Счастье быть одиноким в Бресте, или Как наслаждаться бытием?

Все это банально, привычно, даже пошло и ощущения полного, опьяняющего счастья не дает. Счастье не завязано целиком и полностью на чувственном и животном. Иначе оно не совсем счастье.

Счастье мимолетно, нерационально, нелогично… Вот оно есть, и вот его уже нет. Оно редко здесь и сейчас, но оно почти всегда там и тогда. У счастья нет будущего и настоящего времени, оно почти всегда исключительно во времени прошедшем.

Его нельзя разложить на слова, цифры, чувства понятным языком. Потому что язык слишком беден, цифр недостаточно, а чувства — излишне животные и приземленные…

Его крайне сложно вычислить, поймать за хвост, описать и о нем рассказать. Оно — как оргазм, когда чувственное встречается с ментальным и растворяется в духовном. Как наркотик, впервые ударивший в мозг. Как первая глупая любовь. И как глупые в прошлом мечты, как отрывки воспоминаний, слов, лиц… Как отклики дальних миров, звездами разлетевшиеся в твоей голове.

Для меня счастье — это путешествия и одиночество. Запахи и холод вокзалов, ночной стук колес, новые места. И полное, насколько возможно, одиночество, в котором только созерцание и монологи с самим собой в незнакомых местах, которым ты ничем не обязан и ничем не привязан. Все предельно честно. Я — как путешествующий в бескрайнем космосе нашей земли последний человек (я хотел бы им стать, но, знаю, это невозможно).

Вот я снова сижу на промозглом вокзале в ожидании своего поезда. Из то и дело открывающейся двери веет сладким мазутом железной дороги — этим запахом дорог, как парным молоком из детства, пчелиным гулом путешествующего человеческого улья, звездным холодом наступающей ночи…

Вот я снова иду к поездам, обдаваемый паром из-под колес, до полуобморока втягиваю ноздрями пьянящий мазут. Вот мои глаза на мгновение встречаются с глазами путешествующих незнакомцев. Я забираюсь в свой вагон, нахожу свое место, устраиваюсь…

Горячий чай, почти бессонная ночь, яркие ночные блики случайных станций, шум и голоса входящего и выходящего народа…

Мы — как в море корабли, встречаемся на мгновения и расстаемся навсегда. Оставляя обрывки смутных лиц и фигур в медленно растворяющейся памяти.

Я крайне благодарен Ковиду. Благодарен за то, что количество человеческих тел на квадратный метр поредело примерно вдвое. Рядом со мной взгромождается всего одно тело, человек без лица и без голоса, тихо и аккуратно, и уже через пару часов растворяется в придорожной темноте, не произнеся ни слова.

Я благодарен ему за тишину и спокойствие. Тишину, которую разбивают только мерный звук стальных колес и встречные поезда, ревущие друг другу навстречу, как огромные северные сивучи.

Рано утром я прибываю в г. Брест. Мне все нравится. Там чисто, немноголюдно, перемещение в пространстве человеческих частиц и молекул предельно мобильно. Ощущение непрекращающегося движения, встреч и расставаний, полета в космосе на песчинке Земля только ощутимее. Одиночество, горячо любимое мною, там чувствуется сильнее, чем где-либо. Впрочем, как и временное человеческое объединение, которое, конечно, иллюзорно, и лишь на короткое время человеческих встреч или короткой человеческой жизни.

Мне некуда торопиться. Космический корабль под названием «Земля» сам знает дорогу среди звезд и космической пыли.

Это новое, замечательное ощущение, когда тебе не надо никуда торопиться, бежать, чтобы успеть, делать дела и почти не замечать того, что вокруг тебя.

Я задерживаюсь на предрассветной скамейке замечательного брестского вокзала, потом ротозейничая бреду в кафе, заказываю себе кофе с бутербродом — «нет, дайте лучше мне вон тот эклер, а еще лучше круассан, сдачи не надо», — сибаритствую одиноко за столиком, наблюдаю за тамошней публикой…

Потом, когда холодное солнце последнего зимнего дня нехотя вскарабкивается на редеющие тучи, пересекаю мост и так же неторопливо, обгоняемый торопящимися, опаздывающими, вечно боящимися куда-то не успеть, всю жизнь не успеть, всегда не успеть, телами-людьми, направляюсь куда-нибудь…

Как приятно идти куда-нибудь. Хочу — иду направо, хочу — налево. Хочу — могу остановиться и поглазеть на здание с мансардами, что у самого вокзала, построенного в каком-то там парижском стиле. Или на картины из мещанской жизни на заборе — кто бы мог подумать — «Брестского вино-водочного завода». В Бресте народ весьма, очень даже, творческий, даже там, где этого не ждешь.

