Денис Леонтьев (Снусмумрик)
- Профиль
- Публикации
- Комментарии
- Подкасты
У мня в детстве была подружка Валя, до сих пор её забыть не могу. Настоящая сорвиголова...
А у мня в романе девочек зовут Маша Брайан, Вика Вайян-Брассар, Рита Фингер, Фрося Лант, Кимберли Миронова, Инесса Капустина, Магрит Соломина, Магда Антонова, Миранда Стоцкая и Кларисса Шишига (с ударением на последний слог). Эти сочетания имён и фамилий я неоднократно потом встречал в сети, а ещё у меня там есть учительница музыки Магдалена Харитоновна - это имя-отчество я вообще взял из книжки, которую прочёл ещё в школе.
Я с детства обожаю трактора! А зелёный - это ведь вообще характерный цвет для тракторов, не только американских ^___^
Как зовут девочек в моём романе - я уже рассказывал ^___^
А Ариадна Сеймур - это один из моих любимых образов. Капитан пиратского фрегата "Диана", самозваная герцогиня и вообще прекрасная девушка!
А про Люпена прочли?
Нет, среди пиратов попадались и гурманы - ведь иногда это были настоящие аристократы, как, например, знаменитый Чёрный Корсар Эмилио ди Роканера.
У Чапека было про джонку, которая за одну ночь доплыла от устья Ганга в Нагасаки.
А то был ещё Летучий Голландец...
А я вам скажу заклинание. Leetay Latuparita ulus Arialos balu netoreel.
А можете воспроизвести по памяти фразу на древнем языке, которой Сита пробудила Камень? Я её наизусть помню ^___^
Что интересно - на моторе, который поставил Пикколо на самолёт Порко при восстановлении, заметна всё та же надпись Ghibli, отлитая на головке блока. И авиамоторы этой марки в самом деле весьма известны!
А как насчёт этого?
На токийский поезд я сел в шесть часов вечера. В силу удивительного стечения обстоятельств (а может, для этой местности то было обыденное явление) мой вагон второго класса был пуст, как церковь после службы; лишь в самом конце вагона сидел один-единственный пассажир. Паровоз запыхтел и с лязганьем потащил состав "даль унылого моря но песчаному берегу, минуя обрывистые утесы. Через плотную дымку, окутавшую похожее на трясину море, смутно просвечивал густо-кровавый закат. И над этим мрачным покоем безмолвно скользил большой белый парус. День был душный, ни малейшего дуновения ветерка; даже легкие сквозняки, врывавшиеся в открытые окна вагона, не приносили прохлады. За окном тянулось безбрежное серое море; в глазах мелькали полоски коротких туннелей да проносились мимо столбы снегозащитных заграждений.
Когда поезд промчался над кручей Оясирадзу, спустились сумерки. Сидевший в дальнем конце тускло освещенного вагона пассажир вдруг поднялся и начал бережно заворачивать в кусок черного атласа прислоненный к окну довольно большой плоский предмет. Отчего-то я почувствовал под ложечкой неприятный холодок.
Несомненно, это была картина, но до сих пор она стояла лицом к стеклу с какой-то определенной, хотя и совершенно непонятной мне целью. На короткий миг мне удалось увидеть ее — и меня ослепили вызывающе яркие, необычайно живые краски.
Я украдкой взглянул на обладателя странной картины и поразился еще сильнее: попутчик мой выглядел куда более странно. Он был облачен в старомодную, чрезвычайно тесную черную пиджачную пару — такой фасон можно встретить разве только на старых выцветших фотографиях наших отцов, — но костюм идеально сидел на длинной сутулой фигуре незнакомца. Лицо его было бледным, изможденным, лишь глаза сверкали каким-то диковатым блеском, тем не менее он казался человеком вполне достойным и даже незаурядным. Разделенные аккуратным пробором волосы поблескивали черным маслянистым глянцем, и на вид я дал ему лет сорок, однако, вглядевшись попристальней в покрытое мелкой сеткой морщин лицо, тут же накинул еще десятка два. Несоответствие глянцевито-черных волос и бесчисленных тонких морщин неприятно поразило меня.
