То ли на площадке было недостаточно света, то ли Наталья недостаточно внимательно разглядела его лицо, но выглядел пенсионер неплохо, был весел и относительно бодр.
Потрепав Саньку по затылку, он вошёл в лифт и уже из кабинки обратился к Наталье:
— Ну, что, дочка, говорил же я тебе, что никакие врачи мне не нужны. Вот, почитай, уже третий день на улице гуляю — и ничего!
Дверь лифта с шумом захлопнулась, и Наталья даже не успела ничего ответить улыбающемуся и оптимистичному соседу. В этот самый миг в голове её пронеслась только одна мысль: «Подольше бы так!»
…Увиделась она с Артёмом Ивановичем уже в конце ноября, когда с неба довольно регулярно начали падать снежинки, а на лужах во дворе стала появляться твёрдая ледяная корочка.
— Как Ваше здоровье, Артём Иванович? — поинтересовалась Наталья. — Переход на зиму хорошо переносите? Скачки давления не беспокоят?
— Да нормально всё, — сосед привычно замахал руками, — спасибо тебе, добрая душа. Сколько раз ты меня уже в этой жизни выручила! Я теперь должник твой, выходит так.
И он снова улыбнулся. Наталья хотела было возразить ему, что ни о каких долгах не может даже быть речи, как Артём Иванович заговорщически поманил её пальцем и негромко произнёс:
— А знаешь что, Наташенька, чудо какое у меня произошло?
Наталья, руки которой оттягивали две внушительные авоськи, поставила их на скамейку и в тон соседу ответила шепотком: «Не-е-ет, не знаю!»
— Рыцарь мой образумился, — то ли с гордостью, то ли желая похвалиться поведением своего чёрного кота, важно ответил Артём Иванович.
— То есть как это — образумился? — не поняла Наталья.
— А вот так! — развёл руками Артём Иванович. — Гулянки свои напрочь забросил. Живёт теперь только дома, как путный домашний кот. Даже туалет специальный пришлось приобрести для него, — со смешком добавил он.
Увидев недоверчивый взгляд Натальи, сосед продолжал:
— А главное, знаешь, где он теперь спит?
— Где? — шёпотом продолжила Наталья. — В ванной, что ли? Или в раковине?
(Она недавно видела в одном из журналов фотографию, где был изображён кот, выбравший себе спальное место аккурат в раковине ванной комнаты.)
— Скажешь тоже, — с оттенком деланной обиды в голосе произнёс Артём Иванович. — Зачем ему в раковине спать, когда дома полно мест помягче?
И, наклонившись к самому Натальиному уху, значимо проговорил:
— Со мной спит, на диване! Как самый настоящий человек!
— Да Вы что? — удивилась Наталья, которая даже представить не могла, чтобы Рыцарь — эта гроза котов всех мастей и окрасов, не пропустивший ни одной драки с себе подобными усатыми созданиями — мог спать на диване рядом с хозяином. И тут же расхохоталась, подмигнув Артёму Ивановичу:
— Не храпит, благообразный-то Ваш Рыцарь? Спать не мешает?
Артём Иванович оценил шутку и в таком же тоне ответил:
— Какое там! Спит тихо, как… мышонок!
Но, тотчас же сообразив, что сравнивать матёрого кота с мышонком как-то непростительно и даже обидно для его мохнатого друга, поправился:
— Я… хотел сказать, как котёнок!
— И головой прямо на подушку укладывается? — продолжила подтрунивать Наталья.
— В том-то и дело, что спит он теперь прямо на мне! — в голосе Артёма Ивановича вновь зазвучали озорные нотки. — Прямо поверх одеяла ложится мне на грудь, я ведь на спине сплю, — и вот так вся ночь проходит.
— А он не тяжёлый, дышать не мешает? — спохватилась Наталья.
— Иногда мешает, — признался Артём Иванович, — так я тогда, видимо, во сне прямо его и сгоняю. Но он всё равно не уходит. Просыпаюсь утром — а он в ногах спит. Говорю же тебе, чудо произошло!
— Действительно, чудо, — согласилась Наталья, поднимая с лавочки свои авоськи, — и чего это на него нашло?
А про себя она стояла и удивлялась не столько услышанной истории про кота, который потерял к дворовым прогулкам всякий интерес, сколько тому, что Артём Иванович выглядел совсем неплохо, даже каким-то помолодевшим, что ли…
На этом они и расстались. Наталья потащилась домой, а Артём Иванович зашёл в палатку, чтобы купить хлеба для себя и «Вискаса» для так резко изменившего свой характер и распорядок дня Рыцаря.
* * *
… Он не мог, как говорилось в старой русской поговорке, «ни охнуть, ни вздохнуть». Не мог из-за страшной боли. Эта боль за грудиной сжала сердце Артёма Ивановича так, что он, казалось, даже голос потерял. Поэтому звать сестру, которая спала в комнате напротив, не стал. Понял, что бесполезно. Да и сил не было. Дышать становилось всё труднее и труднее, и каждый вдох отдавался в груди этой адской колюще-режущей болью.
Сердце его не беспокоило уже давно. Наверное, с того дня, когда Наталья сделала ему последний укол. Сколько уже с тех пор прошло? Месяца три? Четыре? Наверное, четыре, не меньше, он уж и счёт потерял. Да и дни от укола до укола перестал считать, и о сердечных болях начал потихонечку забывать, как вдруг, словно гроза над ним разразилась.
«Видно, так перед Новым годом и помру, — мелькнуло в его голове, — чуть-чуть не дотяну…»
Перед глазами поплыли большие разноцветные круги, голова стала тяжёлой и как будто бы не своей.
Находившийся рядом Рыцарь словно почувствовал что-то неладное. Он сел на лёгкое одеяло, которым всегда накрывался Артём Иванович, немного посидел, а потом и вовсе улёгся на его груди, свесив с одеяла свои пушистые лапы. Согнать его Артём Иванович не пытался, потому что, как ни странно, не чувствовал массы кота.
Но мысли его были совсем не об усатом создании, так некстати примостившемся сверху.
«Прощайте, родные, — думал Артём Иванович, — вот и смертушка моя пришла». Он потихонечку начал перебирать в уме всех родственников и друзей, оставшихся у него. Когда боль ненадолго уходила, виновато мысленно просил у каждого прощения, будучи уверенным, что до утра, конечно же, не доживёт.
А Рыцарь так и продолжал лежать у него на груди, положив голову то ли на одеяло, то ли на передние лапы — этого Артём Иванович в темноте не мог рассмотреть. Но под конец прощения в эти страшные для него минуты, которые были пронизаны невыносимой болью, попросил даже у кота. А потом словно свалился в какую-то бездонную яму, где уже было невозможно ничего разобрать.
«Вот как жизнь, оказывается, заканчивается», — было его последней мыслью…
Сейчас Гегель считается одним из величайших умов человечества. А что его не понимают - так гениев всегда не понимают. А выходит, при...