Кто такой Джемс Клиффорд?

Чтобы слова эти выплакались-пропелись почти что народной песней о том, что до любимой дойти нелегко, а до смерти — четыре шага.

Или легли четырьмя бронзовыми — и тоже безымянными — строчками на постамент памятника, где, опираясь на титановое пламя, возносится в космос ракета.

Четыре достойные строчки за всю жизнь! Какая уж тут добыча радия, на низкую производительность которой жаловался некий знаменитый поэт, покончивший с собой в возрасте 37 лет!

Вероятно, тоже оттого, что почувствовал: больше Бог ему не прошепчет!

С этой точки зрения судьба поэта Владимира Александровича Лифшица (1913- 1978) укладывается в общую канву, хотя она по-своему примечательна. Владимир Лифшиц был профессиональным поэтом, и поэтому литературной подёнщины было у него немало. Но ему всё-таки удалось переводить и с Божественного.

Впрочем, когда он, сын профессора медицины из Харькова, поехал учиться в Ленинград, Бог был объявлен старорежимным предрассудком. И молодёжь, студенческая и комсомольская, с этим была на сто процентов согласна.

В 1933 году Володя окончил ленинградский финансово-экономический институт. В руках была честная и надежная профессия, но юноше хотелось достичь литературных высот. Получится, нет ли? Пока, как компромисс, дающий пропитание, была литработа в журнале «Звезда», стихотворения для детей, которым приходилось врать не так часто и не так нагло, как взрослым, был даже приём в Союз писателей. В общем, игра на дудочке в ожидании трубного гласа.

Божий голос грянул в 1941 году. Народное ополчение, Ленинградский фронт. Политрук батальона, лейтенант. До смерти четыре шага, как уже было сказано выше. А ниже — увидим, как лет через 15 эта фронтовая жизнь аукнулась настоящими и стóящими стихами.

А пока — ранение, демобилизация и возвращение в родной Ленинград в сентябре 1944 года. И через несколько лет — переезд в Москву, немного похожий на бегство. Ленинградский-то журнал «Звезда» идеологические начальнички разделали под орех, размололи быстро и радостно. К счастью для Лифшица, он под жернова не попал. Мелкое было зёрнышко, проскользнуло.

Казалось бы, ненадолго. Со своей говорящей «космополитической» фамилией он имел полное право на то, чтобы быть арестованным в рамках начинающейся компании по борьбе с этими самыми космополитами. Но на этот раз спас обмен ленинградской жилплощади на московскую. После переезда Владимир Лифшиц из ленинградских гэбешных списков на арест выпал, а в московские его ещё не включили. Повезло.

В Москве была всё та же игра на дудочке, но чуть повеселей и чуть погромче. Владимир Лифшиц написал слова для нескольких популярных песен из популярных фильмов, и имя его стало значиться среди поэтов-песенников. Что в тот период советского времени хорошо оплачивалось. Печатался он и в «Литературной газете», был одним из создателей пародийного образа «советского Козьмы Пруткова», Евгения Сазонова.

А в 1964 году ему довелось ещё стать и переводчиком. Он перевёл с английского стихи погибшего на войне поэта Джемса Клиффорда. Как объяснялось в предисловии, Клиффорд погиб в 1944 году в Бельгии, в Арденнских горах, где американо-английские войска натолкнулись на ожесточённое сопротивление немцев. Стихи случайно попали к Владимиру Лифшицу, и он их перевёл. Перевёл и опубликовал. Сначала в журнале, а потом и отдельной книгой.

Стихи были хороши. Вот одно стихотворение, например. Оно начиналось бодро, словно реляция о победе, хотя это было донесение о разгроме, об отступлении.

Ах, как нам было весело,
Когда швырять нас начало!
Жизнь ничего не весила,
Смерть ничего не значила.
Нас оставалось пятеро
В промозглом блиндаже.
Командованье спятило
И драпало уже.

Шёл 1964 год. Тем, кто прошёл войну и кто с той войны вернулся, было лет 40. Бардак отступления, описанный в первых строчках, был знаком если не всем, то многим. И память об этом ещё не отсохла. Стихи погибшего на великой войне англичанина отзывались опытом той же войны в душах выживших русских. А ещё эти стихи формулировали точно и чётко то, что бывшие солдаты прочувствовали в ужасе войны, но сформулировать словами не решались.

И, отдаленный слыша бой,
Я — жалкий раб господен —
Впервые был самим собой,
Впервые был свободен!

Фронтовая свобода была абсолютная, как стакан прозрачного спирта, и столь же чистая и кружащая голову, когда до смерти — уже не четыре шага, и даже не шаг. Вот она, весело посвистывая, проносится совсем рядом.

Это и несколько других стихотворений Джемса Клиффорда приметил самый правдивый писатель Великой Отечественной войны, Виктор Астафьев. Приметил и записал их в свой заветный блокнот, куда переписывал стихи, которые, если не запишешь, нелегко было потом отыскать: редко встречающиеся, забытые или те, которые вообще не печатали в советских книгах по причине их полнейшей «крамольности».

Во-первых, это были просто хорошие стихи. А во-вторых, Астафьев понял, что для того, чтобы написать подобные строчки, надо родиться свободным и воевать в другой, не в советской, армии.

Положительная оценка со стороны Виктора Астафьева многого стоит. Одного только писатель не знал. Джемс Клиффорд был литературной мистификацией. Владимир Лифшиц не перевёл стихи Джемса Клиффорда, он их написал сам. А английского поэта-фронтовика, своего ровесника, который родился в том же 1913 году, что и он, Лифшиц придумал как единственный способ преодолеть цензурные ограничения и, что ещё более важно, задавить «внутреннего редактора», который сидел в каждом советском писателе, чётко отмечая то, о чём писать не надо: всё равно не напечатают.

О том, что Джемс Клиффорд — мистификация, кроме автора знали ещё несколько человек: жена, сын и три близких друга. Выдуманный поэт просуществовал десять лет. Только в 1974 году, готовя к печати сборник избранных стихов, Владимир Лифшиц добавил в биографической справке Джемса Клиффорда всего одну фразу, которая раскрывала секрет:

Такой могла бы быть биография этого английского поэта, возникшего в моем воображении и материализовавшегося в стихах…

Так второй раз умер англичанин поэт Джемс Клиффорд, на этот раз по-настоящему. Умер, оставив после себя сборник стихов на русском языке. Хороших стихов, до сих пор заслуживающих внимания читателя. Стихов по-настоящему правдивых, которые не часто удавалось написать советским поэтам.