Чему барон Маннергейм учил казака Будённого?

Семён Будённый никогда не относился к робкому десятку. А тут… Такой случай. Да нет, сам барон не сильно интересовал Будённого. А вот его конь… Гнедой шестилетний жеребец Талисман. Это — совсем другое дело. Ради такого красавца стоит подойти к подполковнику. И…

Почему эта встреча получилась? Ладно, сама встреча — дело случая. Ну, улыбнулась злодейка, фронтовая судьба, и свела на короткий промежуток времени двух совершенно разных людей. То, что встреча состоялась, не спорю, дело случая. Ну, повезло… А вот то, что она получилась… Вот это уже закономерность. Да, по происхождению, возрасту, воинскому званию встретились два разных человека. Но! Было у них что-то объединяющее. И ещё как объединяющее.

Оба они были страстными лошадниками. «Страстными» — даже как-то мягко сказано. Фанатами они были. До безумия и умопомрачения влюблёнными в этих умных, грациозных и красивых животных. А как иначе? Какими ещё определениями назвать эту страсть?

Вот Маннергейм, например. 14 переломов имел Карл Густав, из них 13 — от лошадей. И каких переломов… В ноябре 1898 года барон был командирован управляющим Придворной конюшенной части в Германию. Нужно было присмотреть партию лошадей для кирасирских полков. И вот в Берлине, где Маннергейм осматривал молодых трёхлеток, одна из кобыл неожиданно взбрыкнула. Да так неудачно, что удар копытом пришёлся прямо по коленной чашечке поручика.

Карл Густав был срочно доставлен в лучшую клинику Берлина, где его тут же прооперировал знаменитый хирург Эрнст Бергман, сшивший раздробленную коленную чашечку Маннергейма серебряной проволокой. После чего — больше месяца постельного режима. А потом костыли, палочка… 24 мая 1900 года барона даже временно перевели в начальники канцелярии конюшенной части, так как травма постоянно напоминала о себе и уже штаб-ротмистру даже с палочкой ходить было трудно…

А ведь в июне 1898 года, всего за 4 месяца до берлинских событий, финская призовая лошадь, на которой Карл Густав выполнял вольтижировочные приёмы, так неудачно упала, подмяв под себя ногу барона, что Маннергейм получил первый в своей жизни перелом. И после всего этого — опять к лошадям?! Нет, точно эти два человека были фанатами своего, кавалерийского, дела.

О чём же могли разговаривать, что обсуждать в далёкой маньчжурской деревушке две родственные души? Конечно, о родном, любимом и до боли (вот ведь где это слово может быть использовано не только в переносном смысле!)… До боли знакомом.

Ни Маннергейм, ни Будённый не оставили подробных воспоминаний об этой встрече, о которой нынче мы знаем только благодаря дотошности их биографов. Но рискну предположить, что начали они с достоинств Талисмана, который обладал прекрасной стартовой скоростью и отличной реакцией. А в условиях скоротечного кавалерийского боя и первое, и второе не просто важно. Жизненно необходимо! И то, что это уже не теория, Карл Густав убедился лично.

19 февраля 1905 года, когда драгуны под командованием Маннергейма неожиданно натолкнулись на японский кавалерийский отряд, следовавший по большой Синминтинской дороге, в ходе короткой, но ожесточенной перестрелки был убит ординарец барона, граф Канкрин, а Талисман — смертельно ранен. Но, даже будучи раненым, жеребец всё-таки смог вынести хозяина из-под вражеского обстрела.

Нет никакого сомнения, что Маннергейм с Буденным не только обсуждали достоинства конкретного жеребца, но и говорили о лошадях вообще. О том, что это — умное животное, сравнимое по своему интеллекту, как минимум, с собакой. Что у лошади, как правило, нежная и чувствительная натура. Она прекрасно понимает всадника и сразу определяет, насколько он опытен. Поэтому силой наезднику ничего не решить. Как ни парадоксально, но сила при обращении с этим животным, как правило, показатель слабости кавалериста.

О разных, чисто «конных», хитростях тоже, уверен, шла речь. Ну, например, о том, что лошадь не связывает наказание с сидящим в седле человеком. А вот если ей достаётся хлыстом или стеком с земли, она — обижается. И долго держит эту обиду на наказавшего её. Или о том, что спину лошади нужно ежедневно протирать соломой.

Не могли не вспомнить два кавалериста и того, как их в своё время учили искусству верховой езды. Во всяком случае, Маннергейм и через много лет, работая с новобранцами, высоко оценивал чисто русскую систему обучения строевой рыси без стремян, когда лошадь нужно уметь держать коленями, не отделяясь при этом от седла за счёт гибкости корпуса. А падение с коня? Это ведь целая наука. А виртуозная рубка? Когда на полном скаку надо разрубить шашкой картошку, что висит на тоненькой ниточке…

Скорее всего, Карл Густав рассказывал Семёну о тех принципах и приёмах коневодства, с которыми ему удалось ознакомиться, когда в его обязанности штаб-офицера Придворной конюшенной части входила работа с конными заводами России и Западной Европы и покупка на них лошадей. Именно Карлу Густаву приходилось тогда координировать работу конюшенной части и Главного управления коннозаводства.

Точно, был об этом разговор. Потому что в тот период времени Семён Будённый думал после демобилизации завести свой, пусть и небольшой, но хороший, современный конный заводик. А вот не завёл. Более того, не демобилизовался. Остался на сверхсрочную. Почему?

Есть у меня одно предположение. Вот сдаётся мне, что в беседе двух будущих маршалов обязательно была затронута роль кавалерии как главной подвижной и ударной силы в современной им армии. Что уже сейчас от этого рода войск зависит не только исход конкретного боя, но и определяется стратегия крупных общеармейских операций. И что офицерский корпус должен соответствовать тем требованиям, которые предъявляются к кавалерии развивающейся военной доктриной, на практике уметь решать сложные тактические задачи.

Именно поэтому великий князь Николай Николаевич, назначенный в 1895 году инспектором кавалерии, начал реформирование Высшей кавалерийской офицерской школы, которая стала центром повышения квалификации будущих командиров эскадронов, и в которой, перед тем, как уйти на фронт, Карл Густав командовал учебным эскадроном.

Вот кто скажет, что не было о том разговора у двух будущих маршалов? Тогда почему Семён не только остался на сверхсрочную, но и в 1907 году был направлен именно в эту, Высшую кавалерийскую офицерскую школу? На годичные курсы для низших чинов. По окончанию которых, получил свой первый, пусть и унтер, но — офицерский чин.

Вот так была преодолена Семёном Михайловичем первая ступенька на длинной лестнице по пути к маршальскому жезлу. Который, как знать, может быть именно барон Маннергейм вложил тем стылым декабрьским вечером в казацкий вещь-мешок в далёкой маньчжурской деревушке со странным для русского уха названием — Такаукхень. Видно вовремя, тогда, когда надо, сказал об этом барон. И слова его упали на подготовленную почву. Были услышаны, впитаны и приняты руководством к действию.

Может, то — только мои фантазии. Но… Как знать?! Не состоялась бы в декабре 1904 года эта встреча двух кавалеристов, получила ли бы через какое-то время страна Советов командарма Первой конной и одного из первых своих маршалов?..