Рассказ командира 3 аэ майора в отставке Бондаренко В. В. по записям Шаблинского Б. П.

Сначала летал на скоростном бомбардировщике СБ (Щука-201). А когда получили первые самолёты-штурмовики Ил-2, перешёл на них. Ил-2 на фронте ещё не было. Помнит он, что другие инструктора были с 12−15-летним опытом, и ему было трудно и сложно с ними. Если другие инструктора могли иногда выбирать себе группы курсантов, то ему такой возможности не предоставлялось. Так, запомнилась ему одна группа из 8 человек авиатехников. Их по приказу Ворошилова прислали переучиваться на лётчиков. Они были старше Бондаренко лет на 7−8 по возрасту и по воинскому званию (два старших техника-лейтенанта и шесть техников-лейтенантов). Но зато они все дружно помогали готовить самолёт к полётам, и самолёт летал тогда, когда у других инструкторов самолёты простаивали из-за дефектов. В результате вся группа раньше других сдала зачёты на «отлично», и бывшие техники были назначены в войсковые части, причём не рядовыми лётчиками, а сразу командирами звеньев. Бондаренко за переучивание получал по 150 рублей за каждого «премиальных». Уезжая, эти лётчики спрятали Бондаренко в вагоне поезда, чтобы забрать с собой. Но был он со скандалом снят с поезда.

22 июня 1941 года Бондаренко дежурил по гарнизону, и ему запомнилось, как по тревоге пришлось собирать личный состав училища. В этот же день он написал первый рапорт с просьбой послать его на фронт. Затем он ещё 4 рапорта подавал, но все безрезультатно — отвечали «работайте там, где поставили партия и правительство». И по молодости стал он «хулиганить» в воздухе. Так, он организовал воздушный бой на Ил-2 на высоте 100 метров. Дважды его отстраняли от полётов и крепко наказывали. Но курсанты его группы ни с кем другим из инструкторов летать не соглашались, и Бондаренко снова возвращался учить их. Он вкладывал всю душу в обучение. Так, например, на посадке вылезал из кабины инструктора наполовину, чтобы лучше видеть, куда и как сажает курсант самолёт. И его курсанты раньше других вылетали самостоятельно и только на «отлично» сдавали технику пилотирования. Наконец послали его на 2-ой Украинский фронт, но только на стажировку. Закончил он стажировку и попросил, чтобы его оставили на фронте. Просьбу удовлетворили, но временно возложили выполнять обязанности инструктора. А перед этим целую авиадивизию на самолётах Пе-2 немцы разбомбили дотла. Надо было переучивать лётчиков полётам на Ил-2. И он переучивал руководящий состав этой бомбардировочной авиадивизии.

Наконец, разрешили ему, и он сам сделал 13 боевых вылетов. Прошло два месяца после запланированного срока возвращения, и Бондаренко стал надеяться, что останется на фронте постоянно. Но нет — пришёл приказ из Москвы — немедленно откомандировать его назад в училище.

Вернувшись, выпустил он ещё 2 группы лётчиков и стал писать Сталину, что все его родные погибли, и сколько он ни пишет рапортов, ему не дают отомстить за них врагу. Этим объясняется то, что потом в 567 ШАП Бондаренко написал на фюзеляже самолёта слово «Мститель». Письма Сталину он посылал не по почте, а опускал в почтовый вагон поездов «Ташкент-Москва». Наконец, в конце июля 1944 года пришёл приказ, и прибыл он в штаб 198 авиадивизии с назначением в 567 штурмовой авиаполк командиром звена. Так началась боевая деятельность его в 567 ШАП.

Механик Довгиш В. в своих воспоминаниях рассказывал, что однажды надо было после ремонта его самолёта, повреждённого в бою, проверить (облетать) его. Взялся это сделать Бондаренко. При этом он выполнил несколько таких фигур пилотажа вплоть до «мёртвой петли», что считалось немыслимым и невозможным для таких тяжёлых самолётов, как Ил. Он брался выполнять любые боевые задачи, в любых метеоусловиях и успешно выполнял их. Многие спрашивали его: «Зачем берёшь такие нагрузки, зачем так рискуешь, война кончается, а у тебя молодая жена? Или, что, тебе принцип „либо грудь в крестах, либо голова в кустах“ важнее жизни?».

