое вскоре доходит до сердца и заполняет там все сосуды. Вещество ярко светится в рентгеновских лучах, поэтому при его введении можно отследить, какой сосуд в сердце и насколько проходим. На основании этого исследования принимается решение о дальнейшем лечении (установка стента, коронарное шунтирование или ангиопластика). Иногда (что самое страшное) операция и вовсе не предлагается — слишком все запущенно.

После коронарографии должен был решаться вопрос о папиной операции.

Когда исследование (та самая коронорография) оказалась уже завтра, я разнервничалась. Все утро дня «Х» ждала звонка. Папа не позвонил. Понимая, что от меня уже ничего не зависит, я собрала детей и повезла их на пляж, где встретила брата Леню. Леня, походя, сообщил, что папа на операции, ибо результаты коронарографии оказались столь ужасающи (один сосуд запечатан наглухо), что папу сразу отправили в клинику имени Мешалкина. Для установки стента, то есть, стентирования.

Стент — это тонкая металлическая трубочка, состоящая из проволочных ячеек, раздуваемая специальным баллоном. Он вводится в пораженный сосуд и, расширяясь, вжимается в стенки сосуда, увеличивая его просвет. Так налаживается кровоснабжение сердца. Насколько я понимаю, этот стент введут папе в сердце под наркозом через бедренную артерию (или через руку).

Мои родители развелись, когда мне было одиннадцать лет. А моему младшему брату Лене — шесть. С тех пор я не очень часто виделась с папой, а общалась по душам — и того меньше. Но он всегда оставался важным человеком в моей жизни — потому, что папа принимал меня полностью, такой, какая я есть, и не очень-то пытался исправить.

Сблизились мы с папой только последние два-три года — когда нам довелось работать в одной фирме, где папа являлся главным технологом, а я — менеджером по продажам. Брат Леня — директором. Я заново открыла для себя, что мой отец — человек редкого ума, чувства юмора и интеллекта, И до сих пор благодарна брату, что дал мне возможность узнать папу с этой стороны — много ли помнила о нем со времен развода, среди бесконечных судов, разбитых тарелок и разделов квартиры?

Папа любит придти ко мне с бутылкой кагора и подарками для детей, посмотреть свежие фотографии, выпить со мной пару рюмок и пожаловаться на оптовых покупателей. Или на поставщиков. Я рассказываю обо всем подряд и безумно счастлива общением с человеком, который понимает тебя с полуслова.

По части здоровья папа «не нравится» мне уже год. Слишком уж он похудел. Во время семейных праздников он стал засыпать за столом и пугать меня провалами щек и желтизной лица. Я видела на его лице печать другого мира и всячески старалась отогнать ее. Тогда я впервые узнала, что такие вещи не прогнать даже деньгами.

А потом я ушла в очередной декрет. А потом папа попал в больницу. На операцию. А я впала в панику. И поехала в церковь.

Все, что я знаю про церковь — это что надо быть в юбке. И повязать на голову платок. Надо поставить свечки «за здравие» и «за упокой». И то же самое надо написать на бумажках плюс имена, кого упомянуть. Моих скудных познаний хватило, чтобы поставить самую большую свечку папе «за здравие».

Я знала только то, что сегодня у папы операция. Поэтому решилась позвонить в папину новую семью. Не такая уж она и новая — двадцать лет живут, у меня есть сводная сестренка Юля — она и сняла трубку. Юля не то чтобы знала про операцию — она не знала, в какой из клиник нашего района папу оперируют. Поэтому я приняла решение поехать в больницу сама и спросить о папином самочувствии. Тем более что дозвониться туда не получилось, а брат Леня застрял у друзей на даче.

В клинике я устроила практически цыганочку с выходом. До сих пор стыдно. Охранник на вахте предложил мне звонить по отделениям, узнавать, где лежит мой папа. Пять отделений сказали, что «такого нет». Когда шестое отделение сообщило, что такой больной есть, и в данный момент находился «на операции», шлюзы открылись, и меня унесло в голубую даль. Я завыла в телефонную трубку.

 — Как на операции!!!

На том конце всполошились.

 — Девушка, что вы плачете-то?

 — А почему так долго он на операции?

 — Ничего не долго, двадцать минут всего. Операция недавно началась.

… С этого конца телефонной трубки вокруг меня хлопотали охранник и пробегавшая мимо медсестра:

-Дать вам воды? Успокойтесь, он лежит в самом легком отделении. Да ему стентирование делают, даже без наркоза такие операции проводят, вы что, девушка! Посидите, успокойтесь. Кто вам больной, муж?

-Папа-А-А.

-Что передать папе? Записку писать будете?

Собственно, я не то чтобы писать — говорить была не в состоянии. Я знала главное — папа жив. Его операция началась минута в минуту после того, как я поставила в церкви свечку ему «во здравие». Можно не верить в бога, но нельзя не верить в силу доброжелательной мысли, направленной от одного человека к другому. Роняя слезы с красного опухшего носа, сморкаясь во влажную салфетку, я побрела к машине.

Обратно в больницу напротив моего дома папу перевели на следующий день. Было много проблем — и опухшая рука, через которую вводили стент, и кровотечение от простого укола — потому что папу напичкали лекарствами, замедляющими свертываемость крови. Принимать эти лекарства папе теперь надо постоянно, и каждый месяц на них уходит значительная сумма денег.

Все это было потом. У меня больше не было ощущения, что я держу в руках яйцо с треснувшей скорлупой, внутри которой живет цыпленок. И если нажать посильнее — цыпленок умрет. Надо бережно хранить эту скорлупу в ладонях, прижать к самому рту и дышать теплым воздухом, потому что очень хрупка жизнь того, кто внутри, слишком он слаб и беспомощен, чтобы справиться самому.

Папа выписался из больницы через три дня. С новым стентом он чувствовал себя превосходно, снова ходил на дальние расстояния, взбирался на горы, и к нему вернулась тигриная грация движений. Папа позвонил, поблагодарил и сказал что-то типа «Всем спасибо — все свободы». Единственный урок, который папа вынес из всей этой истории, это твердое убеждение, что всем мужчинам после сорока лет нужно в обязательно порядке проходить процедуру коронарографии. В нашем городе она стоит тридцать тысяч рублей, но можно сделать и бесплатно, если позаботиться о направлении от врача. Потому что в 90% случаев диагноз «ишемическая болезнь сердца» ставится во время вскрытия. Папе просто повезло.

Мне важно, чтобы он жил. В другой семье или один, со мной или без меня — чтобы мой отец был жив и здоров. Симона де Бовуар в свое произведении «Слишком легкая смерть» пишет: «Все люди смертны, но для каждого человека смерть — это бедствие, которое настигает его, как ничем не оправданное насилие, даже если человек покорно принимает ее». Мы о многом еще не поговорили, много где вместе не побывали. Папе еще не пора. Он еще не готов. И я еще не готова.