Ева Кэссиди (Eva Cassidy). Встречают по одёжке? История без счастливого конца

С каких, кстати, пор нам втирают идею о равных возможностях? Ну, да не об этом.

Надо было начать так: карьера её мало занимала, недоверие к музыкальной индустрии было взаимным, найти общий язык им так и не удалось, и только стараниями друзей наследие Евы Кэссиди стало достоянием миллионов. Надо было бы так, но что-то здесь есть неправильное и пошлое.

У нее было мало подруг, самой близкой подругой она считала мать. Она была равнодушна к успеху, к деньгам, к нарядам, к изыскам. Ей больше нравилось гулять, кататься на велосипеде, бродить по ночному городу. Она была подвержена депрессиям, терпеть не могла школу, наглых людей и эксплуатацию женщин в рекламе.

Она ничего не открыла и ничем не выделилась. Просто она пела так, как никто. Пела всё, что нравилось, — самую безнадежную дрянь умудрялась превратить в песню. У неё был сильный голос, подходящий для песен, которые поются под гитару.

Еще пишут, что она рисовала с 3-х лет, не по-детски хорошо. Да, она училась на художника. Недолго, потому что за учебу нужно было платить, а ей было нечем. Она бросила и сказала, что искусство старых мастеров утеряно, а тому, чему учат сейчас, учиться незачем. И, кажется, я её понимаю.

Отец её учил музыке больных детей: он и её научил, не зная еще, что, в сущности, он, учитель больных детей, просто выполнил свою работу. Ирония? Судьба?

Иногда отец устраивал семейные выступления. Однажды она хотела спеть, но так разволновалась, что расплакалась и убежала. В те годы она так и не смогла заставить себя выйти на сцену, с семейными концертами было покончено.

Маленькая девушка, от смущения смотревшая в пол, выступая перед людьми. Наверное, впервые она спела, посмотрев публике в лицо, песню «What A Wonderful World», сидя на стуле, а руки у нее были в перчатках, потому что кожа не держалась. Пела она про удивительный, чудесный мир. Ну это потом…

А пока кассеты с ее любительскими записями бродили далеко за пределами города, где она жила, а она отказывалась ходить в студию, ибо страшно ей было отнимать время у всех этих серьезных людей.

Она любила петь, но в залах пела дуэтом с кем-нибудь. Живой концерт был для нее проблемой — слишком волнительно. К тому же она была взыскательна и боялась ошибок.

Один из музыкантов вспоминает: «Она была так тиха, что её не замечали. До тех пор, пока она не запоет». Её голос мог заставить замолчать, люди слушали, затаив дыхание. При этом она не считала себя очень талантливой.

Ее карьера… Да какая карьера — при ее-то робости и сложных отношениях с муз. бизнесом. Но часть пути она все же успела пройти.

Петь в студии ее буквально заставили. В 1986 её друг Д. Лоурим уговорил её записать вокал для своих композиций. Там она познакомилась с продюсером Крисом Бьондо (их отношения продлились 7 лет). Крис привлекал Еву к записям многих своих подопечных.

Однажды ей пришлось записать десятки вокальных партий, имитируя хор. Она пела с разными группами, пела много где: не будем перечислять. Но одну историю я все же расскажу. Однажды её позвали подпеть группе суровых афроамериканцев. Большие черные люди посмотрели на неё — на маленького, белого воробья — и нахмурились. Потом они поставили её за микрофон и принялись за дело, не предупредив её, где начинать. А когда она прислушалась, вступила там, где надо. А потом закончила — они молчали. Долго. И смотрели на нее, только уже не так, как раньше. Вот и вся история.

По настоянию Криса она собрала группу. Хотя ему приходилось прилагать усилия, чтобы группа давала представления. Люди слушали. Люди плакали. Люди запоминали и рассказывали. Это, знаете, тот редкий случай, когда слава бежит впереди человека, но бежит в одиночестве. А сам человек не собирается её догонять, он вообще не думает о ней и по-прежнему поёт по забегаловкам, уставившись в пол.

Однажды она договорилась с продюсером о пластинке, но когда пришло время пластинке придавать товарный вид, её не могли найти — каталась ли она на велосипеде или рисовала, или бродила где — Бог знает. И продюсер делал пластинку без нее.