Летал Бондаренко рискованно, лихо, даже с нахальством. Так, иногда, летая «бреющим», привозил ветки кустов в воздухозаборнике маслорадиатора, нарубленные винтом самолёта. Привозил с разведки такие фотоснимки, что командир 6 штурмового корпуса генерал Токарев ставил их всем в пример и не посылал вторично перепроверять их.

Запомнился ему один из первых вылетов в паре с лётчиком Белостоцким в тыл к немцам с задачей ударить по мосту. Сходу ударили по мосту и тут на перекрёстке дорог за деревьями случайно увидели дальнобойную пушку, стреляющую на 30 км. Они быстренько развернулись и ударили по ней и по прислуге… Ох, как немцы бежали и метались по щелям, а Бондаренко с Белостоцким расстреливали их в упор. Не зря немцы наши «Илы» называли «чёрной смертью». А тут им ещё повезло во второй раз — развернувшись влево, на очень малой высоте они вышли прямо на дорогу, идущую на запад, и ахнули, увидев такую шикарную для них 3-ю цель — мечту штурмовика. Укрывшись за деревьями, с двух сторон дороги, шли колонны отступающих немцев вперемешку с автомашинами, повозками с вооружением и людьми. И опять они, появившись внезапно, как само возмездие, сходу около 2-х километров проштурмовали пушечно-пулемётным огнём эти колонны. Вот это была месть за то, что они делали у нас в 1941 году. Так, за один вылет они поразили три цели и ушли только потому, что горючее и боеприпасы были на исходе. Вернувшись, проявили фотоснимки, сделанные фотоаппаратами вперёд, а что оставалось позади после штурмовки, можно было догадываться. И так день за днём, до 4-х, иногда — 5 вылетов. И всё это, говорит Бондаренко, благодаря неутомимым помощникам, которые своим трудом заслужили нашу любовь и признание их высокого профессионального мастерства. Наши дорогие друзья — техники, механики, специалисты, прибористы готовили к боевому вылету шестёрку Ил-2 за 30−35 минут. Это наивысшие показатели в боевой работе! Спасибо им огромное от лётчиков!

Через месяц Бондаренко вызвали в штаб дивизии и как опытному инструктору поручили обучать лётчиков выходу из штопора. Только он выполнил это задание, как ему поручили обучить боевому применению 18 молодых лётчиков, только прибывших из училища. Так прошло около полутора месяцев, терпение у Бондаренко лопнуло. И хотя оставалось до конца «вывозки» немного — по одному-два вылета на стрельбу и бомбометание, но Бондаренко самовольно сел на связной самолёт По-2 и прилетел в полк (километров за 150 от дивизии). Полком тогда командовал майор Свирс. Бондаренко заявил ему, что больше в дивизию быть учителем он не вернётся: «хоть сажайте, хоть стреляйте» и положил на стол свой пистолет. А в полку незадолго до этого погиб командир 3-ей авиаэскадрильи Ивутенко, должность была вакантной. Свирс по телефону упросил командира дивизии полковника Белоусова оставить Бондаренко в полку. И Белоусов, хорошо узнавший за время переучивания Бондаренко, согласился оставить его в полку и назначил его командиром эскадрильи.

