Г.-Х. Андерсен: похожа ли его судьба на судьбу Гадкого утенка? Часть 2

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается…

Приехав в Копенгаген, наш неутомимый герой направился прямиком к Анне Шаль. Вручив ей рекомендацию от «почтенного Иверсена», Андерсен сразу перешел к демонстрации своих талантов. Попросив у хозяйки разрешения снять сапоги (иначе он не будет «достаточно воздушен»), Ганс начал петь и плясать, стуча в свою широкополую шляпу, как в бубен, окончательно перепугав и без того опешившую балерину. «Достаточно», — сказала она и выдворила непосредственного провинциала прочь.

Первая неудача не смутила Андерсена, и он отправился к директору Королевского театра. Тот окинул взглядом чудаковатого подростка и произнес: «Вы слишком худы для сцены». «Если вы будете любезны одолжить мне хотя бы сто риксдалеров, я быстро поправлюсь», — прямодушно сказал Ганс. Ни денег, ни места в театре он не получил, а свои последние риксдалеры потратил на… билет в тот же самый театр. Все, кроме одного — его Андерсен заплатил за комнатку в дешевой гостинице. Как бы там ни было — назад в «курятник» он не вернется…

Начались хождения по мукам, сочетавшие в себе привычные холод и голод. Андерсен заявляется в дома влиятельных людей уже безо всяких рекомендаций. Многие прогоняли наглеца, но были и такие, кого пленили упорство и пламенная любовь юноши к искусству. Удивительно, но особенно часто привечать Андерсена стали в доме Ионаса Коллина — того самого директора Королевского театра! Новые друзья начинают помогать странному пареньку и сначала определяют его в гимназию. Правда, с карьерой певца Андерсену приходится завязать — от постоянного хождения в дырявых башмаках и простуд он теряет голос. Ганс Христиан перепрофилируется в писателя…

Писал он в самых разных жанрах — романы, поэмы, пьесы — и писал чрезвычайно много: мог за две недели сочинить целую трагедию. Порой Андерсен вставлял в свои творения целые куски из пьес датских классиков. Когда ему указывали на это, он бесхитростно отвечал: «Да, я знаю, но ведь они такие чудесные!». Нет, обижаться на этого чудака было решительно невозможно!

Сначала писательский труд приносил сущие гроши. К тому же, у Андерсена до конца жизни были проблемы с правописанием. Многие редакторы, увидев подобную орфографию, возвращали рукописи не читая, а один из них даже сказал: «Человек, который так глумится над родным языком, не может быть писателем!».

Строгий редактор ошибся. В 1835 году к Андерсену приходит первый литературный успех. Его роман «Импровизатор» хвалит даже датский премьер-министр! И все-таки в истории литературы «Импровизатор» навеки окажется в тени славы других, менее объемных произведений. В том же 1835 году Андерсен издает еще одну книжицу…

«Найдутся, пожалуй, люди, которые скажут, что начало этой славы следует скорее отнести к 1835 году, когда Андерсен словами: „Шел солдат по дороге: раз-два! раз-два!“ вступил в царство сказок». (Э. Коллин)

«Огниво» открывало сборник, названный просто — «Сказки, рассказанные детям». Это была скромная брошюрка ценой всего в 24 скиллинга. Она включала только четыре сказки, но ознакомившись с ними, скульптор Орстед пророчески сказал Андерсену: «Благодаря „Импровизатору“ ты стал знаменит, а сказки сделают тебя бессмертным». Впрочем, были и другие мнения… Так, критика всерьез их не восприняла, считала легкомысленными и даже безнравственными.

