Рассказ старшего механика 2 аэ Климова Ю.А.

В школе оказались выпускники аэроклубов и специалисты из городов Курска, Минска и др. Несколько недель изучали, а точнее рассматривали имеющиеся в школе самолёты «Чайки», «СБ», «Ишаки». Но через пару месяцев школу подняли по тревоге, погрузили в эшелон и бросили в качестве пехоты на Брянский фронт. Позже мы узнали, что, не имея военной подготовки, большинство погибло. В школе оставили только 17-летних добровольцев, 10−12 человек, среди которых оказался и я. Пришлось долго ждать следующего набора курсантов, и из-за этого я окончил школу только в 1944 году.

Окончил школу я с отличием, и мне сразу присвоили звание «старшего сержанта». Был направлен сначала в ЗАП (запасной аэродром) в г. Щелково Московской области, где я подружился с Дюниным Женей. Наша дружба продолжалась много лет. Из Щелково меня направили в г. Миргород, где в 3-й раз формировался 567 ШАП. Помню, как нас удивила торговля на станциях Украины хлебом, несмотря на прошедший дважды фронт и оккупацию. Мы недоедали и поэтому выменивали хлеб на гимнастёрки, брюки и т. п. Ждал я по наивности встречи со знаменитою по Гоголю миргородской лужею, но напрасно.

В Миргороде был большой стационарный, а не полевой аэродром и вот однажды на него приземлились американские бомбардировщики «Боинг». Вышли из них в добротных меховых куртках американцы. Оказывается, были организованы, так называемые, «челночные» полёты этих «Боингов». Вылетали они из Англии, где-то бомбили в Германии и летели в Миргород, здесь их наш советский техсостав заправлял горючим, подвешивал бомбы, и они вылетали назад в Англию, по дороге так же бомбя Германию. Из-за этих новых хозяев 567 полку пришлось перебазироваться в Козельщину.

Поскольку я окончил школу с отличием и имел уже звание старшего сержанта, то меня назначили сначала механиком самолёта командира 2 эскадрильи майора Кудинова. Оказалось, что работать на самолёте трудно. Происходили беспрерывные учебные полёты. После каждого вылета на самолёте находились неисправности, которые надо было срочно устранять: то «травил» воздух в воздушной системе, то текла вода в системе охлаждения двигателя, то подтекало масло смазочное в маслосистеме, то барахлило зажигание, то надо было менять тросовое управление и т. д. Не хватало мне опыта, и я приходил к самолёту часа в 4 утра и уходил в 11−12 вечера, даже в столовую ходил редко, а просил товарищей принести еду мне в котелке к самолёту. Всё же я, по-видимому, не «тянул» и меня перевели обслуживать другой самолёт к лётчику младшему лейтенанту Решетняку В. (так я и пробыл в его экипаже до конца войны).

Вместе со мной в экипаж входил моторист Кудряшов и стрелок Вася Князев. Оба отличные, очень хорошие ребята. Кудряшов впоследствии стал самостоятельно обслуживать полёты в качестве механика. Помню, как он впервые к нам прибыл в Козельщине. Полётов не было, и мы с Дюдиным, как называется, «сачковали», к нам подошёл Кудряшов и сказал: «Я назначен к вам мотористом». Ну, мы решили проверить его подготовку как «моториста» и послали с ведром к заднему колесу самолета за эмульсией. Такая была тогда одна из шуток-розыгрышей («хохм»). Этим розыгрышем тогда разыгрывали вновь прибывших наивных новичков. Никакой эмульсии у самолётов вообще никогда не было, тем более у заднего колеса, называемого «дутиком». Посидел Кудряшов с ведром у «дутика», как волк у проруби в известной сказке, но никакой эмульсии так и не принёс. А мы от души отсмеялись. Так вошёл в наш дружный экипаж новый человек.

После обучения полк из Козельщины сделал довольно большой перелёт в Белоруссию на аэродром Медвежка. Мне пришлось лететь вместо стрелка, на тот случай, если самолёт придётся где-нибудь ремонтировать. Основная же часть полка поехала по железной дороге. Встретившись с Дюдиным в Медвежке, я услышал о бомбёжке нашего эшелона в Сарнах.

