Денис Леонтьев (Снусмумрик)

И я постоянно нуждаюсь в общении. Потому что для меня жизнь состоит в том, чтобы испытывать какие-то эмоциональные переживания, а потом делиться ими. И все эти крутые штуковины мне сами по себе никогда не были нужны. А исключительно ради статуса. Как пропуск в какую-нибудь компанию. И сама по себе крутизна для меня не самоцель. Я же говорю - мне общение нужно. А меня не принимают в компанию, смотрят на меня пренебрежительно. Вот автомобили. Для меня машина - прежде всего источник эмоций. Она большая, формы вычурные, блестит, мотор ревёт, пламя из выхлопных труб. И всё остальное тоже. Небоскрёб в стиле арт-деко, локомотив какогонть фешенебельного экспресса, цепеллин, карьерный самосвал, шагающий экскаватор, линкор, доменная печь. И вот я хочу делиться этими эмоциями. Да всё, что я пишу - это эмоции. В начале прошлого века у футуристов башню сносило от работы парового молота. А вот хочу я рассказать об автомобилях. И тут задают мне вопросы - а у тебя самого машина какая? А сам хоть раз за рулём сидел? Ну блин, тут кровь из носу, а надо что-то предъявить. В своё время я специально сфотографировался за рулём такого дредноута, каких поискать. На меня самого он произвёл громадное впечатление. Я потом лет пять расписывал, что это за дворец на колёсах, какой у него потолок меховой и панель приборов размером с советскую радиолу. Но как-то это быстро перестало действовать. А потом, в детстве меня такие машины просто магнетизировали. И я хотел чем-то таким тоже впечатлить своих знакомых, чтобы под этот соус начать очередную беседу. Так сказать, занять площадку. Самому мне мало что надо - книжку и кусок булки с джемом. Ну а потом пересказать кому-нибудь содержание этой книжки. Про пиратов типа. Или про какуюнть леденящую кровь интригу. Или вот аниме про Люпена Третьего и графа Калиостро. Как графа раздавливает стрелками курантов, а потом башня обрушивается и замок поглощает вода. И из-под воды показывается целый древнеримский город. Ну мощно же! И надо, чтобы кто-нибудь слушал. Я люблю рассказывать всякое интересное. А когда меня не слушают, то я обижаюсь, что общество стало слишком приземлённое, лишённое романтики, не привлекают уже людей прекрасные истории о неприступных замках, непобедимых кораблях, неуловимых шпионах и отчаянных гангстерах. Иногда думаю - пригласить бы предполагаемых слушателей в кабинет, обшитый дубовыми панелями, или на яхту, или посадить в роскошный старинный Паккард - может, удалось бы их заинтересовать. Я и покупаю все старинные штуковины для того, чтобы вызвать интерес к своим рассказам. Например подзорная труба у меня на стене висит. Это чтоб морские истории рассказывать. Сигнальная труба-клаксон - рассказывать об автогонщиках и путешественниках. Авиационный компас в виде такого шарика - рассказывать о лётчиках. Тут же очки-консервы висят. Я их даже цепляю поверх кепки и хожу так, и ещё автомобильные перчатки надеваю. Изображаю такого жюль-верновского персонажа. Или Сида из "Последней фантазии". Мне нужно публику завлечь. Я вот достаю из кармана какую-то вещь и начинаю - это типа череп Йорика. Или типа эта карта лежала в сундуке у Билли Бонса. Я то ли у Киплинга, то