Особенно возрос авторитет Бондаренко после одного невыполненного им боевого задания! Обычно ведущему группы указывалось две цели — основная и запасная. Позором считалось возвращение группы при невыполнении задания. К тому же при глубокой посадке с бомбами (несброшенными) появлялась опасность на них взорваться. Иногда поэтому приказывали сбросить бомбы в поле, в озеро… И вот послали Бондаренко с группой, кажется, с аэродрома Шнайдемюль в феврале 1945 года на север в Померанию. Но только улетела группа — приказ из дивизии — вернуть группу. Связаться с Бондаренко по радио не удалось — не отвечал он на вызовы. Потом выяснилось, что, во-первых, далеко улетел он и летел бреющим — низко над землёй радиоволны не принимались его радиоприёмником. Бондаренко вспоминает, что он тогда вышел в заданный район и стал искать цель. Вскоре увидел — идёт пехотная колонна немцев в зелёных шинелях, впереди двигается «самоходка», сзади — танки. Колонна стала разбегаться, увидев наши «Илы». Вроде бы всё ясно — немцы, и надо открывать огонь. Но Бондаренко сам не открыл огонь и запретил по радио своим ведомым, а повёл группу на второй заход. Что тут повлияло — судить трудно. Во-первых, только что в соседнем, братском 945 полку было ЧП, когда группа Ил-2 ударила по своим, и был строгий приказ — открывать огонь только убедившись, кто под тобой. Или уже просто было поздно открывать огонь. Заводя группу на второй заход, Бондаренко подвернул к танкам и вдруг увидел, что танкисты сначала закрывали люки танков, а потом стали открывать их и даже кое-где подбрасывать в воздух шапки. Тогда все поняли, что немцы только что сдались в плен, и танки и самоходка конвоируют их.

Бондаренко по возвращению доложил командиру дивизии, что задание не выполнил. Командир дивизии Белоусов неожиданно для Бондаренко обнял его и сказал: «Ты, оказывается, не только шустрый, но и не глупый. Будешь водить теперь большие группы». А получилось так, что как только улетела группа Бондаренко, получили известие, что окружённая немецкая группировка в Померании сдалась в плен. Испугался тогда Белоусов, что молодой, горячий Бондаренко со своим азартом и лихостью без разбору, сходу ударит по пленным и нашей охране, и будет в дивизии второе подряд ЧП.

А первое ЧП настолько поучительно, что считаем необходимым рассказать о нём. Случилось роковое стечение обстоятельств в похожей ситуации. На задание была послана шестёрка «Илов» соседнего 945 ШАП с четырьмя истребителями охраны. Вёл группу опытный штурман полка капитан Дронов Ф. А. Было ему 29 лет, имел 78 боевых вылетов на Ил-2 и 56 — на бомбардировщиках СБ, был награждён орденами и представлен только что к присвоению звания Героя Советского Союза.

Пролетая над лесом вдоль линии фронта, группа увидела скопление штабных автомашин и вспышки выстрелов зенитных орудий. Выяснилось позже, что стреляла батарея не по «Илам», а по немецкому самолёту-разведчику «Раме» и немецким истребителям, летавшим много выше… Над этим же лесом оказалась другая группа «Илов» с неизвестными ему опознавательными знаками, по-видимому, соседней Воздушной Армии. Дронов по радио приказал своим не открывать огонь без приказа и стал пикированием снижаться на лес, чтобы разобраться в обстановке. А некоторые из его ведомых, по-видимому, не расслышали приказа по радио, поняли пикирование Дронова как прицеливание для открытия огня и открыли огонь самостоятельно. Следом же на этот лесок навалилась и чужая группа «Илов». В общем, проштурмовали этот лес как полагается. Потом выяснилось, что после отступления немцев в этом лесу только что расположился штаб нашей 3-ей Ударной Армии. Сожгли тогда 22 штабные автомашины, целые сутки не было связи этого штаба со штабом 1-го Белорусского фронта. Командующий 1-ым Белорусским фронтом маршал Советского Союза Жуков был взбешён. Были ли человеческие жертвы — сведений нет. Командующий 16 Воздушной Армией генерал-полковник Руденко в своих мемуарах «Крылья Победы» на стр. 304 этот случай излагает так: «…ударили по зенитной батарее, штурмана трибунал наказал условно, приняв во внимание обстрел с земли и то, что был ранен только один солдат».

