«Хроники Нарнии». Может ли сказка быть религиозной? Часть 2

После Льва Аслана вторым достоинством «Хроник Нарнии» является наглядное вскрытие истоков пороков и зла. В те времена, когда создавалась эта сказка, для христианина-Льюиса не было большего зла, нежели циничный самодовольный аморализм и прагматизм английских снобов-интеллектуалов (характерными персонажами этой среды является семья Юстаса из 5-й книги цикла).

Недаром такие обычные пороки, как жадность, развратность и трусость занимают писателя несравнимо меньше, нежели источник всех зол — гордыня. Здесь он в очередной раз перекликается с Честертоном, который до того не терпел самодовольства «псевдоинтеллектуалов», что откровенно симпатизировал «простому люду», не потерявшему моральных принципов и здравого смысла.

Недаром и Льюис делает первыми королями Нарнии обычного кэбмена и его жену, противопоставляя их «оккультисту» дяде Эндрю и жестокой надменной королеве Джадис, которые говорят: «Наш удел высок и мы одиноки». Льюис показывает, что те, кто считает себя выше и лучше остальных людей, не задумываясь, пожертвуют миллионами жизней ради достижения своей цели, а иногда даже просто ради развлечения.

Но самое главное даже не это. Какое дело ведьме или Юстасу до страданий своих ближних? Однако Льюис убежден: гордыня не приносит счастья в первую очередь самим гордецам. Они своими руками помещают себя в крайне неприятный и безысходный мир. Ведьма Джадис съевшая запретное яблоко из сада Аслана, конечно, обретает бессмертие, но «…что есть вечная жизнь для этого сердца? Это лишь вечные беды, и она уже чувствует это. Каждый получает, что хочет, но не каждый радуется этому».

Как выглядит окружающий мир сквозь призму греха можно увидеть на примере дневника Юстаса — этого непрерывного нытья, где во всех бедах обвиняется кто угодно, кроме него самого:
«…Каспиан и Эдмунд ужасно грубо обращаются со мной. В ту ночь, когда мы потеряли мачту, теперь остался только обрубок, несмотря на то, что я чувствовал себя скверно, они заставили меня вылезти на палубу и вкалывать, как раба. Люси подлила масла в огонь, заявив, что Рипичип очень хотел пойти поработать, только он слишком мал. Удивляюсь, неужели она не видит, что эта маленькая скотина делает все только из хвастовства.
…Теперь я целыми днями лежу на своей койке и не вижу никого, кроме Люси, пока эти двое дьяволов не приходят спать. Люси немножко дает мне из своей порции воды. Она говорит, что девочки не так сильно хотят пить, как мальчики. Мне это и раньше приходило в голову».

Худшая из тюрем — это тюрьма, воздвигнутая своими руками внутри самого себя. Яркой иллюстрацией этого тезиса служат крайне приземленные и эгоистичные гномы. Вся их стойкость и выносливость направлена лишь на достижение своих узких целей. «Гномы для гномов» — с националистическим упорством твердят они. Им все равно, кто победит врагов — Аслан или Белая Колдунья, их интересует только личная выгода. Они не доверяют никому, кроме самих себя, и в последней книге цикла это закоснелое недоверие не в силах изменить даже Аслан. Гномы сами создают себе маленький ад, когда отказываются покинуть свою тюрьму, а лишь повторяют: «Во всяком случае, здесь нет Обманщика. Мы никому не позволим обманывать нас».

К.С. Льюис «Последняя Битва»:
«- Вот видите, — промолвил Аслан, — они не позволяют нам помочь им. Они выбрали хитрость вместо веры. Их тюрьма внутри них, и потому они в тюрьме. Они так боятся быть обманутыми, что не могут выйти из нее».