Позже, например, я обнаруживаю целую аллею по улице Гоголя в памятниках и статуях героев его произведений. Черти, носы, русские тройки, суеверные семинаристы — все там есть. Тематическая улица, отличная работа местных кузнецов и креативщиков. Признаться, я нигде не встречал ничего подобного. Целая улица, посвященная героям произведений классика.

Я без труда и навигатора нахожу свою гостиницу. Гостиницу «Буг», что прямо в сердце Бреста. Добротный «совиет стайл» с гербами и в картинах разного рода космонавтов, писателей и ведущих телепередач, поживших там. Этакий черно-белый, совиет-настоящее время «микс-фьюжн» всего на свете.

В коридорах тоже картины. Своего рода картинная галерея, с одной картиной на один квадратный метр. Из местной жизни, исторические и, а ля «местный Ван Гог» с его вырви глаз «Подсолнухами» и «Ночами».

Там даже нашлось место для музея В. Высоцкого. Вообще, я не сомневаюсь, что Высоцкий был настоящим белорусом, судя по тому, как в каждом белорусском городе, от Бреста до Новогрудка, у него есть свой музей.

Номерок мне, правда, достался «китайский». Метров на двенадцать, с окнами на пустынный двор, где должны были цвести нежнейшая сирень и гладиолусы. По весне. Должны были. Но сейчас еще зима, и поэтому сирень цвела и пахла только у меня в воображении. Но зато и одиночество там ощущалось еще явнее, «космичнее». И тихо шептала тишина…

Я оставил вещи, взял самое необходимое, попробовал загрузить в навигатор карту, но у меня ничего не получилось. Решил идти по наитию, куда захочется, отвергнув любой план.

Часы, карты, условленные встречи… Сколько ограничений, рамок, лимитов, мешающих истинному восприятию окружающего. Передвижению разума в пространстве. Граница, граница, еще граница… Мы все — в границах и рамках, торопящиеся и бегущие… мы все — не свои…

Я не люблю центральные аллеи и проспекты. Вернее, люблю, но не так, как люблю небольшие, не привлекающие внимания ни туристов, ни местных улочки и закоулочки. Улочки, где можно прочувствовать, впитать неподдельную, настоящую атмосферу, жизнь твоего нового места. Вдохнуть тот воздух, услышать другие звуки, ощутить иные флюиды и наполниться счастьем нового, непонятного и знакомого из далекого прошлого.

В Бресте на меня произвела впечатление, обрадовала ул. Леваневского. Небольшая, ничем не отличающаяся от всех остальных маленьких улочек, она оказалась сплошь застроена в «народном стиле» — еще в 20-х годах прошлого столетия — аристократическими домиками и усадьбами с колоннами и арками, красными черепичными крышами и вечнозелеными палисадниками.

Сначала оторопев, в ожидании привычных четырехэтажных домов-коробок или обычных кирпичных, как под копирку частных домов с сараями и двором, я не ожидал натолкнуться на небольшое, спрятанное за вечнозелеными туями, архитектурное чудо.

На меня тепло повеяло началом прошлого столетия, и непреодолимо захотелось войти в одну из тех белых арок, рядом с которой стояло побитое временем кресло-качалка с небрежно наброшенным на спинку старым пледом.

Сквозь плотные туи лился редкий солнечный свет, по небу бежали тяжелые, еще такие зимние облака, а мне казалось, что я — не я, и что нет меня…

Я вернулся в гостиницу, перекусил прикупленными по дороге блинами с картошкой и ветчиной, завалился, как был, на кровать, напротив которой через наполовину задернутые шторы показалось нежданное солнце и отбросило кружевную тень на стену.