Фактически дело выглядело серьёзнее. Только вернулась группа Дронова, как их всех вызвали в штаб 1-го Белорусского фронта в г. Гнезно к маршалу Советского Союза Жукову. Туда же были вызваны Командующий 16 Воздушной Армией генерал Руденко, командир дивизии полковник Белоусов и командир полка. Дело шло к отдаче под суд военного трибунала всех летавших. Совестливый Дронов оправдываться и говорить, что плохая радиосвязь, неопытность лётчиков, что штурмовала ещё и вторая группа «Илов» из другой воздушной армии, не стал. Смелое заступничество генерала Руденко, подчеркнувшего роковое стечение обстоятельств, боевые заслуги летавших, отсутствие человеческих жертв и ходатайство командиров, облегчило их участь. Военным трибуналом 24 февраля 1945 года капитан Дронов был осуждён на 8 лет, а его заместитель старший лейтенант Лукьянов — на 5 лет «за бомбометание по своим» с заменой заключения отправкой на передовую. Дронов был разжалован в рядовые и направлен в штрафной батальон. Лукьянов и другие лётчики были наказаны условно, было запрещено их награждение орденами до конца войны. Были отменены представления к присвоению полку и дивизии званий «Гвардейские».

В штрафбате Дронова, как знакомого с техникой, приставили к противотанковой пушке, и он воевал 10 дней, пока не был ранен осколком в руку. После госпиталя был он вызван в штаб фронта за назначением. Маршал Жуков его узнал, сказав: «Ну, что, уцелел?». Был Фёдор Алексеевич восстановлен в звании и назначен в наш 567 полк на такую же должность — штурманом полка.

Окончилась война. После расформирования полка Дронова послали служить на Сахалин. Через три года он был назначен командиром авиаполка в Одессу и закончил службу в штабе ВВС в Москве в звании полковника. Случившееся событие всю жизнь тяготило его, кажется, тяготит и до сих пор. Известно, что совестливый и умный, он всегда винит себя, а не обстоятельства.

Но вернёмся к Бондаренко. Итак, командование дивизии стало назначать Бондаренко ведущим на ответственные задания. Так в апреле 1945 года первый налёт штурмовой авиации фронта на Берлин был поручен группе Бондаренко. Затем были неоднократные вылеты группами по 22 экипажа от полка (а в полку тогда было 29 самолётов), которые вёл Бондаренко.

Это был его триумф, признание его мастерства в пилотировании, умении ориентироваться, разумного риска и дерзости, отваги и мужества. Полковые группы ведь вёл не командир полка, не его заместитель, не штурман, не командиры двух других эскадрилий, старые авиационные «волки» — Каплий и Скорик, а «мальчишка», как его называли некоторые. Да, тогда Бондаренко был всего 21 год.

Так и завершающий Отечественную войну последний исторический вылет 1 мая 1945 года было поручено сделать группе Бондаренко.

Тогда двум корреспондентам ТАСС было поручено сфотографировать с воздуха промышленные районы и центр Берлина для выяснения того, насколько они разрушены. Ведь тогда уже Берлин делили на зоны для передачи под контроль союзникам. Один из тех снимков стал знаменитым, обошёл все мировые газеты, попал как исторический документ в «Историю Отечественной войны», имеется во всех музеях нашей страны, используется в кинофильмах. На этом снимке семь самолётов Ил-2 над поверженным, горящим, ещё не взятым Берлином 1 мая 1945 года. На переднем плане самолёт Бондаренко с символической надписью «Мститель».

Кончилась война. Стали представлять к наградам. Весь личный состав полка (226 человек) был награждён медалями «За взятие Берлина».

Оказалось, что за 5 месяцев Бондаренко в 567 ШАП сделал 67 боевых вылетов, в то время как за 8 месяцев нахождения полка на фронте, максимальное количество вылетов — 62, было только у трёх лётчиков: заместителя командира полка Куприна, лётчиков Шпончикова и Власова. Но Бондаренко сделал до 567 ШАП ещё 13 боевых вылетов на стажировке.

