В чем магия купальских сказок?

В новелле «Купальские сказки» рассказывается о поверьях ночи на Ивана Купалу. Есть в ней и особый жанр народных сказаний — историческая сказка про Наполеона.

…К поездке в Ермолаевку меня подтолкнуло письмо давнего моего приятеля еще по годам студенческой молодости Петра Ермолаева. В письме он сообщал, что наслышан о моем интересе к сбору этнографического материала, о работе над книгой.

«Моя малая родина, — писал Петр, — удивительный, самобытный край, где до сей поры живут по заветам стариков. Приезжай в имение родителей. Расположенное в шестидесяти верстах от уездного города, оно сохранило вековой уклад хозяйствования, не подпорченный современными изысками. У нас ты, мой друг, не просто сможешь собрать интересный материал, но и отдохнуть вдали от суетливого города. Родители мои живут совершенно натуралистично, по-крестьянски, среди первобытных суеверий и предрассудков. Батюшка самолично руководит всеми земледельческими хлопотами, а матушка все лето готовит бесчисленные припасы, которые большей частью пропадают из-за малого количества едоков. Живут они очень уединенно и будут рады тебе в качестве гостя. Наслышан я, что тебя в большей мере интересуют народные сказки, так вот, в близлежащей деревеньке проживает известный на всю округу старый Степан, изумительный рассказчик народных легенд. В его арсенале, ты не поверишь, есть целый цикл исторических сказок, явления редкого. Минувшим летом, к примеру, довелось мне услышать сказ о том, почему Наполеон пошел войной на Россию. Любопытнейшее народное толкование. К сожалению, дела лишают меня возможности составить тебе компанию, но родители примут тебя как сына», — написал мне Петруша.

Признаться, я решился на путешествие ради этой самой сказки о Наполеоне.

Имение Ермолаевка находилось в совершеннейшем российском захолустье, огороженном бескрайними полями и редкими лесами с прожилками слабо езженых дорог. Коляска, присланная за мной к станции, скрипела и стонала, заглушая расспросы возницы. Я с интересом осматривал деревушки, мимо которых мы проезжали: добротные избы с копнами соломы на крышах, ладные заборы и хозяйственные постройки говорили о состоятельности местных крестьян.

Афанасий Егорович и Марфа Кузьминична, простодушные хозяева Ермолаевки, встречали меня на парадном крыльце, к которому, с некоторым шиком, подкатила наша коляска.

— Вы, милостивый государь, Алексей Максимович, будьте снисходительны. Богатство это пришло к нам в зрелых годах, посему люди мы темные. Детишек вот всех обучили, в люди вывели, а самим уж поздно переучиваться. Люди мы простые, без изысков, но вам очень рады, — говорил Афанасий Егорович, подливая мне «на пробу» из нового графинчика — Пробуйте, пробуйте, это вишневая. Марфа Кузьминична — большая мастерица на наливочки-то.

— И грибочки, непременно, пробуйте. Сейчас пост, но уж после Иванова дня обязательно велю готовить скоромное, — вторила хозяйка, пододвигая огромное блюдо с жареными грибами.

— Не беспокойтесь, пожалуйста. Я очень признателен вам за то, что приютили меня.

— Да уж какое беспокойство, мы тут одичали вовсе. Петруша писал, что вы, молодой человек, сказками интересуетесь.

— Да, собираю сказки, пословицы, записываю обычаи, обряды.

— Ишь ты, — заинтересованно произнесла Марфа Кузьминична, — до всего есть дело ученому уму.

— У нас тут проживает известный сказочник, старый дед Степан. В былые годы он много поездил извозчиком, баек всяких наслушался, а теперь детвору тешит.

— Наслышан я о Степане, мне Петр писал. Только вот получится ли разговорить, не любой крестьянин решается сказки «заезжему барину» сказывать.

— А вы, Алексей Максимович, плату небольшую посулите. Ведь крестьянин всегда немножко рад обвести «наивного барина», которому вдруг захотелось за блажь заплатить. Удивительно, все эти сказки, песни — ко всему этому народ относится как к развлечению, потехе, но сбирает и охраняет тщательно.

— Как вовремя вы приехали, скоро ведь ночь купальская, колдовская ночь. Молодежь гуляет шибко, костры жгут, в речке купаются, — видно было, что тема магии, местных обрядов была близка хозяйке. Я решил расспросить подробнее.

— По преданию на Ивана Купала солнышко в реках-озерах омывается. С этого дня вода особо целебной становится. В такой водичке не место всякой нечисти, вот и вылезают они из омутов, да и по деревням шастают. А иные прямо под землю до поры проваливаются.

— Уж ты, Марфушенька, гостя нашего не пугай, что он о нас подумает, скажет, дремучесть вековая, — смутился Афанасий Егорович.

— Нет-нет, продолжайте, пожалуйста, Марфа Кузьминична. Только с вашего позволения, я записывать буду, не возражаете? — я достал дорожный набор для письма.

— Извольте тогда пройти в кабинет, там сподручнее, — все еще робким голосом проговорил хозяин.

