Как письмо позвало в дорогу, или Литература и жизнь

«Уважаемая редакция!
Регулярно читая газету «Янг стрит ревью», я привык почерпать в ней разумного, доброго и даже иногда отчасти вечного. Однако некоторые публикации всколыхнули во мне чувство справедливого недоумения и даже где-то негодования.
Глубоко возмущен прочитав выставленные тут на вселюдное обозрение так называемых рассказов так называемого писателя Савича. А поскольку указано было и сайто, где опубликованы нижеозначенные пасквили, то я углубился в изучение этого негативного явления нашей жизни. Потому что меня внук научил даже как открывать это сайто и там читать рассказы.
И что же открылось моему изумленному взору?

Как можно так издеваться пренебрегая нашим славным прошлым и цинично охаивать все идейные устремления нашей молодежи когда мы были ею. Автор пристальным взглядом фиксируется на фарцовщиках, морально подвижных половых озабоченцев («Линия»), пропойцах (это где в лесочке все время выкапывали бутылку, ограбляя такого же как они Б.О.М.Ж.а), каких-то передастов и вообще кривых душевно учителях в рассказе про Милости прошу.

Неужели Автор не заметил Славных Свершений, ведь мы построили ДнепроГЭС и даже повернули бы северные реки наоборот, если б не ударила перестройка не в то место куда надо. Но Автор не отобразил ни одной Ударной Стройки, и не описал Задувку Домны, а описал каких-то в подворотне что торгуют развратными буржуазными пластинками и потом даже взрывают весь истопительный котел, что есть ущерб Народному Хозяйству. Но Автор не дает должной Моральной оценки этим Упадочным Стилягам, а все смехуечки и подхихикивания.
Так нельзя, товарищ. Мы яблочко-песню держали в зубах, а не фигу в кармане, как фига есть заморский непонятный Фрукт и нам оно не надо.

А также имеет место гнусная экспансия разухабистого борзописца Савича на Нравственность молодого поколения. Ведь вас, Савич, читают и подростки, и даже малые дети. Вы не думаете в своей неуемной жажде сделать как поинтереснее, что на ваш сайт может зайти и пожилой человек, и если он прочтет ваш Богопротивный рассказ, то ему может стать Плохо и его увезут на скорой помощи в Кащенко.

И вот на этом мрачном фоне вы из своего прекрасного далека, как какой-то Тургенев (это был такой писатель писал про Муму), так вы пишете про Джими, только у Тургенева Герасим совсем не то делал с собачкой, он ее утопил, а ваша барыня снимает для нее квартиру это когда в стране полно безработных программистов и даже гениальные инженеры должны сидеть в каких-то фирмах и там терпеть циничное презрение начальства с сигарой в зубах?

А вы вместо этого пишете про барыню с собачкой (рассказ про «Джимми»), прямо как добуржуазный писатель Чехов (был такой писатель) только у него барыня с собачкой гуляла по бульвару, а потом шла в гостиницу с чужим мужем, а у вас наоборот, и я даже стесняюсь написать, что вы такое описываете, а как это может повлиять на Молодежь и Подростков это вы не думаете.
И вместо того, чтобы описывать, как пограничник-герой Карацупа со своей собачкой сторожил Неприступные Рубежи нашей Родины, вы пишете такое про какую-то барыню, и что она с этой собакой выделывает, это просто Аморально и вас надо призвать к порядку и Сурово Заклеймить что вы используете свой Талант на такое нечестивое дело, аж я не мог сказать что.

Ведь можно же написать что-то светлое про то, как нашли в сарае клад, или наоборот, захватывающее про как что-то ухало в колодце, и это была бы Тайна, которую раскрыли бы смелые ученые и герои.
Ваши демагогические отписки как прожженного Бюрократа не могут, товарищ Савич, замылить глаза трудящимся массам! Вы в своем нигилизме не видите положительных Явлений современной жызни, к которым нам надо устремлять нашу молодежь, которые под влиянием Зловонных Миазмов западного бизнеса не умеют отличать хорошее от плохого! И если мы с Вами их этому не научим то их ждет печальный конец в мире Чистогана и Чистогангстеров!