Для получения звания «Герой Советского Союза» лётчику-штурмовику необходим был минимум в 80 боевых вылетов. Бондаренко имел 80 вылетов, и наградные документы были на него оформлены. Но вышестоящее командование не оценило эти вылеты за такой короткий срок на фронте. Был он награждён орденом Александра Невского.

Однажды, я рассказал Бондаренко о своей встрече в Ленинграде на Новый Год с вдовой командира дивизии Белоусовой. Она вспоминала, что перед смертью, тяжело больной, её муж вспоминал и о Бондаренко и очень сожалел, что так и не смог «пробить» представление его к званию Героя. В ответ Бондаренко показал мне хранимую им как реликвию телеграмму Белоусова к 20-летию Победы: «Володя, благодарю тебя за поздравление. Живи, дорогой, много лет. Я как командир разрешил тебе первому произвести штурмовой удар по Берлину. Твоя отличная техника пилотирования, смелость, находчивость и безукоризненное выполнение любого задания, привило мне большую уверенность и скрытую отцовскую любовь к тебе. От души поздравляю с праздником, желаю тебе такого здоровья, какого пожелал ты мне. Герой Советского Союза Белоусов». А при очередной встрече в День Победы в Москве в 1990 году, Бондаренко подарил мне газету «Правда» от 2 мая 1990 года со статьёй «Как русские авиаторы спасли репутацию знаменитой американской авиации — „Кобра“ вышла из штопора». В статье рассказывалось о том, что получаемые из США в войну по ленд-лизу истребители «Аэрокобра», а затем «Кингкобра» обладали конструктивным дефектом — иногда срывались в неуправляемый плоский штопор и губили наших лётчиков. Редким из лётчиков удавалось спастись, выпрыгнув с парашютом, а уж совсем единицы выводили эти самолёты из штопора, как удалось чудом Бондаренко.

Чтобы выяснить причину гибели наших лётчиков, поручили тогда лучшим лётчикам-испытателям НИИ ВВС разобраться. И немало испытателей погибло, прежде чем была выяснена причина катастроф — недостаток в конструкции самолёта, которая затем была сообщена фирме, и самолёты были доработаны. Но это было позже. А случилось это с Бондаренко так.

После расформирования 567 ШАП, его соблазнили стать лётчиком-испытателем на самолётах Як-3, и он согласился. Только он переучился на самолёт Як-3, как в его полк прибыли истребители «Аэрокобра», а затем и «Кингкобра» Р-63. Это был красивый истребитель с 4-х лопастным винтом, трёхстоечным шасси, мотором сзади лётчика, дверцей кабины пилота, как в автомобиле. Летал Бондаренко нормально и быстро вырос до должности исполняющего обязанности штурмана 56 гвардейского истребительного Краснознамённого ордена Александра Невского авиаполка. В полку было 16 Героев Советского Союза. И решило вышестоящее командование проверить Бондаренко — как это бывший штурмовик вдруг стал штурманом такого полка. Дали ему задание на высоте 2800 метров показать высший пилотаж в зоне. А Бондаренко решил показать свой «класс» и поднялся на высоту 3500 метров. По-видимому, это и спасло его от гибели.

И вот он в зоне. После переворота пошёл на выполнение «мёртвой петли». Внезапно самолёт стал неуправляемым, ручка управления с такой силой вырвалась из рук, что стала носиться по кабине, разбила приборную доску и его руки до крови, самолёт вошёл в плоский штопор вверх шасси и стал падать. Тогда решает он выпрыгнуть с парашютом. Сбрасывает аварийно двери кабины, обе ручки, левая и правая, в руках, а двери не открываются. Двери не открывались потому, что на них были поставлены нашими мастерскими дополнительные «русские» задвижки, так как на пилотаже частенько дверцы самопроизвольно открывались и падали на землю, а с лётчика за их потерю взыскивали 1800 рублей.