ли ещё у кого-то читал про дядюшку, который достанет из кармана какуюнть дрянь и начнёт историю часа на три. Фрэнк Баум тоже так делал, а сейчас так делает Лемони Сникет. Самого его в фильме показывали, как он на площадке башни сверяет с хронометром и подводит стрелки курантов. Я бы у телескопа сидел. Или у радиостанции держал связь со всем миром. У меня каждый сантиметр заставлен всякими замысловатыми штуковинами. Я всё жду, когда кто-нибудь придёт в гости и я ему порасскажу, что у меня скопилось. Я всегда встану у полки, возьму вещь и начинаю рассказ, и всё время отклоняюсь от темы, делаю отступления и ухожу в далёкие дебри. Каждый мой рассказ - это дополненное и усложнённое содержание предыдущих рассказов плюс намотанные сверх этого новые сведения и подробности. Вот только ко мне упорно никто не заходит. Кого только ни приглашал - никто ни разу меня не навестил. Даже если вроде соберутся - откладывают под разными предлогами. Я уж не знаю, какими канатами к себе знакомых затаскивать. Книг накупил толстенных, атласов. На даче был у меня приятель -всё я ждал, пока мы с ним мои книги полистаем. Хотел ему коллекцию марок показать. А он мне всё говорил, что вот сначала свои марки привезёт. А потом и к себе перестал пускать. Я всё пытался улучить время и первым делом разъяснить ему, что он нехорошо поступает. У меня накопилось, что ему высказать. А уж потом рассказать о моряках, лётчиках и прочем, и показать фотографии, и всё остальное. Я вот написал роман и даю его всем читать. А потом жду, когда читатель сообщит мне о своей реакции на каждую деталь. И что он подумал при упоминании, что такая-то героиня держала в руке томик Бодлера, и обратил ли он внимание, что такой-то персонаж курил египетскую папиросу, и что на шкафу стояла японская статуэтка, и что аэроплан был марки Моран-Солнье, и что во дворе на кирпичах стоял старый 12-цилиндровый Делаж, и что Инга Мозер ездила на Ягуаре, а полковник Кингстон на Студебейкере, а в комнате было венецианское окно, а в камине горели буковые поленья (и эти поленья исключительно ради понту завезли чёрт-те-откуда, потому что ближайшие буки росли километров за тыщу, а если б я захотел, то завезли бы хоть гикори, хоть секвойю), а доктор смотрел на хронометр Лонжин, а у принца был лорнет в слегка потускневшей оправе, а мадам Симонян держала в руке стек с костяным набалдашником, а Белфрой протирал суконкой старый Рупертус, а у Мадека в кармане была лупа с надписью "Карл Цейсс" на ободке... Собственно, мой роман - это нагромождение всяческих атрибутов. Как бы моменты, выхваченные мною из разных книг и фильмов. Привлекли меня в каком-то фильме руки, лежащие на руле - я всем готов про эти руки рассказывать. А чтобы лучше доходило - показываю фото автомобилей, шофёров, разных предметов дорожного обихода. И водительские перчатки ношу. Норовлю вообще устроить у себя экспозицию. У меня дома на полках эмблема от Паккарда, труба-клаксон. А родственников не переношу, потому что они всё время в разговор встревают, суются под руку, шастают по комнате. Всё время меня сбивают. Мама за локоть щиплет, в спину тычет, шипит на ухо. А я разойдусь, говорю без остановки, громко, рукой размахиваю.