К. С. Льюис «Страдание»:
«…выдвигают возражение, что окончательная утрата хотя бы одной души означает поражение всемогущества. И так оно и есть. Создав существа со свободной волей, Всемогущий с самого начала признает возможность такого поражения. То, что вы называете поражением, я называю чудом — ибо создание отличных от Себя объектов и обретение таким образом возможности встретить в каком то смысле сопротивление со стороны собственного создания, представляет собой самый поразительный и невообразимый из всех подвигов, признаваемых нами за Божеством. Я охотно верю, что прОклятые, в некотором смысле, добиваются успеха и до конца остаются мятежниками, что двери ада заперты изнутри. Я не имею в виду, что эти духи не могут пожелать выйти из ада — в некотором неопределенном смысле, в каком завистливый человек „желает“ быть счастливым. Но они наверняка не могут напрячь волю даже для первых предварительных стадий самоотречения, которое является для души единственным средством достичь какого-либо блага. Они вечно пользуются той жуткой свободой, которой они требовали, и поэтому они порабощены самим себе, тогда как благоденствующие, всегда преклоняющиеся в повиновении, становятся на протяжении вечности все свободнее и свободнее».

Не изменившись, не доверившись Богу, человек не в состоянии войти в Рай. Не умеющий радоваться где найдет радость? Так дядя Эндрю вместо прекрасного пения Аслана слышит только ужасный рев. Грехи искажают мир вокруг нас, лишают нас внутреннего слуха и зрения, лишают нас надежды…

Одна из самых трогательных и драматичных сцен «Хроник Нарнии» приоткрывает нам психологию этой надежды. Когда ведьма вводит героев в гипнотический транс и начинает убеждать их, что нет другого мира, кроме ее мрачного подземелья, что Солнце — это всего лишь выдумка человека, увидевшего лампу, и что никакого Аслана нет, ее противником выступает квакль Хмур — самый пессимистичный (!), но обладающий твердой верой персонаж. Ведь настоящая вера не зависит от минутного настроения или благополучия.

К.С. Льюис «Серебряное Кресло»:
«- …Минуточку внимания, мадам. Все, что вы сказали, верно. Я всегда хочу знать худшее и держаться как можно лучше. Потому спорить не стану. Допустим, мы видели во сне или выдумали все это: деревья, траву, солнце, звезды и даже Аслана. Но тогда выдумка лучше и важнее реальности. Допустим, это мрачное место и есть единственный мир. Тогда он никуда не годится. Может, мы и дети, играющие в глупую игру. Но четверо детей создали игрушечный мир, который лучше вашей реальной ямы. Я не предам игрушечного мира. Я останусь с Асланом, даже если Аслана нет. Я буду жить, как нарниец, даже если нет Нарнии. Благодарю за ужин, но мы четверо покинем ваш двор, вступим в темноту и будем всю жизнь искать дорогу наверх. Не думаю, что жизнь эта будет долгой, но стоит ли о том жалеть, если мир таков, каким вы его описали».

Когда один из прагматиков насмешливо укорил Льюиса, что его книги не приносят практической пользы, по ним не научишься строить лодку, то он спокойно ответил: «Не научишься, зато будешь знать, как себя вести, если когда-нибудь окажешься на борту тонущего корабля».

К.С. Льюис, из предисловия к книге «Лев, Колдунья и платяной шкаф»:
«Милая Люси. Я написал эту историю специально для тебя, но, когда я принимался за нее, я еще толком не понимал, что девочки растут быстрее, чем пишутся книги. И вот теперь ты уже слишком большая для сказок, а к тому времени, когда эту сказку напечатают и выпустят в свет, станешь еще старше. Но когда-нибудь ты дорастешь до такого дня, когда вновь начнешь читать сказки. Тогда ты снимешь эту книжечку с верхней полки, стряхнешь с нее пыль, а потом скажешь мне, что ты о ней думаешь. Возможно к тому времени я так состарюсь, что не услышу и не пойму ни слова, но и тогда я по-прежнему буду любящим тебя дядюшкой Клайвом С. Льюисом».