Завернув картину, он вдруг обернулся ко мне. Я не успел отвести глаза, и наши взгляды встретились. Он как-то криво и несколько смущенно улыбнулся. Я машинально поклонился в ответ.
Поезд пролетел мимо нескольких полустанков, а мы, каждый в своем углу, все поглядывали друг на друга и всякий раз с неловким чувством отводили глаза. За окном чернела ночь. Я приник к стеклу, но не смог разглядеть ни единого огонька — только далеко в море мерцали фонарики одиноких рыбачьих суденышек. И в этой безбрежной ночи мчался вперед, громыхая на стыках колесами, наш полутемный длинный вагон — единственный островок жизни в океане тьмы. Казалось, во всем белом свете остались лишь мы — я и мой странный попутчик. Ни один пассажир не подсел к нам, и, что особенно удивительно, ни разу не прошел кондуктор или мальчишка-разносчик. В голову мне полезли всякие страшные мысли: а что, если мой попутчик — это злой чужеземный волшебник? Известно, что ужас, если ничто не отвлекает внимания, все растет и растет и наконец завладевает всем твоим существом. Измученный этим томительным чувством, я резко поднялся и решительным шагом направился в дальний конец вагона, где сидел незнакомец. Казалось, страх магнитом притягивает меня к нему. Я уселся напротив и впился глазами в его бледное, изборожденное морщинами лицо, испытывая странное ощущение нереальности происходящего. От волнения у меня даже перехватило дыхание. Незнакомец следил за каждым моим движением, а когда я уселся, сверля его взглядом, он, точно и ждал того, показал на завернутый в черный атлас предмет.
(Эдогава Рампо, "Путешественник с картиной")
А вот что скажете об этом?
Однако странным в Токио кажется не только мусор, кружащийся на Гиндзе. Иногда с удивительными вещами, противоречащими здравому смыслу, можно столкнуться в ночном трамвае. К чему, например, красный и синий трамваи, едущие по безлюдным улицам, останавливаются на остановках, где нет ни души? Если вы не верите мне, как и в случае с бумажным мусором, возьмите и проверьте, хоть сегодня ночью. Особенно часто это случается на линиях Досака и Сугамо, хотя трамваи там совершенно такие же, как и везде. Да вот взять хотя бы недавний случай. Дней пять назад ночью красный трамвай, на котором я ехал, остановился как раз у Дангосакаситэ на линии Досака, хотя на остановке не было ни одного человека. Причём кондуктор, дёргая за верёвку звонка, наполовину высунулся из вагона и, как обычно, крикнул: "Есть кто-нибудь на посадку?" Я сидел неподалёку от него и сразу же выглянул в окно. И что же? Ни у столба на остановке, ни на широкой улице, где все двери домов были закрыты, не оказалось ни души. Лишь луна тускло светила сквозь лёгкую дымку. "Странно!" - подумал я, кондуктор дёрнул за верёвку, и трамвай поехал. Однако я продолжал глядеть в окно, и, по мере того как мы отъезжали, мне стало казаться, что в лунном свете маячат, всё уменьшаясь, человеческие тени. Возможно, это игра моего больного воображния, но зачем же тогда кондуктор красного трамвая, мчавшегося вперёд, остановил его там, где не было людей? И притом такое случалось не только со мной, но и с несколькими моими приятелями. Так что вряд ли можно сказать, что кондуктор в тот раз просто спросонья остановил трамвай. Один из знакомых рассказывал мне, что однажды он одёрнул кондуктора: "Не видишь, что ли? Никого нет!" Кондуктор же изумлённо возразил: "А я думал, там полно народу"
(Рюноскэ Акутагава, "Ведьма")
Кста, речь в рассказе идёт о пригородном трамвае - такие и сейчас курсируют кое-где в Японии, и именно на таком едет навстречу закату Тихиро со своми спутниками. Я даже включил похожие поезда в два вагона в роман, который сейчас пишу.
Сейчас Гегель считается одним из величайших умов человечества. А что его не понимают - так гениев всегда не понимают. А выходит, при...