— У нас верят, что на Купалу деревья с места на место переходят, да цветы промеж собой разговаривают, только не все это видеть и слышать могут, — продолжила хозяйка уже в кабинете, усевшись в обитое бархатом огромное кресло. Вся обстановка кабинета, вся эта запыленная помпезность, говорила о том, что хозяева пользовались им довольно редко. — Всякая трава, всякий корень от купальской росы силой особой набирается. Раньше у нас знахарки собранные пучки во дворе раскладывали на эту ночь. Но не только трава, пепел от костров, вы, наверное, знаете, что в эту ночь молодежь костры жжёт, да чрез них прыгает? Влюбленные прыгают парами, взявшись за руки. Коль рук не разомкнули — быть свадьбе. Так вот, у нас верили, что ведьмы собирают этот пепел и водичку купальскую, перемешивают, да обмазываются этой смесью. И будто бы от этого тело их становится легким и летает.

— Марфушенька, — не выдержал Афанасий Егорович. Но заметив, что я с величайшей серьезностью записываю рассказ его супруги, сказал что-то про неотложность дел хозяйственных и вышел из кабинета.

— А еще девушки у нас деревце обряжают купальское, Марену. Обломят березку, да наплетут из веточек венков, лент навяжут, цветов. Ходят вокруг Марены, да приговаривают:

Коло воды-моря
Ходили девочки
Коло Мареночки — Купало.

А парни норовят деревце отобрать, да разломать. Если получится, то девушки новую Марену мастерят, а уж после заката в речку ее бросают.

— Знали бы вы, Марфа Кузьминична, как ценны эти ваши рассказы, как ценны. Ведь за каждым обрядом отточенный столетиями смысл.

— Не знаю я об этом ничего, да только так у нас испокон веков делают, значит, неспроста. В других деревнях девушки венки плетут, да в них лучинки зажигают. В самую ночь идут все вместе на речку, да бросают в воду, примечая: коль потухла лучинка или веночек стал у самого берега — быть беде, а коль поплыл далеко — к богатому замужеству. И обязательно на Иванов день идут купаться, ну тут уж смех, баловство. Вот так у нас празднуют.

— А что ведьмы?

— Что ведьмы? Поговаривают, что в эту ночь они на шабаш свой отправляются. Они же разные бывают — природные и ученые. Отличить их, якобы, очень просто. У природных обязательно есть хвостик, а от учебы он не отрастает, — хозяйка рассмеялась удивительно молодым, мелодично-девичьим смехом. — Пожалуй, хватит. Вам и отдохнуть с дороги надо. Мы приказали ваши вещи во флигель отнести, думаю, что там вам будет удобно.

Вечером мы с хозяином прогуливались по имению. Афанасий Егорович с крестьянской гордостью показывал мне свое хозяйство, уговаривая отправиться с утра на рыбалку. Хозяин был охоч до этого занятия, но относился к нему, скорее, как к забаве. И вот теперь он спешил воспользоваться поводом «потешить гостя». К его глубокому огорчению, я отказался, изъявив желание отправиться к старому Степану уже на следующий день.

Деревня, в которой проживал старый сказочник, находилась всего в двух верстах, и я решил пройтись пешком после довольно плотного завтрака. В провожатые мне дали молодого Григория, служившего у моих гостеприимных хозяев. Дорога по лесной просеке, мимо цветущих, пряных лугов, доставляла удовольствие. Какая-то сытая наполненность, полнокровность царствовала в природе. Темные кусты папоротника притягивали взгляд, в такие дни так хотелось верить в чудо.

У дома, где проживал Степан вместе с семьями сыновей, кипела работа. Хозяева, воспользовавшись малой передышкой в летних крестьянских хлопотах, спешили расширить свое жилье, даже сторонних плотников пригласили. Степан, старик с белой окладистой бородой и удивительно прямой спиной, сновал между работниками, раздавая советы. Завидев меня, он, немного смутившись, пригласил в избу.

— Вы уж, того, простите, барин, тут у нас, сами видите, — произнес он тихо.

— Да, вижу, не ко времени. Сегодня я много спрашивать не буду, просто познакомимся.

— Да жаль мне вас, барин, что же понапрасну ноги-то бить? Вы садитесь на лавку, — гостеприимно предложил хозяин место под божницей.

— Расскажи о себе, — предложил я, приготавливая дорожный набор для письма.

— Да что рассказывать-то? Жил-жил, небо коптил, сынов родил, теперь вот к работе неспособный стал, разве что внучат смотреть.

— Много сказок знаешь? Где им научился?

— Так я уж не помню, откуда слыхал. В детстве все бабок слушал, а у нас в деревне много сказочниц тогда было, а потом ездил извозчиком, а извозчику без байки и дорогу скрасить нечем.

Мне очень хотелось расспросить про Наполеона, но я решил не торопить старика, а просто попросил рассказать какую-нибудь маленькую сказочку и приготовился записывать.

Лицо старого Степана приобрело мечтательное выражение, его взгляд, устремленный куда-то вдаль, казалось, видит не беленые стены, а таинственный мир, заселенный чудесными персонажами. В избу постоянно заходили домочадцы и рабочие, которые не упускали возможности посмеяться над «блажью барина». Сеанс пришлось завершить, взяв слово продолжить в следующий раз.

Продолжение следует…