Ну так вот в советское время может и были всякие барахолки и прочее, только для меня это осталось бы таким же недоступным. Я бы сейчас в семье остался на том же положении, что в 12 лет. И сейчас бы сидел дома и лишней копейки из семейных средств не урвал бы. Может, тогда и было что-то, и немало, но это надо было искать, а я бы не мог этим заниматься. Официально магазинов с этим не было, нужно было находить каких-то людей. На барахолку пойти мне бы в жисть не позволили - у нас это связывали с уголовщиной и хуже смерти боялись. Моя мама как осиновый лист тряслась, когда джинсы или пластинки с рук покупала. Естественно, она бы все усилия приложила, чтобы меня на толкучку не пустить. Давила бы на психику, устраивала сцены, запугивала. Если бы у меня даже были 10, 20 рублей и я куда-то собрался - поднялся бы такой ад, что у меня не осталось бы моральных сил из дома выйти. Вы моих родных не знаете. Они все с детства выучены жилы на кабестан наматывать. Раз на даче был на дне рождения у товарища. Возвращался уже, с другими гостями. Дошёл до своего угла - вижу, бежит моя бабушка. Переваливается, пыхтит. Подбегает ко мне - лицо перекошено, слюна брызжет, сипит, пальцы скрюченные ко мне тянет. А уж слова и передавать не стану. С раннего детства помню, что она как самое обыденное употребляла слово "Изувечу!" И чуть что у неё лицо перекашивалось в какую-то дикую гримасу, она сипеть начинала. По любому поводу, даже когда не хотел кашу есть. Например меряем в магазине ботинок, он мне мал. Она тут же замахивается. Как-то на рынке брали картошку. Ей непременно захотелось 10 кило - она сторговала дёшево. Я сказал, что столько не дотащу. Она стала шипеть, чтобы я не смел, что вокруг люди слышат. И я тащил эту картошку, думал, что у меня сосуды в голове лопнут. Дома повалился на диван, в глазах темно, в ушах звон. А она довольная. А сама и килограмма бы не подняла. Так уж не пеняла бы на других, раз для неё всё делают. Раз помню в столовой она заставляла меня есть какой-то вонючий суп. Ну прямо сапогом вонял. Причём не меньше года ношеным. Я просто не мог в рот взять. Потом другие ей говорят - а суп-то и в самом деле есть нельзя. А меня она, думаете, послушала бы? Всегда орала, что я выдумываю и всё такое. Ей же наплевать на всё было. Главное для неё было - это то, что я должен слушаться и как автомат всё выполнять. Чай заставляла пить - просто кипяток. Я обжигался, а глотал. Потому что она орала, что он совсем не горячий.
Мне до сих пор не дают развернуться как следует. Деньги у меня есть, но мне даже не дают тратить их по своему усмотрению. Из дома отпускают только на короткое время. Позже 9 часов я не имею права приходить домой. Оставаться где-то на ночь или ездить в другой город - об этом и мысли быть не может. Вот когда в гостях был на даче - мне было уже 16 или 17 лет и время-то было 8 вечера, а бабушка уже взъярилась. Она в 7 вечера может прогнать с порога моего гостя, сказав, что уже спать пора, а меня даже не позовёт. Опять же лет в 18 решил поехать на первый фестиваль в Тушино. Думаете, какая была реакция? "Никуда ты не поедешь!" Да мне пришлось такое устроить, чтоб отпустили. Яна Горбушке могу что-то купить только потому, что это место известное, там все бывают, все покупают. И дорога известна. А представьте, что я говорю своим родным, что собираюсь не в ГУМ, не в "Детский мир", не в "Дом книги", а чёрт-те куда, в район метро "Авиамоторная" - довольно глухой по советским временам, или на автобусе от какого-то вокзала, скажем, в Мытищи, или к какой-то железнодорожной платформе. Да мои родные, убеждённые, что за пределами нашего района всё кишит бандитами, которых интересует в первую очередь наша семья и которые за сто километров чуют именно таких, как мы, пришли бы в ужас. Они бы рвали волосы и выли замогильным голосом, что будет, если я поеду в это поганое место и что о себе я не думаю, так пусть пожалею своих родных, которые и так уже все седые. Я не могу принять ни одного самостоятельного решения не потому, что не знаю, что делать, а потому, что у меня умерли мозговые центры, отвечающие за это, от постоянного прессинга. Я не могу решить простенькой задачки, хотя в школе хорошо успевал по алгебре и геометрии, потому что всякий раз, когда я садился за уроки, меня парализовала мысль о том, что завтра я получу двойку и мама начнёт в очередной раз эту пытку. Всё ведь зависело от моих оценок. Двойка -всё, я тебя не люблю, я