Денис Леонтьев (Снусмумрик)

Дедушка Питер жил на виду у всего города. Окно его завешивалось только в погожие дни, чтобы бьющее в стекло солнце не мешало работать. Но так как в Шотландии мало солнечных дней, то и окно завешивалось редко. Дедушка Питер жил один, работал с утра до позднего вечера. Выходил из дома утром, чтобы купить в лавочке молока да фунт хлеба, и днем, чтобы перекусить в дешевом ресторанчике "Золотой репейник". Часто после обеда он шел прогуляться на парусной яхте в море, чтобы размять затекшие мышцы, проветрить легкие свежим морским воздухом. В этом случае он оставлял на подоконнике записку: "Ушел в море, вернусь в 14.30". Клиенты ценили аккуратность дедушки Питера. Он не заставлял их зря ждать, всегда исполнял работу в назначенный срок, что вовсе не свойственно часовщикам. Они хотя и любят точный ход часов, но сами редко бывают пунктуальны. Дедушка Питер был не таков. И за это его уважали. Любили его и за то, что он вернул к жизни часы на городской ратуше, которые до приезда дедушки Питера в этот город несколько десятилетий показывали двадцать минут второго. Много труда вложил часовщик, чтобы заставить двигаться большие минутные и маленькие часовые стрелки и отзванивать каждый час. Правда, часы били с хрипотцой, словно были простужены, но ходили точно: дедушка Питер постоянно следил за ними. Он не взял с муниципалитета ни пенса за ремонт и так же бескорыстно обслуживал часы на ратуше уже много лет. Как не ценить такого человека. Особенно часто заглядывали к часовщику моряки. Дедушка Питер мог отремонтировать часы, побывавшие в морской соленой воде и, казалось, непоправимо испорченные. Эдинбургские часовщики советовали выбросить их на помойку, а дедушка Питер не ленился, и отремонтированные им часы несли свою службу лучше прежнего. Он мог оценить хронометр, купленный в любом порту мира. "А… - говорил он, вглядываясь через лупу в механизм. - Могу держать пари, что эти часы куплены в Иокогаме. Изящная японская подделка под швейцарские часы "Омега". Заплатили двести иен? Я так и думал, - говорил он изумленному моряку. - Японцы - мастера на подделку, они на этом учатся". Но моряка это не утешало, он сокрушался, что угробил все свои сбережения на фальшивку. "Я помогу вашему горю, - успокаивал часовщик, - вставлю в них настоящее сердце "Омеги": всю жизнь будут служить вам". И действительно, после этого часы служили много лет. Слово дедушки Питера было всегда твердо. Ему нельзя было не верить, потому что он сам относился с большим доверием к людям. Если у моряка не было денег, часовщик мог подождать до лучших времен, не оставлял часы под залог, а говорил: "Носите на здоровье, моряку нельзя без часов, а я подожду". Загуляет моряк, пропьет куртку и башмаки, идет к часовщику, просит выручить. И дедушка Питер выручал, понимал моряцкую душу. Давал взаймы и никогда не требовал процентов и не жаловался, что его кто-то обманул, не вернул деньги. "Наверно, забыл", - говорил дедушка Питер. Он предпочитал не помнить плохого и не говорил о людях дурного; даже для самого гулящего моряка, забывшего стыд, находил оправдательные слова. "Молодо - зелено, - укорял он ласково, - жизнь самая строгая мать, она проучит тебя".

Дедушка Питер был молчалив; он любил слушать, говорил редко. Но если речь заходила о часах, тогда его прорывало. Он знал множество интересных историй о всех знаменитых часах мира. Не только историю часов Биг Бена, что на башне парламента в Лондоне или цветочных часов в Эдинбурге, но досконально знал устройство французских часов Страсбургского собора с курантами и движущимися фигурами, созданными в середине четырнадцатого века; считал самыми точными часы на Спасской башне Кремля и вторыми после них почитал часы на Лейпцигской ратуше.

- Хороший человек, - мечтательно сказала Антошка, - он жил не для себя, а для других.

- Не совсем так, - возразил доктор. - У дедушки Питера тоже была своя страсть, или, как говорят англичане, хобби, - коллекционирование часов. Он не просто покупал часы и приносил к себе на квартиру, нет. Он из груды старого лома создавал чудесные вещи, умел реставрировать старинные часы, давным-давно заброшенные на чердаке.

