«История не терпит славословья»? Еще раз о поэте Ярославе Смелякове

А что говорили о нем те, кто знал лично? Какие встречи, эпизоды, случаи сохранились в их памяти и могут «размочить» сухость официальных, порой путаных строчек биографии (например, упоминаются то две отсидки, то четыре; то сам написал письмо в «Нью-Йорк Таймс» против А. Солженицына, то подмахнул на нетрезвую голову составленное ретивым журналистом АПН и т. д.)? Какие «штрихи к портрету» проявятся в воспоминаниях очевидцев, оживляя память о человеке сложной судьбы и трудного характера: прошедшем сталинские лагеря и фашистский плен, но прославлявшем советский строй; рано познавшем вкус славы, но и пережившем в начале творческого пути упреки в подражательстве (С. Есенину, Н. Заболоцкому), а в хулиганстве обвиненном самим М. Горьким?

Первый рассказ — поистине мистический, просто «картина маслом», говоря языком популярного киногероя. В начале 1930-х у Ярослава Смелякова случился бурный, но непродолжительный роман с Маргаритой Алигер, и он подарил возлюбленной массивное серебряное кольцо с масонской символикой черепа с двумя скрещенными костями, сказав, что пока та его носит, с ним ничего худого не случится. По словам Лидии Либединской, которой М. Алигер рассказала эту историю уже после смерти поэта, каждый раз, когда кольцо снималось с руки и терялось, со Смеляковым приключалась беда. Похоже на легенду? Ну, так что ж. Говорят, хозяйка кольца рассказывала ее многим друзьям и знакомым, а не только своей близкой подруге Л.Либединской.

Другой эпизод — из первых послевоенных лет. Принято считать, что Я. Смеляков провел их в Электростали. Но есть свидетельство о том, что по этапу он прибыл в Сталиногорск (ныне Новомосковск Тульской области). И явился в местную газету.

Ее редактор Константин Разин вспоминал об этом визите так: «Он вошел ко мне в кабинет страшно худой, в армейской телогрейке, подпоясанный солдатским ремнем, на голове военная шапчонка, но без звездочки и какая-то сильно заношенная. Глаза, очень напряженные глаза. Но сказал спокойно, с достоинством: «Я — поэт Ярослав Смеляков. Умею писать стихи, корреспонденции, репортажи… Думаю, что я мог бы быть полезным для вашей газеты…»

Когда Разин доложил партийному куратору, что принял в редакцию Смелякова, тот был в шоке, но затем сказал: «Костя, у тебя ведь семья, а я — один. Если что, скажешь, что я велел и приказал зачислить его в штат». Здесь, в Сталиногорске были написаны и «Хорошая девочка Лида», и «Памятник», и «Вот опять ты мне вспомнилась, мама». А после отъезда Ярослава Васильевича из его письменного стола редактор вместе с поэтом Степаном Поздняковым выгреб целый ворох черновиков и рукописей, среди которых оказалась «малява» с зоны, в которой Смелякова пугали ножом, если он не станет присылать оброк в виде хлеба да селедочки, и не только ножом: «Я про тебя, колчужка куда нада напишу што говорил власти…» (орфография и пунктуация оригинала).

Наконец, еще позднее, когда эти самые власти облагодетельствовали Я. Смелякова высоким постом в Союзе писателей СССР, случилась такая история. Евгений Евтушенко вспоминал, что когда ему в отделе культуры ЦК КПСС в поэме «Братская ГЭС» велели «грохануть дополнительно строк семьсот, а то и тысячу, о партии», «Смеляков взорвался: «Да вы что! Маяковский — и то за всю жизнь строк десять о партии написал. А я вот, например, ни одной…» Кстати, и о Сталине (точнее, о его могиле) у поэта всего одно стихотворение, да и то датировано 1964 годом, т. е. когда страна переходила от «оттепельных» к «застойным» временам.

…Евтушенко, считавший Я. Смелякова своим учителем, назвал его одновременно самым советским и самым антисоветским поэтом, говорил о нем «Он был Евтушенкой тридцатых годов».

Я так думаю, что для памяти народной было бы достаточно, даже если бы он не написал ничего, кроме «Надписи на «Истории России» Соловьева (1966):

История не терпит славословья,
трудна ее народная стезя.
Ее страницы, залитые кровью,
нельзя любить бездумною любовью
и не любить без памяти нельзя.

Ни прибавить, ни убавить… Почтим память Поэта.