Драма «Средь бела дня...» Кто мы - твари дрожащие или право имеем?

Дети купаются, мужья наслаждаются природой, супруги и любовницы строгают припасы. И вдруг чистый небосклон затмевается неприятностью в лице четырех пьяных подростков, решивших покуражиться за счет отдыхающих. Их желание обосновано простыми причинами: «Агдам» без закуски и плохое воспитание.

Тревожный разговор медленно, но верно перешел в беспорядочную стычку. Досталось и женам, и даже детям. На мольбы о помощи откликнулся проплывавший мимо плейбой, которому удалось раскидать подвыпивших смутьянов и склонить перевес на сторону туристов. Шпана ретировалась, но пообещала вернуться. Плейбой же посоветовал компании свернуть праздник. От греха подальше. И снова нырнул в реку.

Но, увы, гордость самцов взяла верх над голосом разума. Как же так, мы, взрослые, состоявшиеся мужчины, да убоимся каких-то сопляков? Да не бывать этому! А сопляки тем временем накатили еще бутылочку портвейна и решили подать месть в качестве горячего блюда. Вернувшись на берег, они недвусмысленно направились в сторону «обидчиков» с явным намерением если не убить, то покалечить.

Мастер-наладчик Мухин, в страхе за себя, за свою жену и малолетнего сына, пригрозил лидеру этой кодлы палкой и громко, но искренне попросил не приближаться. Зачинщик не послушал совета и, получив два точных удара в лоб, упал на придорожную траву. Да там и остался лежать. Проще говоря, умер.

Мухина, само собой, нашли. Всё-таки не в темной подворотне мальчишку он порешил, а средь бела дня, при всем «честном» народе. Народу, кстати, всё ясно. Паренек-то местный, хоть и хулиган известный. Свидетелей тьма. Опытный следователь тоже не сомневается — убийство умышленное, тем более что Мухин, в конце концов, признался. Один прокурор мечется. Не может он понять, как семейный человек с незапятнанной репутацией мог вот так хладнокровно лишить жизни человека? Есть ли у честного гражданина права, на основании которых он может довести свою самооборону до фатального исхода? И как поступить? По совести или по закону?..

Картине Валерия Гурьянова в 2012 году исполнится ровно тридцать лет, а поднятая в ней проблема актуальна до сих пор и, вероятно, будет таковой еще долгое время. Ибо закон — что дышло. И в нашей стране люди — что при советской власти, что сегодня — склонны верить только себе и не полагаться на случай. А уж доверие к органам правопорядка так и подавно миф сказочный.

Уголовный кодекс РФ однозначно трактует порядок самообороны и призывает граждан прибегать к оной, если их жизни и здоровью угрожает реальная опасность. Проблема не в том, чтобы применить силу к обидчикам и хулиганам. Нюанс в том, что эту силу (по закону) нужно соизмерять. А еще лучше — и вовсе избегать конфликтов, ибо далеко не всегда вы сможете доказать свою правоту постфактум.

Специалисты советуют: если нет другой достойной возможности — бегите. Иначе на скамье подсудимых окажется не пьяный самодур, свора гопников или толпа укуренных в дым наркош, а вы сами, собственной персоной. Что особенно неприятно в случае летального исхода со стороны нападающих.

Другими словами, закон есть, но как им пользоваться? Как доказать, что толпа безоружных подростков собиралась нанести вам увечья, несовместимые с жизнью? А вы лишь хотели упредить драку, помня о том, что лучшая защита — это нападение? Как теперь смотреть в глаза матери, потерявшей плохого, но сына? Как самому жить, зная, что убил человека, пускай и в обстоятельствах непреодолимой силы? Все эти вопросы в ленте Гурьянова обсуждаются, но вскользь.

Если верить финальным титрам, создатели ленты руководствовались материалами подлинного судебного дела. Во что, если честно, сложно верится. Понятие «справедливости» в нашем государстве так долго втаптывалось в грязь, что безмолвный вопрос прокурора к Мухину «Вы не верите в справедливость?» кажется риторическим.

Но я скажу, в чем сомнений точно нет. Не удивляют нас десятки людей, сытых, довольных жизнью, пригретых летним солнцем и взирающих, как на их глазах творится беспредел и беззаконие. Не удивляют местные алкаши-заступники, одной рукой спаивавшие молодежь, а другой — поминающие убитого. Нет сомнений в искреннем горе матери-старушки, для которой нет большей трагедии в жизни, чем потеря единственного сына.

И если местами ленту таки пробивает на фальшь и морализаторство, то касается это в первую очередь главных героев. Я очень уважительно отношусь к Валерию Золотухину, но его Мухин периодически ставит в тупик своим поведением. И особенно своим великомученичеством. Оно понятно, не дай Бог кому-нибудь оказаться в подобной ситуации, но ведь и желания убить в его душе не было. Да, он испугался. Да, он прогневался. И если и бил, то в отчаянии. Зачем было разыгрывать в кабинете прокурора этот спектакль с признанием, сознательно попирая свою правоту?

Прокурор тоже персонаж хоть и положительный, но крайне неправдоподобный. Спору нет, чудеса случаются, но пойти против общественного мнения, своих друзей, коллег и суда в целом, опираясь только лишь на собственные догадки и моральные установки? Вопрос не в том, что таких людей не существует. Сколько из них сумели дослужиться до должности прокурора?

Так всё-таки, как жить? По закону джунглей, где прав тот, кто сильнее, или по законам государства, которое эффективно защищает только тех, кто может доказать/купить свою невиновность. «Средь бела дня» не дает ответа и на этот вопрос, но обнадеживает вердиктом.

Таки непонятно, что хотел сказать своим произведением режиссер Гурьянов. Что праведный гнев товарища Мухина способен создать юридический прецедент? Что слезы матери, оплакивающей своего сына — это лишь грамотный пиар-ход? Что судебная система, несмотря на свою, якобы, косность и безучастность, способна периодически давать слабину? Социальный заказ Гурьянов исполнил прилежно, отчетливо выписав характеры и разделив мир на черное и белое.

И даже, несмотря на то, что фильм «Средь бела дня», в отличие от множества советских фильмов, не заставляет зрителя додумывать концовку самостоятельно, после просмотра остается ощущение недосказанности. Как будто бы и не реальная эта история вовсе, а мрачный фельетон, сочиненный на злобу дня.