И часы, начиная от крохотных, вделанных в дамский перстень, и кончая большими напольными башенками, заполняли его маленькую чистенькую комнату и делали ее похожей на музей. За ширмой стояла кровать часовщика, и там на стене висели корабельные часы.

Около полудня у окна часовщика собирались мальчишки и девчонки, приходили и взрослые. Если день был сухой и теплый (часы не любят сырости), дедушка Питер распахивал окно, и люди, столпившиеся на тротуаре, замирали. Наступала торжественная минута. Раздавался хриплый удар часов на городской ратуше, а вслед за ним начинался мелодичный перезвон в комнате дедушки Питера, да такой красивый перезвон, что с ним могли состязаться только звуки органа Вестминстерского аббатства.

В бойницах часов-башни выдвигались золоченые пушечки и выстреливали двенадцать раз, с шумом распахивались резные дверцы настенных часов, и кукушка, взмахнув крыльями, радостно куковала, возвещая полдень. На старинных французских часах в раме из фарфоровых роз выпархивал соловей и, поворачивая головку направо и налево, щелкал, а потом исполнял свое знаменитое соло. Перед плоскими квадратными часами оживала фигурка барабанщика, руки приходили в движение и палочками отстукивали частую дробь; квакала лягушка, вращая выпуклыми зелеными глазами. А на столе, под большим стеклянным колпаком, стояли часы-лилия. Каждый час бутон открывал один лепесток, а ровно в полдень раскрывалась вся чашечка, и из тычинок появлялась Дюймовочка.

Одну минуту, ровно одну минуту продолжалось это волшебство. Ради этой минуты дедушка Питер жил и трудился. Ради этой минуты собирались жители из дальних районов города. Они благодарили дедушку за волшебную минуту, и он сиял, отражая улыбки детей и женщин.

"Ради одной минуты я и живу, - говорил он, - ради одной минуты…" И это была правда.

Отзванивали часы, складывала крылья кукушка, исчезал соловей, лилия захлопывала свои лепестки, укрывая Дюймовочку, барабанщик опускал палочки, и дедушка Питер снова садился за работу. Перед ним на зеркальном стекле были рассыпаны крохотные детали - волоски, колесики, стрелки, похожие на солнечные лучики, рубины, которые он ловко подцеплял пинцетом и осторожно водворял на место.

"Трудная у вас работа!" - удивлялись моряки.

"У вас не легче, - отвечал дедушка Питер. - Моя работа не опасная, самая мирная и спокойная. Все мое оружие - это лупа и пинцет. У вас не то".

"Это верно, - соглашались моряки. - Новые корабли вступают в строй, и служба на них становится из года в год тяжелее".

Когда в Европе началась война, дедушка Питер освободил от часов самое видное место на стене и прикрепил плакат: "Молчи, тебя слушает враг!" Теперь он часто вовсе отказывался брать деньги с моряков, особенно с военных, подводников, минеров. "Я уже стар, - говорил он, - и если часы помогут бить врага, я буду счастлив, денег мне не надо, отремонтирую за доброе слово". Моряки рассказывали дедушке Питеру, как они воюют и топят фашистские корабли. "Самое главное, - советовал дедушка Питер, - не допустить в свои базы германские субмарины, чтобы они не нанесли ущерба славному британскому военно-морскому флоту". И моряки заверяли, что дедушка может быть спокоен: только что поставили донные мины и противолодочные сети на подходах к порту и оставили секретный фарватер для своих кораблей, и фашистские лодки носа не посмеют туда сунуть. Дедушка Питер с сомнением покачивал головой. "Вот ведь к обороне столицы не подготовились, противозенитной артиллерией город не защитили, истребителей и вовсе не было. И как наказали за эту беспечность фашисты - перепахали Лондон бомбами, как трактором поле. Надо не прозевать и здесь, иначе позор ляжет на вековую славу британского флота".

Моряки клялись дедушке Питеру не посрамить флага Великобритании.

- Молодец, дедушка Питер, - похвалила Антошка.

А Пикквик поднял морду, зевнул во всю пасть и тихонько заскулил.

- Если тебе не интересно, не мешай слушать, - погрозила Антошка пальцем щенку. - Это все? - спросила она, видя, что доктор закурил новую сигарету и о чем-то задумался.

