Эй, Вася! Кто такой лох?

Да, он уже был немолод и опыт у него был скромный. Но то ли мне надоело быть единственным представителем своего пола в изрядно поредевшем в мужскую сторону коллективе, то ли я так пожалел его немного неуклюжее старание понравиться, то ли еще что… Но то, что это мое желание было продиктовано не только профессиональными побуждениями, для меня тайной не было.

Вася (так звали нового коллегу) вышел на работу с нового года. Уже немолод, немного полноват, немного лысоват и премного учтив, почти заискивающ — таким он предстал пред оценивающие очи нашего, преимущественного дамского, трудового коллектива.

Наши молодые фурии сначала смотрели на новичка, потом на меня. В их взглядах читалось от «Ты уверен?» до «Ты с ума сошел?».

На новенького также приходили посмотреть и другие девушки, из других отделов. И, как правило, выходили, кто, закатив глаза, чтобы было не видно, кто, едва заметно покачивая головой, словно говорили: «Да уж, повезло нам, так повезло».

Но мне, честно говоря, было до лампочки. Даже наоборот: я был рад позлить наш женский зарвавшийся коллектив, в котором достоинством считалось интриговать и тянуть на себя одело, перемежая эти попытки солдатской руганью, а слабостью считалось воспитание и открытость. Теперь я был не один в этом серпентарии, и это было мое решение.

В работе Василий был не очень расторопен. А у нас многое зависело от скорости, умения первым «принести в клювике» и «перетянуть на свою сторону одеяло» — выхватить из-под носа коллеги-конкурента необходимый ресурс или специалиста. Вася также не очень владел искусством переговоров, обильно потел и часами готовился перед каждым звонком. Для него такие звонки с западной «жирной» клиентурой были чем-то вроде священного, волнительного ритуала, к которому он начинал готовиться за несколько дней — надевал белую рубашку, по нескольку раз проверял аудио- и видеосвязь, заучивал наизусть скрипт. С клиентами говорил громко и торжественно, словно объявлял о начале войны, на английском с сильным акцентом.

Поначалу мы списывали все это на его неопытность, полагая, что еще научится. Но со временем каждый из нас начал понимать, что Вася был не тот случай, кто со временем учится и «растет над собой». Где он был в начале, там он примерно остался и год спустя.

При этом Василий был милейшей души человек. Чтобы влиться в коллектив, он в первый же день принес большой торт и бутылку хорошего вина. Но коллеги порыв не оценили — к торту почти не притронулись, а бутылку засунули подальше в ящик.

Также, спрашивая у кого-нибудь совета и помощи, и если кто-то из занятых коллег, поморщившись все же находил для него секунд тридцать, он горячо и с блестящими от чувства глазами благодарил своего помощника, словно взаимная помощь уже была строго-настрого запрещена в негласном корпоративном кодексе. А на следующий день приходил с шоколадкой или пакетом мандаринов, чтобы как-то отблагодарить таких занятых и не очень отзывчивых коллег. Коллеги сухо благодарили, но к шоколаду и мандаринам, как правило, не прикасались, словно они были отравлены.

Чаще всех Васе помогал я. Можно сказать, я его взял — я за него и отвечал. Вопросов у моего нового коллеги было множество, и я видел, как он волновался, потел, прежде чем осмелится оторвать меня или еще кого-нибудь от важных-преважных дел.

Мне было его по-доброму жалко, я всячески пытался облегчить его старомодную неловкость и всегда готов был помочь, даже когда очень был занят.

Вася оказался очень компанейским товарищем и участвовал во всех посиделках, на всех корпоративах. Правда, его участие вносило легкую неловкость в молодой бойкий коллектив шумных и несдержанных на слово сорвиголов, устремленных к успеху любой ценой. Щедро посыпать свою речь матерными словами у него получалось плохо, виски пить тоже. Он почти не пил и был весьма набожен, по воскресеньям посещая церковь.

Пару раз в большой компании он пытался рассказать какой-то детский анекдот, чтобы вызвать к себе интерес и стать «своим парнем», но на фоне общепринятых сальностей и пошлостей, перемешанных со здоровым цинизмом, его рассказ выглядел довольно жалко и вызывал лишь слабые улыбки вежливости.

Одним словом, был он старомоден и неуклюж, как старый лохматый пес, попавший под ливень и теперь пытавшийся виновато найти себе место, топчась грязными лапами на выдраенном до блеска дорогом паркете.

Но и у старых псов раз в шестнадцать лет случается их лучший день: Василий нашел своего первого клиента и был на пороге подписания договора. Честно скажу, что моя роль в успехе Васи была не последней — по сути, я за ручку провел его через все минные поля, болота и овраги и усадил за стол, дав ручку и показав, где поставить подпись. Но все же я от души порадовался за него, искренне пожелав ему не сбавлять скорости.

Дальше, правда, у Василия не пошло. Он еще много раз пытался хоть как-то дотянуться до установленной планки продаж и клиентов, оставался после работы, по выходным приходил, чтобы делать звонки, но у него ничего не получалось.

К тому же и на имеющемся единственном проекте у него дела шли не лучшим образом. По сути, руководство хотело расширить проект, посадив на него еще несколько наших специалистов по более высокой цене, но Вася не умел или не хотел продавать то, что, по его мнению, продавать было не надо.

Он то и дело доказывал мне по окончанию рабочего дня, когда все разбегались по домам, что это бессовестно, это обман и на проекте достаточно тех ресурсов, которые под него уже были выделены и клиенту нужны не были.

Он был прав. Более того, он был почти свят, я бы сказал. Но его правда шла в разрез, приводя в жуткий диссонанс и какофонию всю политику по продажам нашей компании.

К тому же, видя его нерасторопность и борьбу с ветряными мельницами, и коллеги невзлюбили его еще больше. Его честность словно заставляла их совесть просыпаться, и от этого их первоначальное немного раздраженное равнодушие перерастало почти в агрессивную злость.

«Какого черта он играет тут в святошу?! — негодовали особо его невзлюбившие. — Он лох, чмо, которое только тормозит нас!»

Я защищал Васю, но, признаться, делал это не настолько, насколько мог бы. Я уже до этого устал от этой внутренней борьбы и не хотел снова вызывать на себя бурю возмущения наших «продажных» фурий.

Чуть больше чем через год, ровно как на 8 марта, начальник нам объявил, что «мы должны попрощаться с Василием». Я увидел удивленные и радостные лица своих коллег. Для меня увольнение Васи новостью не было, я понимал, что к этому шло.

Мы расстались с Васей. Он ушел темным мартовским вечером, куда-то к больной маме, потерянный и ошеломленный, снова напоминавший большого старого пса, который слепо тычется во все стороны.

Я проводил его до дверей, горячо и искренне пожал его влажную руку и пожелал всего лучшего.

Ровно через три месяца, утомившись от интриг и конкуренции, я принял решение уволиться…