«В то время как отдельные люди, чьим мнением я особенно дорожу, ставили их выше всего остального, что мной напечатано, другие полагали их крайне незначительными и советовали мне не писать более подобных вещей…

…Останется ли она (эта книга сказок — С.К.) единственной, зависит от того, какой прием ей окажет публика. В маленькой стране поэт всегда остается бедняком; поэтому признание — та жар-птица, за которой ему особенно надобно охотиться. Посмотрим, помогут ли мне поймать ее рассказанные мной сказки".
(Г.-Х. Андерсен)

Публика скупила «безделки» Андерсена подчистую. Первый сборник представлял собой пересказ народных датских сказок, слышанных Андерсеном в детстве, но пересказ чрезвычайно вольный, с особой манерой, которая так нравилась детям и очень не понравилась тому же Э. Коллину. «Нельзя переносить разговорный язык в литературу» — считал Эдвард. «Это почему же?» — удивлялся Андерсен. «А нам нравится!» — отвечала читающая публика множеством детских голосов.

Жанр сказок оказался для Андерсена идеальным. Он осознал это окончательно, когда кроме пересказов включил в сборник сказки, полностью сочиненные им самим, да и еще и рассчитанные на внимание взрослого читателя.

«…Сказочная поэзия — это самая широкая область поэзии, она простирается от кровавых могил древности до разноцветных картинок простодушной детской легенды, вбирает в себя народную литературу и художественные произведения, она для меня представительница всякой поэзии, и тот, кто ею овладел, может вложить в нее и трагическое, и комическое, и наивное, и иронию, и юмор, к услугам его и струны лиры, и лепет ребенка, и речь естествоиспытателя». (Г.-Х. Андерсен)

Так или иначе, сказки начинают выходить из-под пера Андерсена с завидной периодичностью. После выхода в 1848 г. «Новых сказок» о гениальном сказочнике заговорил весь мир. Однажды, когда Андерсен прогуливался, к нему подбежал ребенок и горячо пожал руку. Мать стала выговаривать мальчишке, что некрасиво приставать к незнакомым дядям, на что тот удивленно ответил: «Какой же он незнакомый? Это же Андерсен! Его все дети знают». В письме композитору Хартману писатель шутил, что траурную музыку на его похоронах надо приноровить к детским шажкам, которые потянутся за его гробом.

Надо сказать, что будучи любимцем детей, сам писатель старался от этого образа дистанцироваться. Такое отношение, по моему мнению, могло иметь три причины.

Во-первых, опыт общения со сверстниками в детстве был довольно горек, Андерсен так и не смог забыть, насколько жестокими могут быть дети. Вспомним хотя бы мальчишек, грозящихся утопить и сжечь аистят (сказка «Аисты») или девочку Инге, обрывающую мухам крылья и стыдящуюся бедности своей матери (сказка «Девочка, наступившая на хлеб»).

Во-вторых, он и сам всю жизнь сохранял в себе черты ребенка — был так же открыт и наивен, обидчив и мстителен, умел радоваться всяким пустякам и огорчаться по любому поводу, и главное — он умел смотреть на мир такими же удивленными, незамутненными глазами. За это дети его и любили, и за это же он относился к ним равнодушно. И действительно, с чего бы это ребенку горячо ЛЮБИТЬ детей?

Наконец, Андерсена должно было раздражать постоянное желание критиков называть его «детским писателем», что в те времена было равносильно ярлыку «создателя несерьезной чепухи». Сказки его с самого начала имели двойное дно, а многие из них («Тень», «Калоши счастья») и детскими не назовешь.

Впрочем, переводчик П. Ганзен считает, что легенда о «нелюбви» сказочника к детям обязана своим появлением лишь известной истории с памятником, который хотели поставить Андерсену в Копенгагене еще при жизни. Скульптор О. Сабё представил сказочнику проект, где тот сидел в окружении детей и рассказывал им что-то умилительное. Возмущению Андерсена не было предела: «Вы хотите, чтобы я читал мои сказки в окружении детей, которые виснут на моих плечах и коленях? Да я и слова не скажу в такой атмосфере!». Детей пришлось убрать, и теперь Андерсен восседал с более привычным собеседником — книгой.

Писателю повезло — он успел откорректировать свой памятник перед смертью. Многие (например, тот же Высоцкий) этой возможности были лишены.

Продолжение следует…