В Белоруссии обстановка была напряжённая, действовали банды националистов-бандеровцев, бульбовцев. Вынуждены мы были ходить в баню только с оружием. Пока одни мылись, другие охраняли баню. Лётчики и механики спали в одном сарае, так дополнительно приходилось сидеть с пистолетом у входа в сарай. Это кроме обычной охраны часовыми вокруг деревни. Так вскоре, перелетая на следующий аэродром вслед за двигавшимся на Запад фронтом, пришлось оставить в Медвежке неисправный самолёт с очень хорошим механиком, кажется, по фамилии Кочергин. Мы потом узнали, что пришедшие на аэродром бульбовцы самолёт сожгли, а механика убили.

В Медвежке наш полк начал свой третий период боевого пути. Остался, наверное, у всех в памяти неудачный трагичный боевой вылет 4-ки самолётов во главе с майором Кудиновым. Кажется, они заблудились, кончился бензин, и они вынуждены были садиться в разных местах. Лётчики Децюра и Кудинов со стрелками вернулись, а четверо нет. Кудинов был снят с должности, и командиром стал очень спокойный и знающий лётчик Скорик С. С. Под его непосредственным командованием выросла впоследствии и набирала опыт 2-ая эскадрилья полка.

Много за 46 лет забылось. Но хорошо помню вынужденное сидение на одном из «раскисших» аэродромов в Польше. Там же два раза весь полк поднимали по тревоге для занятия обороны от прорывающихся из окружённой цитадели-крепости в Познани немцев. Помню, мы однажды с Дюдиным были посланы на разведку вдоль дороги, шли и конечно боялись. Нередко механики и стрелки группами по команде, либо по своей инициативе ходили прочёсывать ближайший к аэродрому лес. Аэродром бездействовал, т.к. земля раскисла, и полётов не было. Однажды мы — я, Рудаков и Дюдин решили прочесать утром участок леса. При прочёсывании мне удалось при курьёзных обстоятельствах взять в плен двух немцев, выбиравшихся их окружения в Познани. Я увидел их неожиданно. Один из них переобувался, сидя, а другой стоял. Я в метрах 40 от них вскинул карабин и крикнул «хенде хох!», добавив крепкое выражение. А моё курьёзное положение состояло в том, что в 3-х километрах от этого места я выстрелил по зайцу. Заяц то убежал, а затвор заклинило, и карабин был неисправен. Немцы подняли руки, но я к ним подходить не стал, боялся что увидят неисправный карабин. Пришлось кричать и звать на помощь Дюдина и Рудакова. И только оказавшись втроём, подошли и обыскали немцев. Забрали наган и пистолет и отвели на аэродром, где сдали старшине, который охранял работавших на взлётной полосе других пленных. Впоследствии мы несколько раз встречали «наших» неожиданных знакомцев на работах на аэродроме.

Мне, видимо, повезло с лётчиком. В. Решетняк умело летал, грамотно эксплуатировал машину, по пустякам не нервировал механика, как некоторые другие. Старался и я, и отказов матчасти не было. С лётчиком у нас сложились хорошие, даже надо сказать товарищеские, доверительные отношения, но грани отношения с командиром я не переступал. Такими же они остались, когда Решетняка повысили в должности, и он стал руководителем звена. В общем, чувство ответственности всегда было со мной. Помню, что в Польше за удачное фотографирование вражеских объектов Решетняк был награждён орденом Славы 3 степени и повышен в звании до лейтенанта. Весь наш экипаж этим гордился, ведь на нашем общем труде, на нашем самолёте он это заработал. Весной 1945 года едва не был сбит мой самолёт. Решетняк на изрешечённом самолёте еле перелетел через линию фронта и посадил самолёт на нашей территории на «пузо». Поехал я тогда за самолётом, но пришлось его сдать в г. Луков на капитальный ремонт, а мне выдали новый. Но бои тогда были жестокие, и вскоре история повторилась. Решетняк был опять тогда вынужден посадить изрешечённый самолёт на «пузо». Хорошо, что подвернулся ему тогда польский аэродром. И я опять туда ездил с техником звена, и несколько дней мы ремонтировали самолёт, пока не прилетел на По-2 лётчик Павлов. С ним я перелетел на наш аэродром.