Мне было хорошо. Я был совершенно одинок и счастлив, без каких-либо обязательств перед кем-то, в чужом городе, чужой гостинице и чужой комнате, наполненной чужими вещами. И от этого свободен, как никогда не бывал свободен там, у себя, где было множество границ и ограничений, знакомых мне людей и обманутых надежд.

Чувство еще большего убаюкивающего одиночества окутало мой уставший от бессонной ночи мозг. В голове проносились рваные фантомы из прошлого, обещавшие редкое счастье и в конечном итоге, как всегда, обманывавшие, и мне сладко захотелось умереть. Умереть счастливо, без боли и пустых сожалений, переместиться в иной, много лучший и счастливые мир. Мир, где меня давно ждали…

Ближе к вечеру я переоделся и сделал еще одну вылазку в направлении местной ривьеры. Налюбовавшись вволю стаями лебедей и одинокой высокой трубой, изрыгавшей клубы дыма на жилые дома поблизости, я направился к ресторану «Ташкент», где заранее решил пообедать.

Заведение оказалось полным, но и для меня нашлось одинокое уютное местечко. Заказав балык шорпа, уч-панджа, узбекский шашлык на трех шампурах и салат из помидоров и огурцов, я расслабился еще больше, снова вспомнив, что меня никто не ждет и мне некуда торопиться.

У людей принято сожалеть об одиночестве и свободе, которое оно дает, и стремиться к несвободе и тысяче обязательств перед другими. И это очень странно, ведь стремиться стоило бы к обратному, а не к тому, что нас порабощает, ограничивает и крадет наше время. Но таковы люди, у них все очень странно.

После сытного ужина я неторопливо пешком прошелся по улице Советской. В каждом, «уважающем себя», как любят говорить смешные люди, городе есть такая улица. Обычно она пешеходная и представляет собой этакий мини-Бродвей, Елисейские поля или Пикадилли с разного рода заведениями, уличными артистами и тому подобной бьющей ключом жизнью. В Бресте это замечательная улица Советская, особенно в летнее время года.

На следующий день я повалялся в постели чуть дольше обычного, позавтракал оставшейся со вчерашнего дня бужениной, купленной на местном рынке, запил все водой из-под крана за неимением другой, более удобоваримой жидкости, собрал свой рюкзак и раньше положенного часа покинул свою одинокую обитель.

Мне было жалко уезжать. Мне всегда жалко уезжать, даже если до момента отъезда меня не все устраивало или даже что-то откровенно не нравилось и тяготило. В прощании и расставании есть какая-то непоправимая неизбежность и неисправимость. А именно — я знал, что уже никогда, никогда больше не вернусь ни к прежним местам, ни прежним людям. Сколько бы потом я к ним ни возвращался, они всегда уже будут другими, а те, прежние, уплывут вместе с рекой, в которую никто из нас никогда не войдет во второй раз. С рекой времени.

Я добрался до вокзала. Купил себе билет и пошел бродить по улицам дальше. Без цели и без плана.

Было воскресенье, и народу с утра было немного.

Сворачивая всякий раз на новую улицу, я пытался понять, что чувствую, ощущаю на ней. Какая там атмосфера, флюиды. Хотел бы я там жить или нет.

Какие-то места мне казались серыми, безрадостными, и люди там были такими же. В каких-то было повеселее, поярче, но все равно чего-то всегда не хватало.

Я перекусил невкусным борщом, запил его местным морсом, прошелся еще улицей, другой и понял, что мое путешествие закончилось и надо уезжать.

На вокзале я написал пару сообщений, сам не знаю зачем, еще не думая о путевых заметках этого путешествия. Еще раз полюбовался на вид из окна, который уже не радовал, сел в свою маршрутку и отбыл обратно.

Мне нестерпимо захотелось побыстрее вернуться домой, хотя туда мне не хотелось. Да я и не понимал уже тогда, где мой дом. То ли там, где физически проживало мое тело, то ли в настоящем, которое только что закончилось и стало неотвратимым прошлым, откололось и медленно уплывало большим куском моей памяти и меня самого в синюю даль моего бытия, то ли в будущем, которое так же неизбежно станет прошлым. Прошлым, которым становится все, которое и есть единственно возможное счастье на этой земле…