В такой сумасшедшей ситуации Бондаренко открыть задвижки не смог — ручка управления бешено крутилась по кабине, самолёт крутился и приближался к земле… Оставалось одно: попытаться вывести самолёт из штопора. И Бондаренко, решив, что всё равно, видно, придётся разбиваться, срывает ограничитель на ручке управления, даёт газ на все максимальные 52 дюйма форсажа (что никогда не делалось), прижимает ручку управления самолётом всем телом к приборной доске или куда-то вбок (он не помнит) и осознаёт, что самолёт выходит из штопора всего в 60−80 метрах от земли. Он не помнит, как посадил самолёт.

Позже выяснили, что на этом самолёте вообще нельзя было выполнять пилотаж, можно было летать только по кругу, так как взамен снятых (израсходованных) боекомплектов не были поставлены для центровки добавочные свинцовые плиты. Но об этом в суматохе появления высокого начальства из Управления Воздушной Армии, из-за разгильдяйства и халатности, не доложили.

Более 25 суток лежал Бондаренко в госпитале, 6 суток не могли его врачи усыпить, 10 суток он не разговаривал, затем стал, заикаясь говорить.

Списали его с истребителей. Оказался годен только в транспортную авиацию. Стал он искать — куда податься?

И тут его вызвали в Москву во 2-ую Авиационную Краснознамённую дивизию Особого назначения (2 АКДОН). В обиходе её называли правительственной или кремлёвской. Включили его в испытательную группу из 11 лётчиков и командир 2 АКДОН — бывший «шеф-пилот» Сталина — генерал-лейтенант Грачёв, лично летал со всеми этими кандидатами. Из них, сдававших на 1 класс самолётовождения, сдал только один Бондаренко. Вызвал его Грачёв для собеседования после этого и включил приказом в штат 2 АКДОН. Сначала ему поручили возить срочную спецпочту и спецгрузы, в основном, заграницу, не взирая на метеоусловия. Так, ему запомнился один из первых вылетов в Китай в праздник, в ноябре, в 2 часа ночи, в тумане при видимости 20−10 метров. Самолёт тягач вытащил на взлётную полосу Центрального Московского аэродрома им. Фрунзе и, хотя до КДП (командно-диспетчерский пункт) было около 50 метров — его видно не было, не видны были даже огни БАНО (бортовые аэронавигационные огни) на концах крыльев его самолёта. Яркие огни взлётно-посадочной полосы виделись до 15−20 метров, а далее была темнота. На КДП выпускал в полёт его сам генерал Грачёв. Помнит Бондаренко, что тогда курс был 273 градуса. Прожёг он свечи на двигателях, как положено, и пошёл на взлёт — в темноту! «Была-не была!». Никто из других лётчиков не согласился тогда лететь — и из-за погоды, и из-за ответственности задания, о котором и сейчас сказать нельзя. А Бондаренко согласился, слетал и вернулся.

После этого ему стали доверять ещё более ответственные задания — возить не только почту и грузы, но и людей. Вскоре Бондаренко стал летать «третьим», а то и «вторым» самолётом. Этому способствовало ещё и то, что во 2 АКДОН он встретился с Цыбиным. С ним Бондаренко познакомился ещё в 1946 году во Львове по дороге из Германии в Армению, затем встречался на аэродромах на Украине. Тогда Цыбин уже возил Хрущёва — был в звании генерал-майора (во Львове был майором, а Бондаренко — старшим лейтенантом). Вскоре Цыбин стал командиром 2 АКДОН вместо Грачёва, получил звание генерал-лейтенанта и, зная Бондаренко, стал брать его с собой. И стал Бондаренко возить спецмиссии, крупное начальство, разведчиков, посольства и послов. Маршруты были разные: Китай, Корея, Польша, Германия, Венгрия, Румыния. Вылетал из Москвы на Ленинград и через Тбилиси или Ташкент возвращался из Владивостока. Многие тогда считали, что Бондаренко не вернётся, он же прилетал всем на удивление. Некоторых его товарищей до сих пор не могут найти — пропали без вести. Он же нередко летел следом, а прилетал один. Когда другие отказывались лететь — он соглашался. За трое суток (72 часа) приходилось иногда находиться в воздухе до 66 часов.