- Нет… В один из октябрьских дней 1939 года, - продолжал доктор, - произошло что-то непонятное. У дверей часовщика один за другим собирались клиенты. Окно было завешено, на занавеске прикреплена записка: "Ушел прогуляться в море. Буду к 12.00".

Стрелка на городских часах подвигалась к двенадцати. Собрались, как всегда, мальчишки и девчонки к окну часовой мастерской.

"Придет, - говорили уверенно заказчики, поглядывая в сторону моря. - В полдень дедушка Питер всегда бывал дома. Не может быть, чтобы он изменил своей многолетней привычке".

Часы на ратуше прохрипели и начали бить, а за окном в комнате по-прежнему царила тишина. Часы на ратуше отзвонили двенадцать раз, а соловей так и не начал щелкать, кукушка молчала. Стали стучать в дверь, звонить. Дедушка не откликался. Может быть, он заболел и не может встать с кровати? Позвали полисмена. Беда! Взломали дверь. На голой стене комнаты вместо плаката "Молчи, тебя слушает враг!" висел портрет Гитлера. Все часы были разбиты, исковерканы, пол комнаты усыпан битым стеклом, истерзанными внутренностями часовых механизмов, осколками фарфоровых роз. У соловья откручена головка, и из серебряной шейки выпирали дрожащие пружинки. Дюймовочка раздавлена чьим-то грубым сапогом. Кто же учинил такой погром, уничтожил плоды труда многих лет?

- Фашисты, - уверенно сказала Антошка. - Только они могут уничтожить прекрасное… А что же с дедушкой Питером?

- Заглянули за ширму. Подушка была вспорота, одеяло разрезано на куски, корабельный хронометр разворочен.

- Фашисты отомстили дедушке Питеру и убили его? - не терпелось узнать Антошке.

- Дедушки Питера не было, - ледяным голосом ответил доктор.

- Его украли?

- Дедушка Питер в это время был на борту фашистской субмарины.

- Я так и знала, - вздохнула Антошка. - У, звери! - Щеки у девчонки пылали от возмущения. - Они увезли его в концлагерь?

- Подлодка погрузилась и взяла курс на север, - бесстрастно продолжал доктор. - Несколько часов субмарина шла в подводном положении, идя хитрым фарватером между минных полей. В руках у командира подводной лодки была точная карта английских минных заграждений на подходах к Скапа-Флоу.

Фашистская подлодка прошла сквозь строй противолодочных сетей и многослойных минных цепочек и ворвалась в бухту. Горы, окружающие Скапа-Флоу, содрогнулись от взрывов. Мощные фонтаны воды взметнулись почти до аэростатов воздушного заграждения. Выпустив все торпеды, фашистская субмарина под запоздавший вой сирен погрузилась на заданную глубину, прошла по тайным проходам, прикрыв фарватер за собой своими же минами. Позади слышались взрывы глубинных бомб и мин, но они были не страшны германской подводной лодке. Потопленные корабли, как погашенные сигары в пепельнице, вздыбились в круглой бухте Скапа-Флоу. А старый фашистский шпион "дедушка Питер" принимал поздравления с завершением блестящей операции от команды германской субмарины, державшей курс на свою базу.

"Дедушка Питер" в течение многих лет с тщанием часовых дел мастера собирал сведения о британском военно-морском флоте. По крохам, по обмолвкам матросов, по пьяному бреду забредшего на огонек к "дедушке Питеру" моряка, час за часом, год за годом он собрал для фашистской разведки ценнейшие сведения о военно-морском флоте Великобритании. И терпеливо ждал команды, ждал своей минуты - минуты, когда фашистская подлодка выпустит торпеды против британских кораблей. Ради этой минуты он и жил.

Антошка сидела, сцепив руки, пораженная, молчаливая. Пикквик вертел головой и посматривал умным карим глазом то на хозяйку, то на доктора.

- И кстати, - закончил свой рассказ мистер Чарльз, - "дедушка Питер" сам разбил и искромсал свою коллекцию часов, чтобы она не досталась людям, и привел в негодность механизм часов на городской ратуше. В тот октябрьский день они, пробив последний раз полдень, остановились. Остановились, наверное, навсегда.

/Зоя Воскресенская "Девочка в бурном море"/