Судьба второго англичанина была намного трагичнее. По оплошности он разбил одну из фарфоровых чашек короля и, опасаясь монаршего гнева, повел себя неадекватно. Его подвергли пытке, потом простили и снова вернули на службу (вспомним грибоедовское «минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь»). Это было худшим из несчастий, которое могло случиться с человеком на Цейлоне, пишет Нокс. Вопрос опалы был только делом времени, что и доказали последующие события.
Англичанин, как лицо, приближенное к владыке, имел влияние, и поэтому некий португалец, впавший в немилость при дворе, написал ему письмо, в котором просил ходатайствовать за него. Не зная португальского, придворный обратился за помощью к другому вельможе, который и донес об этом королю. На свою беду, он сделал это недостаточно быстро, и поэтому все трое — англичанин, португалец, и вельможа, который читал письмо, — были подвергнуты страшной казни, бытующей на острове —
все разом в одно и то же время на одном и том же месте были в клочки растоптаны слонами.
Впрочем, жестокий, но отходчивый король тут же распорядился послать всюду, где жили пленные иноземцы, указ, смысл которого заключался в том, что данный случай носит единичный характер и не является прецедентом; что дозволено юпитеру, не дозволено быку; и его подданным, как и раньше, не следует обижать или притеснять европейцев. Вина же несчастного Генри Мена заключалась в невинном, с точки зрения западного человека, факте причастности к получению и отправке корреспонденции.
Король так недоверчиво относится к письмам, что не разрешает ни посылать, ни получать их, — пишет Нокс.
Через некоторое время англичанам, наконец, улыбнулась удача. Король получил письмо от английских властей с просьбой отпустить моряков, голландский посланник тоже хлопотал об их освобождении. Британцы, в количестве 29 человек были собраны в столице, где им объявили, что они больше не являются пленниками и король принял решение отослать их на родину. Всем было сделано настойчивое предложение перейти на королевскую службу, но желающих не оказалось, поскольку они уже были наслышаны о крутом нраве короля и его приступах гнева.
Трудно сказать, собирался ли король исполнять свои обещания, но внезапно события начали принимать новый оборот. В стране произошел мятеж, восставшие против тирании захватили королевский дворец. Как это часто бывает, мятежникам не хватило решимости идти до конца, и королю удалось бежать, что и предрешило судьбу восстания. По каким-то неведомым причинам революционеры всерьез опасались вмешательства англичан на стороне короля.
Хотя нас было ничтожное число в сравнении с ними, но само имя белого человека вызывало у них ужас, из-за чего поначалу они собирались нас просто обезглавить, — пишет Нокс.
Впрочем, все в очередной раз обошлось, а некоторым англичанам даже удалось поживиться, потому что им «было разрешено опустошать дома всех тех, кто убежал вместе с королем». Бунтовщики взяли иностранцев с собой, а их предводитель произнес пламенную речь о том, что необходимо избавиться от тирана, который угнетает собственный народ и несправедливо обходится с иностранцами.
Предполагалось, что чужеземцы станут союзниками прогрессивных сил и помогут им в свержении прогнившего режима. К несчастью для мятежников, принц, на которого они делали ставку, бежал, и остальные революционеры не замедлили последовать его примеру.
Что касается англичан, то они не поддались общей панике и, решив извлечь из происходящего выгоду, начали собирать оказавшиеся бесхозными деньги и ценности. Нокс объясняет поведение своих товарищей тем, что, пока в стране происходили социальные беспорядки, они три месяца не получали никакого содержания и поэтому впали в совершенную бедность.
Мятеж провалился, и старый порядок был восстановлен. Англичане, которые, пусть и не по своей воле, оказались повязаны с мятежниками и участвовали в грабеже награбленного, имели все основания опасаться за свою участь. Но оказалось, что король не имел к ним претензий. Впрочем, о возвращении на родину теперь пришлось забыть; моряков отослали на новое место жительства, в сельскую местность, со строгим наказом «обращаться с ними хорошо».
Между тем жизнь в новой стране постепенно стала налаживаться.
Мы овладели языком и знали обычаи и нравы народа, и получали провизию в той же пропорции и такое же уважение, как и прежде, — пишет Нокс.
Чужеземцам разрешалось заниматься любыми ремеслами, земледелием или торговлей и передвигаться в пределах страны. Единственное, что им не разрешалось — это покидать королевство. Подозрительность властей еще сильнее ослабла, когда англичане построили дома и взяли себе местных жен, от которых родились дети.
Их было уже восемнадцать, когда я отбыл оттуда, — пишет Нокс.
Король, как бы ни менялось его отношение к иностранцам, был тверд в желании не выпускать их с территории своей державы. Для того чтобы избавиться от его обременительного гостеприимства, вовсе не обязательно было покидать территорию Цейлона. На побережье острова были построены голландские форты, где белого человека, пусть и представителя другой нации, ждал радушный прием, однако границы королевства Канде были перекрыты пограничными заставами.
Каждый белый человек, даже если он носил туземные одежды и знал сингальский, был на виду, и местные жители, не без оснований опасавшиеся гнева владыки, зорко смотрели за тем, чтобы пленники не сбежали. Чужеземцы, все-таки отважившиеся на побег, заканчивали свои дни в местных тюрьмах.
Нокс, между тем, поселился в деревне Хандапондаум к западу от столицы. С помощью соседей он выстроил себе новый дом на берегу реки, окопал его рвом и обнес живой изгородью. Кроме того, он продолжил свои занятия ремеслом и коммерцией — вязал шапки и ходил по деревням, продавая их.
Роберт жил один, слугу он отпустил. Соседи больше не подозревали его в намерении совершить побег, и даже проявляли заботу, советуя жениться и заверяя его, что если король все-таки отпустит англичан, то, в соответствии с местными обычаями, ничто не мешает ему оставить тут жену и уехать одному.
Нокс вежливо поддакивал, хотя, по его словам, «в душе никогда не имел такого намерения, а скорее, напротив, питал отвращение к подобным мыслям». Он по-прежнему мечтал о побеге из плена, но не хотел рисковать, надеясь, что «время и опыт окажут в этом содействие».
Ценю Костя твою самоиронию, но хочется напомнить, что расстояние в свету от кабеля нормируется пунктом 3.2... "Правил устройства...