Особенно помнятся полёты в Китай и Корею, когда там шла война. Много возил он туда наших боевых лётчиков. Самолёты туда везли по железной дороге. Знакомился со многими по пути туда, а затем, прилетев, спустя время, узнавал, что многие уже погибли — сбиты в боях.

Тогда Бондаренко обслуживал «хозяйство Белова» — под такой фамилией там командовал Кожедуб. Оттуда вывозил технические новинки со сбитых американских самолётов: аппаратуру, радиооборудование, тормозные щитки, бронеспинки и др. Это всё изучалось, перерабатывалось и уже нашего производства, ставилось на наши самолёты.

Неоднократно возил по аэродромам Китая Командующего ПВО Савицкого. Савицкий проверял организацию дела и технику пилотирования у китайских лётчиков, летавших на наших МиГах. Хорошо отзывался тогда Савицкий об умении китайцев.

Возил и начальника Генштаба Вооружённых Сил СССР генерала Антонова. Однажды, Антонов спровоцировал Бондаренко на большой риск — попросил показать ему с воздуха Шанхай. Был запрет летать над городом — могли крупно наказать и, во-вторых, могли сбить зенитчики. Подумал Бондаренко и решил рискнуть, схулиганить. Оценив метеоусловия, облачность и подходы к городу, Бондаренко зашёл в облаках «из-за угла» и со скольжением и кренчиком, чтобы была побольше скорость и, следовательно, меньшее по времени пребывание над городом, пронёсся над ним. От Антонова услышал: «Молодец, спасибо!».

Окончательно подорвали и доконали здоровье Бондаренко полёты в Арктике. Около 40% полярных лётчиков уходят обычно на пенсию из-за радикулита. Спали все, говорит Бондаренко, тогда, прямо положив на лёд шкуры, и даже смеялись над осторожными «старичками», когда они что-либо подкладывали ещё под шкуры. Так появился радикулит. А грыжа, что кашлять больно, — тоже по дурости: винт на самолёте

С-47 очень тяжёлый, а мы вынуждены были поднимать его втроём. Подъёмника нет, людей нет, а лететь надо. Самоотверженность это или глупость?

За высаживание группы Северный Полюс № 3 на С-47 в 1950 году Бондаренко заработал 40 тысяч рублей (за два месяца полётов). Часть денег он, конечно, перевёл домой в доход, а другую часть — в «жидкости» за то, что остались живыми. Летали на изношенных моторах Пратт-Уитни после третьего ремонта, боялись, что внезапно откажут, а под ними — разводья во льдах были до 500 км! В случае отказа одного мотора — сесть негде — везде океан, и никто тебя не найдёт. И после каждого такого полёта целовали моторы всем экипажем. Страха было много, всё на нервах. А сколько всякого страха было перед Северным Полюсом № 16, когда льдина аэродрома ночью лопнула пополам, и на одной стороне льдины остались самолёты, а на второй половине — люди, и это в темень полярной ночи. Вскоре льдины разошлись в стороны. За эту экспедицию было поломано 6 самолётов, а 7-ой сгорел.

За первую посадку на колёсах (а не на лыжах) на лёд Бондаренко получил 1000 рублей. Это был большой риск, но они шли сознательно на это. Все задания были выполнены успешно, после окончания которых, Бондаренко было присвоено звание майора. Представили его тогда вместе с известным полярным лётчиком Черевичным И. И. и к присвоению звания Героя Советского Союза. Черевичному присвоили, а Бондаренко опять обошли.

Так долетался он на «износ», что пришлось по состоянию здоровья уйти на диспетчерскую работу… Проработав диспетчером, ушёл Бондаренко на пенсию.

Я горжусь своим прошлым, говорит Бондаренко, хотя многим ничего о нём неизвестно. Иногда сожалею, что остался (оставлен) в тени, больше радуюсь, что остался жив. Можно бы и подробней рассказать о прошлом, но что ещё нельзя, что уже забылось. Да и головные боли одолевают, когда начинаешь копаться в былом. Это же укорачивает жизнь. Так, что было — то было.