А вы заместо того чтоб Заклеймить и воспитать на хорошем примере как Вы строили героический БАМ в атмосфере всеобщего Подъема и Ликования, вы живописуете каких-то развратных Дамочекъ под собачками. и еще отговариваетесь что не те ВУЗы заканчивали. Видно вам тоже Мир Капитала запорошил глаза и что надо писать на потребу низкой части читающей публики и наполнять рассказы жареными фактами или каких-то непонятных лабухов (я не знаю что это такое и в энциклопедии растений я такого растения не нашел), а продажные борзописки и борзописцы пишут вам хвалебные отзывы чтобы примазаться к Славе тогда как надо думать о высоком и прекрасном особенно когда озимые еще не убраны.

У.Е.Бочкин, персональный пенсионер"

Меня заинтересовал писатель Савич, которого так страстно разоблачает пенсионер Бочкин. А поскольку ссылка в письме дана, то каждый может почитать его рассказы. Я и почитала.
…Можно, конечно, разобрать все рассказы по очереди. Но стоит ли? Не лучше ли наоборот, попробовать распределить их на какие-то категории?

Например, по содержанию (оно же — сюжет, оно же фабула) рассказы распадаются на такие нечеткие подмножества: воспоминания юности, рассказы о «случае из жизни», рассказы о какой-то интересной персоне, истории из эмигрантского быта, и просто выдуманные сюжетики.
Почему нечеткие? Потому что один и тот же рассказ может входить более чем в одно подмножество, плавно переползая из категории лирических воспоминаний в категорию сатиры из жизни эмигрантов («Мои маршруты», «Как я в кино снимался», «Недоразумение», и др.) и обратно.

Рассказы населены пестрым и разнообразным народом: тут и совковые деляги («Бригада», «Завхоз»), и потерянные личности («Моралисты», «Тулупчик Самсонова»), и колоритные бабули («Нерпа», «Иголка»), и гротескные совслужащие, и забеганные озабоченные эмигранты («Охотник за гонорарами», Перестраховщик", и патлатые неприкаянные лабухи 70-х годов («Факино», «Невоплощенная мечта», «Я приглашу на танец память», «Барабанщик Усикум»), и фарцовщики («Черная суббота», «Аббатская дорога») и собратья по перу («Конкурсная трагедия», «Автор и Муза», «Перестраховщик») и низколобые унтеры-милиционеры Длинный петляющий путь), и вполне добропорядочные отцы семейства, и странные личности не от мира сего (Милочка, Андрюша, Голубков из «Не милости прошу») и кого только нет — настоящая энциклопедия советской и эмигрантской жизни…

Есть еще одна интересная категория — рассказы, где в центре повествования — некий предмет. Не одушевленный, но как бы и не совсем неодушевленный. Таковы, к примеру, «Фиолетовый глаз», «Табуретка», «Колеса судьбы». А в «Тулупчике Самсонова» обтерханная душегрейка жутковато-уморительного не то Плюшкина, не то диккенсовского Феджина среди захламленной квартиры, с его треснутыми чашками — просто пародийная реинкарнация гоголевской «Шинели» навыворот: не у Акакия Акакиевича украли заветную его шинель, а он сам спер мечту своей жизни у кого-то…

Есть в этом что-то андерсеновское — читатель проникается грустной жалостью то к влюбленному листику, то к заброшенному цветку, то к старому пианино — и даже гоголевское, когда музыкальная колонка («Колеса судьбы») вырастает до размеров карающих мельниц Божьих и бередит совесть человека, поддавшегося зависти, и не дает забыться.