На одной церемонии Грейс Гриффит, её вообще-то кумир, захотела поговорить с ней. Но её опять не нашли. «Грейс знаменита, зачем ей разговаривать со мной, разве ей будет интересно?» — позже объяснила она свой побег.

Несколько компаний интересовались ее творчеством, но они предлагали ей сузить стилевой диапазон — она пела фольк, джаз, блюз, рок, кантри, ритм-н-блюз, поп-рок, но эта была не та уступка, на которую она могла пойти. Она отказывалась втискивать свое творчество в рамки одного стиля. Петь ради славы? Ну, уж нет — говорила она. Поэтому первый сольный альбом Евы оказался последним, изданным при жизни.

Болезненно ранимая, но упрямая во всем, что касалось личных убеждений и творческих принципов, она не любила всё, что связано с половым шовинизмом. Мужчины, с которыми ей приходилось работать, пытались управлять ее творчеством, но не тут-то было.

О ее личной жизни мало что известно. «Секс разрушает отношения», — говорила она матери. «Ты спишь с мужчиной, и он решает, что имеет права на тебя».

В 1991 Крис познакомил с песнями Евы Чака Брауна. И в 1992 их совместный альбом «The Other Side» вышел в свет. Это значило, что альбом нужно представлять. О-о. Мы знаем — она пела перед публикой, но в таком большом и престижном заведении — никогда. Ей нужно было преодолеть страх и неуверенность в себе, которые с детства мешали ей общаться с людьми. Её дооолго уговаривали и убеждали. А потом… потом владелец бара скажет: «Это было лучшее выступление за всю историю заведения».

В сентябре 1993 Ева пошла к врачу — у неё выросла родинка. Ей сделали операцию и порекомендовали следить за здоровьем, но ни на какие обследования она не ходила.

Чтобы обеспечить себя, она продавала растения и устроилась художником-оформителем школьных интерьеров — ей приходилось часами стоять на стремянке. С этим она и связывала боли в бедре. Чак настоял — опять кто-то настоял, чтобы она сходила к врачу. Доктор посмотрел на снимок и назначил новые исследования. Оказалось — меланома. Врачи отпустили ей 3−5 месяцев жизни. Она прожила четыре.

В 1994 её назвали лучшей джазовой вокалисткой округа Колумбия. Маленькая сельская грамота. В январе 1996 она дала 2 концерта в Вашингтоне, перепев там в том числе песню Стинга «Fields Of Gold».

В сентябре 1996 ей организовали концерт в клубе «Bayou». Она уже не могла ходить, и её вынесли на сцену. «Почему так тихо? Есть кто-нибудь?» — шутила она. И тени в зале взрывались аплодисментами. Когда аплодисменты стихли, Ева попросила платок. «Не поверите — это от радости, что я на сцене. Наверное, такого вы раньше не замечали за мной». Зал смеялся и плакал. Сидя на стуле, она исполнила тот самый, трагически прозвучавший хит. Она вглядывалась в огни сцены и пела: «Я вижу зеленую листву деревьев и красные розы. Радуга в небе отражается на лицах людей. Я вижу друзей, пожимающих руки и спрашивающих: „Как дела?“ Но на самом деле они хотят, чтобы я знала, что они любят меня». Это была её последняя песня.

Плакать под её голос особенных усилий не нужно, а тут еще такая история. Почему люди иногда плачут под какие-то песни? Возможно, потому что есть в человеке что-то, что заставляет плакать просто так, вернее — потому что хочется. Душа? Да, наверное, душа.

Альбом «Songbird» разошелся тиражом свыше миллиона дисков. Все вдруг осознали, что эта скромная девушка была гениальной певицей.

2 февраля 1963 — 2 ноября 1996. Так написано на камне. Большом и холодном.

Жизнь длиною в 33 года. Вечный вопрос — почему рано уходят те, кто мог бы сделать в этой жизни ещё так много? Может быть, потому, что она была из тех людей, что не приспособлены к здешнему миропорядку?

Не такая уж и необычная история, но что-то здесь все же не так.