тебе не мать, мне не нужен такой сын. Сколько раз от меня отказывались, грозились сдать в больницу навсегда, а сколько раз мама говорила, что ей в роддоме дали не того ребёнка, или что у неё есть другой сын Петя - труженик и отличник, или что у других родителей дети ходят в музыкальную школу и учат китайский язык, а я я один двоечник и ничем не интересуюсь, одними автомобилями. Хотя потом из-за моих знаний об автомобилях меня пригласили и немедля аванс выдали. Я как пришёл домой с этими деньгами, так все упали. А то мама расписывала в красках, как я стану опустившимся алкоголиком. Что умру под забором. Мне во-первых всегда было необходимо, чтобы она меня хвалила, ну а потом и остальные, а во-вторых положительные эмоции. Работать в Бюро было приятно, деньги на удовольствия были. Но отразилось то, что я пережил ребёнком и подростком. Мне вот говорили, как вы говорите, что в советское время всё было и жизнь была хорошая. А почему у меня было по-другому? Вот я и считаю, что у меня что-то было неправильно, а так как в раннем детстве от меня ничего не зависело, то дело было не во мне. А подростком я ничего не мог, потому что запуган был и лишён инициативы. А взрослым - потому что у меня в жизни не было подросткового периода, когда происходит важный процесс становления личности. Я сам не сразу понял, что стал взрослым. Только когда увидел взрослую по моим понятиям девушку, в косметике и украшениях, на голову меня ниже. И когда первоклашки стали ко мне на "вы" обращаться. Потому что нее менялось отношение ко мне в семье. Потому что разговаривали со мной так же, как ещё до школы. Не давали на кухне газ зажигать и читать какие-то книги. Говорю - хочу Дюма прочесть. А мне - ты там ничего не поймёшь. Через год говорю - буду Дюма читать. А мне - ничего там нет интересного. Сейчас вот говорят, что мне уже поздно Дюма читать. А я так и не читал. То есть конечно, прочёл уже всего. Только я говорю - так привык жить на поводке, что мне нужно было специальное разрешение прочесть Дюма. Ивана Антоновича 20 лет держали в каземате на цепи. Он даже говорить не научился. Маугли вырос в лесу. Робинзон на острове совсем одичал. Точил нож каким-то булыжником. Рип ван Винкль тоже проспал 40 лет и отстал от жизни. А я вырос взаперти. Как я мог приспособиться к жизни, если меня от жизни отгородили? А с девушками заводить отношения, когда мне твердили про секс только то, что это образ жизни каких-то хулиганов, СПИД, разврат и тому подобное. К тому же мама заранее решила, что мне это никогда не понадобится, потому что детей у меня не будет. Она считает, что мне нельзя заводить детей, потому что они будут уродами. Между прочим, у меня давно был секс с девушками, потому что найти девушку, которая всегда готова, нетрудно - в любой компании есть такая. Или просто одинокая. Есть очень неплохие девушки, хорошенькие и не какие-то шалавы, у которых личная жизнь не сложилась. Но я не могу признаться своим родным, что был с девушкой, потому что они устроят мне особо кошмарную сцену, а потом точно сдадут в интернат. Их только то и успокаивает, что я ещё ни разу не имел этого (хотя на самом деле уже не раз). А про яой я им нарочно говорю, чтобы в свою очередь вдарить им по нервам.
И потому у меня неприязнь к советскому времени, что моя семья - его продукт, что у нас "секса не было" и не проводилось всяких семейных занятий, что не разъясняли родителям, что каждому подростку положено когда-то начинать интересоваться девочками. Пришёл бы я домой и рассказал, что у нас в школе был урок полового воспитания. Тут уж им пришлось бы признать. И ходили всякие милиционеры и дружинники и разгоняли тех, кто с рук торгует. И распространялись слухи, что иностранцы кого-то там похищают и что их ней жевачкой можно отравиться. И вообще задолибил всем мозги, а они уже этим грузили своих детей. Вот сейчас молодняк смотрит аниме, всякие готы, ЭМО. Сейчас подростки такие отмороженные, потому что у них родители сами были панки, рокеры или какиенть хиппи. Вот нынешний молодняк нарожает детей. Уже сейчас есть родители-анимешники. А думаете, геи не могут родить детей? Если захотят, то смогут. Есть же у них родительские инстинкты. Найдут женщину и представят, что это мужчина. Шютко. На самом деле у большинства геев есть законная жена и любовник, о котором каждая собака знает. И дети. Всё у них есть. ЭМО тоже могут наплодить детей. Им это ничего не стоит. Все необходимые для этого