О ком вспоминается второго апреля?

Илья Зверев (настоящее имя — Изольд Юдович Замберг). В 1947 году приехал в Москву из Донецка, где работал литературным сотрудником в газете «Социалистический Донбасс». Конец 40 — начало 50-х были не лучшим временем для человека с такими паспортными данными: разворачивалась кампания по борьбе с «безродным космополитизмом». Жить в Москве ему было негде. Ночевал у случайных знакомых, иногда шел на центральный телеграф: делал вид, что ждет звонка из другого города.

Наконец, Зверев устроился в альманах, где ему поручили литературную запись ответов на американскую анкету знаменитой колхозницы Паши Ангелиной. Пятый пункт в собственной анкете особенно этому не препятствовал.

Затем было много командировок: Иркутск, Таллинн, Ленинград, Хакасия, Красноярск…
В сентябре 1949 года он перебрался к молодой жене. Она жила с матерью в многонаселенной коммуналке, в длинной комнатушке, два метра на семь. Спал на полу.
А уже через три года, в 1952 году, у него случился первый сердечный приступ. «Бедняга, — сказал врач, — протянет полгода, от силы год». Изольду тогда было 26 лет. Но прожил он не полгода и не год, он прожил еще 13 лет.

Рассказывает А. Борин:
Судить «веселых и находчивых» на телевидении он едет с горчичником на сердце. В Коктебеле все отправляются на гору Карадаг — как можно пропустить такое? И вот мы, несколько человек, толкаем его в спину, чтобы, поднимаясь, он тратил меньше усилий. Поликлиника Литфонда помещается рядом со станцией метро «Аэропорт», там крутая лестница, поэтому Изольд доезжает на метро до «Динамо», где эскалатор, а дальше уже добирается троллейбусом. Когда ему становится плохо, он не ложится, а, наоборот, встает. Объясняет: «Если лягу, могу уже и не подняться». Однако очередную заграничную турпоездку от Союза писателей он не пропустит. У других еще случится шанс, а он может и не успеть. Польша, Чехословакия, Германия, Австрия…
Я спросил его: как он выдерживает такую нагрузку? Он ответил: «Вы все живете так, будто вам осталось сто лет, а я — будто два часа».

Когда закончилась эпоха террора и начали появляться произведения о сталинских репрессиях, Зверев написал повесть «Защитник Седов» (по которой снят одноименный фильм). Понимая всю тщетность своих усилий, адвокат Седов все-таки берется защищать четверых приговоренных к расстрелу «врагов народа». И — о чудо! Все они признаны невиновными и освобождены. Однако через месяц он узнал, что тех, кого он защищал — оправдали, но зато посадили множество других, тех, кого обвинили во вредительском ведении дела, включая тех, кто вовсе не был в этом виноват…

Но больше известен все-таки сборник веселых рассказов «Второе апреля». Те, кто не читал этот замечательный сборник, может быть, помнят неплохой фильм «Завтра, третьего апреля…» — на удивление неплохая экранизация, в отличие от большинства экранизаций.
Ученики шестого класса, после очень бурно проведенного «дня вранья» первого апреля, когда все так или иначе пострадали от розыгрышей, решили объявить второе апреля — днем без вранья. Замечательно! Что может быть лучше правды? Но оказалось, что все не так просто, и правда может быть и трудной, и неприятной, и даже жестокой. Когда ребята откровенно сказали старой учительнице, что им не нравятся ее уроки — это была правда, но оказалось, что радости от такой правды нет никому…

Написан рассказ замечательно и с кучей узнаваемых деталей:

По партам бродила тетрадочка с надписью: «Девичьи тайны», в которой наиболее отсталые девчонки, пользуясь Вторым апреля, устроили какую-то дурацкую анкету.
«Кто тебе нравится? Как тебе нравится Баталов? В каком кино он тебе больше нравится? Бывает ли у тебя плохое настроение?» И ответы были один глупее другого.
Председатель совета отряда Кира Пушкина сказала, что это не пионерское дело — вот такая анкета. Полагается спрашивать совсем про другое: про космонавтов, про заветную мечту уехать в тайгу и про любимого литературного героя Саню Григорьева, которого считаешь своим идеалом.
И Машка, которая никогда и ни в чем не соглашалась с Кирой и даже считала, что славная фамилия досталась ей по какой-то грубой ошибке, тут вдруг сказала, что она права. Не стоило для такой паршивой ерунды учреждать день Второе апреля!

Тема правды затронута и в рассказе про художника Тютькина, который слишком похоже нарисовал сначала одноклассника-заводилу, а потом портреты местных чиновников, за что и пострадал.

 — Коля! Коля! Смотри, Коля, как тебя здорово Тютькин нарисовал!
Коля посмотрел на курносую, ушастую, лупоглазую рожу, намалеванную на доске.
 — Почему это меня? — спросил он, внимательно оглядев честную компанию.
 — А кого же?! — закричали все. — Ты только посмотри.
 — Ну, Тютькин, кого ты нарисовал? — негромко спросил Коля и взял художника за шкирку (а я забыл сказать, что этот квадратный Коля со своей круглой башкой был самый сильный человек всех шестых классов).
 — Не тебя-я-я! — завопил Тютькин.
 — Как же не тебя?! — закричали любители справедливости. — Смотри, вот ухи. И бровь — одна вверх, другая прямо!
 — Значит, меня? — сердечно спросил Коля и поднял бровь так, что все ахнули: до чего похоже. — Меня, значит? — и сел верхом на Тютькина.
 — Не тебя-я-я!
 — А кого же, если не Колю? — настаивали правдолюбцы. — Как не стыдно врать, Тютькин?
Может, Тютькину и стыдно было врать, но на нем же сидел Коля, и это, наверно, сильно мешало…

Не очень явно, но в рассказе «Задачка» про математическую олимпиаду есть и тема «борьбы с космополитизмом», причем этот эпизод написан совершенно на высшем пилотаже: прямым текстом о «пятой графе» не сказано вообще ни единого слова, однако каждый, кто в теме, это между строк прочитает и поймет.

А что стоит только описание такого животрепещущего момента, как обсуждение, кому с кем сидеть за партой: этот невинный вопрос вырос в большое обобщение, потому что
«итог получился в высшей степени странный. Оказалось, что пятнадцать человек (почему-то одни девочки) пожелали сидеть с Севой Первенцевым. К Анюте попросилось семеро (по странному капризу судьбы это были только мальчики). На Машку было четыре заявки, на Машеньку три, еще на нескольких ребят по две и по одной.
Словом, выяснилась ужасная вещь: почти на всех учеников седьмого „Б“ вообще нету спроса.
 — Эти цифры нельзя объявлять! — строго сказала Кипушкина. — Они неправильно рисуют дружбу в нашем классе».

И в результате все остались сидеть, как в прошлом году. Трудные и неудобные вещи — правда и истина… Написать об этом так, чтобы было не нудно, не нравоучительно, а весело, живо и ярко — это большое мастерство! Кто не читал — прочитайте, и обязательно дайте прочитать детям, это веселая, умная и честная книга. И очень добрая.

В 1965 году, за год до смерти, вышла книжка И. Зверева «Что за словом?». «Книга эта — о «девальвации слов, — писал в предисловии Корней Чуковский. — Свои незаурядные силы Зверев… отдает гневному разоблачению бытующих у нас в обиходе звонких фраз и патетических слов, не обеспеченных мыслью и делом… Разрыв между словом и делом, — подытоживает автор предисловия, — служит низменной корысти и шкурничеству».

Умер И. Зверев в 39 лет.