Современное грузинское кино. О чем рассказывает фильм Вано Бурдули «Зона конфликта»?

Хотя бы потому, что, на мой взгляд, своим фильмом Вано Бурдули пытается ответить на вопрос, который теребит, терзает души и «не по-детски» волнует не только грузин, но и людей многих других национальностей, что живут на той огромной территории, которую мы по привычке называем «постсоветским пространством»: как, как мы все перешли эту бурную реку 90-х?

Да вот так. Перешли. Хотя, конечно, было тяжело. И не без потерь перешли. Людских, территориальных, материальных.

Если конкретно о Грузии, то ей пришлось пережить войну. Не просто так, фильм и называется соответственно — «Зона конфликта». С неё, зоны грузино-абхазского конфликта, фильм начинается. Ею же и заканчивается.

Но это от силы 10−15 минут общей продолжительности киноленты. А остальное время мы видим Тбилиси и Нагорный Карабах, куда, прихватив с собою Гоглика (Миша Месхи) — завсегдатая тбилисских подворотен, игрока и наркомана, отправляется за снарядами, без которых на войне, как в мирной жизни без воды — «и ни туды, и ни сюды», главный герой фильма — немногословный снайпер Спартак (Зураб Ингороква).

Но если про Нагорный Карабах и так понятно, что это — точно такая же зона конфликта, только уже армяно-азербайджанского, то в отношении, казалось бы, тылового и мирного Тбилиси, где можно сходить попариться и помыться в баню с бассейном или потанцевать и оттянуться на дискотеке, режиссер постепенно, но неотвратимо подводит нас к неизбежной аналогии. Да, и Тбилиси — тоже. Такая же зона конфликта, как Абхазия или Карабах.

И здесь точно так же могут убить. Именно в мирном Тбилиси, а не в охваченном войной Нагорном Карабахе, погибает Спартак. И Гоглик вместе со снарядами (которые оказались никому не нужны, по той простой причине, что генерал, посылавший за ними Спартака, в силу своей недостаточной компетенции, неправильно указал их калибр) везет в Абхазию его холодное тело. Чтобы похоронить человека, ставшего ему за короткое время командировки не просто товарищем, а самым близким другом, в родных для него местах.

И если этот вывод принять как доказанную Вано Бурдули теорему, в истинности которой мы, благодаря ему, не сомневаемся, то получается, что зона конфликта в 90-х годах прошлого века — это не какие-то локальные точки или территории. Это весь Кавказ.

Причем зона не только военного конфликта. Но и иного. Явно незримого, но хорошо ощущаемого конфликта между людьми, которые не могут просто так взять и забыть внушенные им с самого детства понятия чести, порядочности, а потому находятся на фронте и воюют, и между людьми, которые в тылу на этой войне делают деньги, способные приносить новые деньги, и тем самым формируют не только собственный капитал, но и уважение к себе со стороны таких же, как и они. А значит, и капитал политический.

Вот Спартак и Гоглик приезжают на тбилисскую нефтебазу. У них письмо от генерала к её директору. Получив его, второй, по мнению первого, должен тут же выделить его подчиненным приличную сумму, которой хватит и на покупку снарядов, и на поездку в Карабах и обратно. Но его ожидания не оправдываются. Директора письмо почему-то не вдохновляет на гражданский подвиг во имя и на благо. Он недоуменно вертит его в руках, а потом выдает за то, что денег нет и не будет:

 — Вы хоть представляете, сколько мне таких писем привозят? А откуда мне знать — нужны ли снаряды? Нет? Езжайте в министерство. Пусть министр наложит визу. Это совсем не сложно. Вот тогда… Может быть…

А может и не быть. Попробуй, попади на прием к министру двум заштатным фронтовикам, которые в Тбилиси мало кого знают и протекций по министерствам не имеют. Поэтому прекрасно всё понявший Гоглик тут же спрашивает у директора разрешения взять с собой фотографию его внука, а на недоуменный вопрос последнего — «Зачем тебе?», отвечает: «Отвезу в Абхазию вместо снарядов, покажу тамошним детям и объясню им, что его дедушка променял их жизни на конфеты и игрушки для своего Нодарико».

Или вот. Спартак и Гоглик уже в Карабахе за не очень шикарным на еду и питье (не сравнить со столом генерала в Абхазии!) столом переговоров. И деньги, благодаря ловкости рук одного из друзей и твердости и принципиальности другого, у них есть. Но деньги «азерам» не нужны:

 — Вай, какие деньги между друзьями? Не обижай, брат!

Тем более, не обижай, когда знаешь, что уже обидел. Вай, дорогой, что говоришь? Как обидел? Когда? А когда нефть, что от нас получил, чтобы твои родные не мерзли, нашим врагам, в Армению, продал!

И что делать? Как тут быть? Да ничего страшного. Все вопросы — решаемы. Хорошее дело стоит больше и дороже денег. И Спартак с Гогликом отправляются взрывать железнодорожный мост между Грузией и Арменией. Чтобы нефть, поставляемая друзьям, не уходила врагам, принося баснословные барыши этим друзьям, но оставляя без столь нужных им на фронте снарядов братьев.

Такая вот головоломка. Попробуй, разберись в ней. Трудно. Но необходимо. Можно даже сказать, жизненно необходимо. Потому что на поверку выходит, что зона конфликта — не извне, и не между людьми. Она — в головах каждого из нас.

Тот же Спартак. Он ведь, как сам признается Гоглику по пути в Карабах, не собирался воевать. Но зять (муж родной сестры Спартака) показательно сжег дом его отца. Не кто-то там, незнакомый человек, со стороны, а родной и близкий, с которым долгие годы жил бок о бок, взял и сделал то, что другой родной и близкий человек не смог ему простить. И пошел на фронт, воевать. Поэтому конфликт уже в том, что герои этого фильма воюют с теми, кого долгие годы искренне считали своими друзьями, с теми, кто близок им по роду и крови.

Вот и получается, что прицел не в руках грузинского или абхазского снайпера. Он — в голове каждого из нас. А прицел — не просто видоискатель. Это оптический прибор, с помощью которого находишь врага. А найдя, нажимаешь не на затвор, а на курок. И не птичка вылетает из объектива. А пуля, несущая смерть, из ствола. Вылетит ли она, нет — всё это зависит от каждого из нас. От нашего отношения и к тому миру, что вокруг, и к людям, с которыми мы живем бок о бок.

И как мне кажется, в т. ч. для того, чтобы мы смогли лучше понять эту простую истину (или хотя бы задумались над ней), Вано Бурдули и снял свою «Зону конфликта»…

Что еще почитать по теме?

Современное грузинское кино. О чем рассказывает фильм Зазы Урушадзе «Мандарины»?
Тимофей Трибунцев — горемыка или Аль Пачино отечественного кино?
Кино умерло? Да здравствует кино!