В первом немецком городе Шнайдемюль я был принят в кандидаты партии, а в члены партии я был принят только в феврале 1947 года, т.к. из-за расформирования 567 полка мои партийные бумаги где-то долго «бродили». Так двигались мы на Запад со всё нарастающим душевным подъёмом, всё ближе к Победе.

День Победы застал нас в Бухгольце — небольшой немецкой деревушке в 15 километрах от столицы немцев. С полевого аэродрома вблизи этой деревни наш полк совершал последние за войну вылеты на Берлин. Об этих вылетах написано в книге «Падение Берлина», там упоминается Скорик, Бондаренко и Решетняк. Кончилась война, кончились полёты, стало много свободного времени, и была организованна полковая футбольная команда, куда вошёл и я. Последней стоянкой в Германии стал стационарный аэродром вблизи г. Виттштока. Там была организована дивизионная футбольная команда, где я играл левым инсайдом вместе с механиками по вооружению нашего же полка Б. Задориным, В. Ершовым и другими лётчиками и стрелками. Основной костяк команды дивизии почему-то составляли военнослужащие нашего полка. Мы участвовали в розыгрыше первенства по футболу 16 воздушной армии, где заняли первое место, за что все были поощрены отпуском на Родину.

Летом 1945 года наша 2 эскадрилья была отправлена на Дальний Восток, меня же и Задорина оставили играть в футбол. Играли тогда много, в том числе и с немцами. Зимой 1946 года полк был переброшен на Родину, в Армению. Вскоре, я вместе с Задориным был включён в группу, которая поехала в г. Куйбышев получать на заводе новые самолеты Ил-10. Получили самолёты и отправили их по железной дороге. Но вскоре наш 567 полк был расформирован, и я вместе с Дюдиным, Беловошкиным был переведён в г. Кировабад в Азербайджан в 761 истребительный авиаполк. Немного спустя, в этот же полк были переведены Тюрин и Шаблинский. 761 ИАП прошёл большой боевой путь в войну. Я служил в нём старшим механиком у лётчика Щербакова, сначала на истребителях Як-3, затем на многих типах истребителей конструкции Лавочкина. Неоднократно мне доверяли замещать должность техника звена.

Спорт я не забросил. Играл в футбол, держал первенство дивизии по бегу на 800 м. (храню грамоту об этом), участвовал в армейских соревнованиях по боксу в г. Баку. Храню и фотографию из армейской газеты, где запечатлён мой поединок с будущим чемпионом Соколовым. Хранится у меня и газета, освящающая жизнь солдат и офицеров воздушной Армии, где я сфотографирован как отличник боевой и политической подготовки. Надо отметить, что командование хорошо относилось к старослужащим. Нам с Дюдиным, например, разрешили сдавать вступительные экзамены, а затем учиться на заочном библиографическом отделении одного из Московских институтов на факультете классиков марксизма-ленинизма. Так, мы успешно окончили первый курс института, что позволило после демобилизации поступить учиться дальше.

Служить пришлось долго — 8 лет и 3 месяца. Я мечтал тогда стать народным учителем. Видимо эта мечта заставила меня отказаться от предложенного мне командованием офицерского звания и должности техника, а также от направления для сдачи вступительных экзаменов в Военно-Воздушную Академию им. Жуковского. А многие из старослужащих, как например, Тюрин, Шаблинский тогда согласились, сдали экстерном курс офицерского технического училища, получили звание «младший техник-лейтенант» и продолжили службу в Армии. Я же в сентябре 1950 года демобилизовался и приехал в г. Иваново, где поступил на учебу на дневное историческое отделение института, а с 1967 года — лектор и инструктор Ивановского Горкома и обкома КПСС, с 1977 года — ректор (директор) Ивановского Университета марксизма-ленинизма Ивановского обкома партии. Имею воинское звание «капитан запаса».

С июля 1986 года я на пенсии, но веду большую общественную работу — лектором горкома в обкоме партии, председателем районной секции лекторов, в областном совете ветеранов войны и т. п. Летом, почти всё остающееся свободное время провожу на даче. Семья состоит из 4-х человек: меня, жены — бывшей учительницы, сына — кандидата экономических наук, доцента Института Народного Хозяйства в Новосибирске, дочери — учительницы и 3-х внуков. Имею награды: орден Отечественной войны 2 степени, медали: «За боевые заслуги», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «100-летие со дня рождения В.И. Ленина» и Юбилейные…".