органы есть у них. Если я захочу, то у меня будут дети, было бы от кого. Я уже представляю Сашу с животиком. В советское время конечно были достаточно продвинутые семьи. Но наша была насквозь совковая. Вот и думаю - а если бы была такая ситуация, что таких семей не могло быть в принципе. Если бы мои бабушка и дедушка были хиппи, а папа и мама анимешники. Или какиенть кислотники или ЭМО. Или растаманы. Вот идут они по улице разукрашенные и в бусах, а я в коляске сижу такой маленький растаманчик. Меня умиляют годовалые карапузы в косухах, банданах, миленькие маленькие девочки в джинсах со стразами. Сейчас дети не боятся одни за границу летать. Если бы с самого начала у меня это было, мне бы ни учиться, ни привыкать не пришлось. Поживи я за границей год - язык бы сам собой выучился. Расти я в гараже, полном старых Бентли или Феррари - с дошкольного возраста бы их водил. Расти я на корабле, да... Эх! Советское время сориентировало мою семью раз и навсегда, лишило возможности сменить колею, а меня лишило стартовой площадки. Мы от родимых пятен совка все 90-е не могли вылечиться. Если бы каждое моё действие не контролировалось, если бы в 7 лет я свободно ходил по улице, то наловчился бы что-то делать и чего-то бы понабрался. Котят вообще никто не учит царапаться, ловить мышей и ухаживать за кошками. А я когда пытался что-то сделать, у меня всё из рук выхватывали. И одёргивали на каждом шагу - не лезь туда, не ходи один, не доверяли нож, спички. Знаете когда я научился спички зажигать? Причём поджигать занавески вовсе не норовил. И думаете, почему я не решался ослушаться родителей? Постоянные сцены, угрозы, словесные пытки.
Как я мог научиться зарабатывать, если мне вдолбили, что детям работать не положено? Потом у нас в семье постоянно твердили, что наша семья никогда не будет продавать что-либо или покупать что-то с рук, потому что торговля - дело государственное. И когда время уже было не советское, продолжали это твердить. И школьникам типа не положено зарабатывать, потому что их всем обеспечивают родители. Вот вы говорите - школьники зарабатывают. А в моей семье об этом не имели представления. Считалось, что школьники учатся, помогают по дому и что-то делают в школе не за деньги. Что им вообще денег иметь не положено. Кому-то ещё давали раз в неделю двугривенный и можно было копить. Кто-то экономил завтрачные деньги. У нас в школе за завтраки заранее собирали с родителей, а в семье карманные деньги давать было вообще не принято. У меня не было ни часов, ни ключа от квартиры, я не ездил один в метро. Только в автобусе зайцем. В Америке школьникам на каникулах положено работать. И родители оплачивают налог с их заработка, так что законодательно всё прописано. У нас попробуй поди. Двое из нашего класса пытались продать что-то у метро. Их привели в школу с милицией. Они стояли у позорного столба перед всем классом. Можно научиться обращаться с молотком, если тебе разрешат его взять и не будут стоять над душой. А если всякий раз будет раздаваться крик "Сейчас же положи молоток на место!", то тут и учиться не будет никакой охоты.
А удовольствий мне хотелось, потому что других приятных ощущений я не знал. Вот сейчас мне нравится мыть посуду, наводить порядок у себя, потому что я это делаю по собственному желанию. Мне даже похвалы не нужно. А тут либо тебе с ходу дают дело, с которым ты не знаком, и предъявляют к тебе требования, как если бы у тебя уже был в нём опыт, ругают за то, что плохо сделал, и делают скоропалительный вывод, что от тебя толку нет, либо сразу говорят, что это дело не для тебя, давай я сделаю сам, либо говорят, что вот ты не умеешь водить паровоз, а с какой стати я должен уметь водить паровоз, если я его вблизи ни разу не видел. В 7 лет просил отчима научить меня водить машину, так он сразу отмахнулся, что это пустая затея. И тыщу раз просил научить меня делать то и это, раз уж не доверяют мне самому за это взяться. Или назвать мне книжки, которые я могу уже читать, сказать точно, можно ли взять Дюма или нет и что можно взять. А мне не говорили ничего определённого. Хотели ведь, чтоб я всё делал под контролем, а следить за мной постоянно никто не мог, вот и говорили, чтоб сидел, ни шагу с места и ничего не трогал. Случится что, так сразу - "Я говорила, что так будет!" Меня одёргивали и окрикивали на каждом шагу, какая тут самостоятельность, если каждый раз нужно просить разрешения, а потом отчитываться.