Читая это собрание недлинных и пестрых рассказиков, сначала воспринимаешь их как череду отдельных историй, случаев и ситуаций, иногда грустных, чаще — смешных и нелепых.
Но от рассказа к рассказу перед читателем встает портрет поколения, горизонтальный срез общества, возникают зримые картины тех лет, типы и персонажи, гримасы советских перекосов и перегибов, судороги «дефицита», уловки маленького человека перед бездушной машиной бюрократии, томления молодости, приметы и детали времени. В рассказе «Андрюша-регулировщик» — картина жизни уездного города близка к «Истории одного города» с ее чередой безумных градоначальников, несчастных и ничтожных жителей и разных городских сумасшедших…
За стоящими на первом плане историями существуют и второй, и третий планы — атмосфера и настроение, а еще глубже — размышления о Судьбе и о месте в жизни. Каковые размышления, впрочем, лишены всякой риторики и патетики — ярким примером тут служит заглавный рассказ «Бульвар Ностальгия».

Еще одна немаловажная (а то и определяющая) характеристика Литературы — язык.
Без своеобразного стиля нет автора как писателя, придумай он хоть сотню остросюжетных историй. Но если они изложены шершавым газетным языком — анекдоты останутся анекдотами, а сюжет сведется к перечню событий и примитивной навязанной морали.
У Савича тайн и кладов нет, как нет и мутной воды для психоаналитика, а вот такой неповторимый стиль есть, хотя это становится опять-таки понятно только после прочтения не одного рассказа, а нескольких (в идеале, конечно, всех).

Охарактеризовать стиль Савича сложно — поначалу язык даже кажется каким-то не совсем правильным, и уж точно не гладким. Предложения вывернуты, как фигуры на гравюрах Оноре Домье, но в обоих случаях эта вывернутость-то и придает движение и динамику, и создает настроение. Ясно, что это не просто перечень событий, и не безликое повествование некоего «автора вообще»: мы слышим голос Рассказчика, который существует отдельно от автора, и сам является мишенью для авторской иронии. Иногда довольно жесткой, иногда — веселой и шутовской.

Большое место в палитре художественных средств занимают междометия: тык-мык, гм-гм, дыр-дыр и тому подобное — иной раз обрисовывают сановитого начальника, полупьяного работягу или расхристанного лабуха гораздо выпуклее, чем длинные словесные портреты а-ля милицейская ориентировка (помните описание Дубровского?). Тем интереснее, что прямая речь очень часто приписывается опять-таки предметам неодушевленным:
 — Дыр-дыр-дыр — припадая на Ы, гудела прямая линия Безнадежненского райкома.
 — Степан Фомич? — обращаясь к помощнику, спрашивал ПЕРВЫЙ.
 — Так точно Иван Игнатьевич, — клялась трубка.
Тут удивительно точно поставлен в соответствие характерный звук «Ы» — и невидимая, но хорошо знакомая фигура Первого райкомовского друга местных пионеров.

Речь персонажей вообще на редкость разнообразна и удивительно адекватна: типично высказывается Берта Соломоновна («Нерпа»), узнаваемо мычат работяги, юлит и елозит прохиндей редактор, не желающий платить гонорар, отрывисто порыкивает начальник по телефону, и подчиненный отвечает ему суетливо, как и положено, но уж речь лабухов — самодельных музыкантов 70-х годов — это отдельная поэма! Автор проник в самую суть и сохранил для нас массу специфики их «выражанса», жаргонных словечек, пижонской манеры говорить и все такое. Тут нужен Белинский с его неистовым слогом и мощным анализом того, что в те далекие и бурно-литературные времена называлось «колорит». Богатство речевых характеристик — одна из главных радостей для Внимательного читателя, который способен отловить кайф от момента узнавания сих разнообразных и пестрых типов…

В чем-то похожие персонажи встречаются нам на картинах В. Губарева. Такие же обычные люди со своими обычными заботами. Знакомая обстановка в комнатах, знакомые типажи. Вот этого я знаю — хочется воскликнуть нам то и дело. И всюду — замечательный, неповторимый авторский стиль, который невозможно не узнать.
Я не нашла о художнике сопроводительных текстов, но думаю, что картины хороши и так…