А семья наша была такой, потому что бабушка у меня ещё в молодости была зашуганная и малохольная, и на всё это наложилась советская система, когда все жили по указке и государство лезло в личные дела каждого. Ещё тогда писали, как мальчик начнёт дружить с девочкой и из-за этого поднимается буча и совет дружины. Что это против коллектива и дружить надо со всеми одинаково. Что чувство не может быть личным и это дело коллектива. Твердили, что нельзя жить для себя, что трудятся все для государства, что хозяев у нас нет, что роскошь - это признак буржуазности. Детей тоже пропагандировали воспитывать в авторитарном духе. Мне в три года уже говорили "Скоро в армию", в детском саду только про армию и твердили, а всех детей надрессировали отвечать на вопрос "Кем ты будешь работать?" - "Космонавтом!" Об этом даже в "Ералаше" было, что мальчишку так задолбали этим, что он решил стать мафиози. А я вот киноактёром решил стать ещё в детстве или автогонщиком. Или актёром-автогонщиком, как Пол Ньюмен или Стив МакКуин. А что я вообще мог, если бы сказал хоть слово и тут же все закричали, что я несу глупости. У нас в семье полслова сказать не давали. Я вам точно могу сказать - стоило мне произнести что-то типа "Альфа-Ромео", как мама зажимала уши и выбегала из комнаты. Вот в "Приключениях Электроника" как только Сыроежкин сказал "помойка", как у матери включился условный рефлекс-блокировка. А бывает условный рефлекс наказывать. Я тут читал, как одного малыша хотели наказать за неприличные слова. А он подражал Волку из "Ну, погоди!", который говорил "Зёбра!", только у него не получалось выговорить. А я как-то пытался рассказать про короля из мультика, как только обмолвился, что он пил вино - сразу стоп. Запретили дальше говорить хоть слово. Или упомяну гитару или мотоцикл - сразу условный рефлекс. Вы представьте, что вас за ногу привязали к аппарату, который при каждом движении бьёт вас током. Или на шею повесили бубенчик. У вас просто выработается у самого условный рефлекс, как у Павлова. Методики которого опять же при советской власти обширно пропагандировались. Если бы у меня была возможность, я бы этого Павлова повесил. Или прицепил к нему провода, чтобы у него выработались рефлексы. Он бы у меня через месяц по звонку пускал слюни, а при звуках гимна Советского Союза подсознательно начинал пукать в такт.

Отчим в Замбию съездил - удалось хоть чего-то прикупить. Вот как это - в нищей дикой Африке товары были и Мерседесы ездили, а у нас нифига подобного?
А крутизны, повторюсь, опять же не хватало. Дедушка в ЦК, отчим экономист-международник, сам в Замбии был, а толку из этого ну никакого. Мне купили самые дешёвенькие пластмассовые часики и не разрешали надевать их в школу. К видеомагнитофону не подпускали. И на даче - мои сверстники принимали гостей у себя на веранде и смотрели видео, а я копался в огороде. Дача у нас была - такая хибара, что совестно было посторонних туда приглашать. Я туда и ездить летом не хотел. Только из-за Саши ездил. А потом уже мне снилось, будто мы дачу перестроили и расширили, всячески благоустроили и тому подобное. Потом снова съездил в тот посёлок и увидел, как новые хозяева её отделали. Потом мне приснился сон, будто я приезжаю к нашей бывшей даче, а она роскошно перестроена и вдоль забора даже идёт лакированный пол. Я улёгся на него, а хозяева стали на меня орать. А я им отвечаю: "Эту дачу мой дедушка строил, что вы на меня орёте? Скоро сами уберётесь отсюда! А я приехал повидать Сашу, моего светлого ангела"
У нас на даче все такие крутые были, пальцы гнули, а меня гнали, как собаку. И вечно норовили уличить в том, что у меня нет денег. Мне все тычут, что у меня нет того, этого, поэтому я болезненно воспринимаю отсутствие каких-либо трендовых вещей, из разряда must. Счас всем положено иметь всякие новомодные гэджеты и аксессуары. А вот эти сопляки 15-летние - они зарабатывали на это? И велики у всех, и скутера. А я зато читал много книг и вообще много знал. Но знания никем не ценились. Ценилось образование в какой-то мере, но оно могло быть хоть купленным. А у них у всех интернет был, и я пытался целые книги пересказывать, но никто не хотел меня слушать.
Моя мама в 91-м ездила за двумя пакетами молока на Кутузовский проспект. И три часа стояла там в очереди. Я тогда же попал в больницу и не мог взять в рот тамошнюю еду - меня тут же начинало тошнить. Я привык еду как следует солить и поливать кетчупом. Кроме того, предпочитал пищу, поджаристую до хруста. А в больнице мне даже хлеб не шёл в горло - он там был 2-го сорта, а я не знал до этого, что бывает такой, я привык к мягкому, душистому, с хрустящей корочкой. И у меня детство более-менее благополучное было, потому что семья по советским меркам была непростая, но и то машины у нас не было, и вообще жили скромно, и кладовка была завалена всяким хламом, и вообще быт был самый совковый. Я когда в Замбии увидел иномарки, а у посольских детей фирменные игрушки, то ощутил, насколько наши автомобили и игрушки, которыми играл я, убого смотрятся по сравнению с западными.
И сначала мне хотелось того или этого просто потому, что тянулся ко всему незнакомому, привлекала новизна. Хотелось попробовать какое-то лакомство, или рассмотреть поближе интересную вещь. А потом столкнулся с тем, что вещь могут не дать, или быстро заберут обратно, а куда-то не пропустят, что-то не разрешат. В раннем детстве я воспринимал мир как открытый для меня, что я могу его бесконечно исследовать, что я всюду побываю, что мне всё расскажут, покажут, дадут потрогать и поучаствовать. А потом всё свелось к скучному повседневному кругу.
А вообще человек живёт ради удовольствий, и работает только для того, чтобы себе эти удовольствия обеспечить, и ещё жильё, еду, вообще труд - просто средство для обеспечения своего существования. Я читал про одного человека, который получил наследство и навсегда оставил работу - вместо этого он занялся коллекционированием, меценатством, участвовал во всяких встречах в мире искусства. То есть занимался каким-то трудом, но таким, который был ему приятен. Марк Твен писал о людях, которые любят выполнять какую-то работу, потому что не связаны финансово. Николай Второй любил дрова пилить. Кто-то ещё в Кэмел Трофи участвует - труд просто каторжный. А вот заниматься более лёгкой работой, но изо дня в день столько-то часов, получать за неё фиксированную оплату и не иметь возможности её бросить в любой момент - совсем не приятно. Я вот помню, что в воскресенье из постели как птичка вылетал, потому что этот день принадлежал мне, я мог им распорядиться как хотел. А в будни меня невозможно было лебёдкой стащить с постели.

Обе вы мне жёны, и у каждой дети -
Девочка и мальчик, оба от меня.
Девочкина мама - с папой в кабинете,
А другой не знаю тысячу три дня.

Девочкина мама - тяжко ей, легко ли, -
Целиком со мною, целиком во мне,
А другая мама - где-то там на воле,
Может быть, на море, может быть, на дне.

Но ея малютка, маленький мой мальчик,
Матерью пристроен за три пятьдесят.
Кто же поцелует рта его коралльчик?
Что же я - невинен али виноват?
Ах, я взял бы крошку, крошку дорогого,
Миленькаго детку в тесный кабинет!
Девочкина мама - слово, только слово!
Это так жестоко - ты ни да ни нет...