Рассказ работника БАО Бранспис М. Н. (жены полкового врача Бранспис А. Я.)

Мой муж сначала был хирургом санитарного поезда. Война застала его в маленьком пограничном городке Олевске. В 1942 году он был переведён в наш 829 батальон аэродромного обслуживания. Я служила связисткой в батальоне, а затем счетоводом отдела боепитания. В 1942 году под Сталинградом мы встретились с Адольфом Яковлевичем и больше не расставались.

Был он обаятельным, чутким, хорошим человеком, очень любил жизнь и людей, писал для себя стихи. Некоторые из них, посвящённый лётчикам 567 ШАП, и некоторые фотографии я посылаю для альбома. Вероятно, стихи несовершенны, но искренни и отражают время и чувства. В июле 1944 года при комплектовании 567 ШАП, мой муж был назначен старшим врачом полка и прошёл его дорогами по Белоруссии, Польше и Германии. Вместе с ним шла и я.

Работа полкового врача была хлопотной, ответственной. По существу, врач полка нёс ответственность за здоровье всего личного состава полка. Он должен был обеспечить контроль качества пищи, особенно, лётчиков, медосмотры, санобработки, прививки и дезинфекции от паразитов. Вот даже осмотр лётчиков утром перед боевыми вылетами — тонкое деликатное дело. После возвращения лётчиков из пекла боя им выдавалось 100 граммов водки. Естественно, при нервном напряжении, когда каждый не знал, будет ли он завтра жив, некоторым этого не хватало, и они «добавляли». А утром врачу надо было, не обидев, определить — можно ли такого лётчика выпустить в бой. А при перебазировании на новый аэродром врач давал заключение о его санитарной пригодности. А когда были больные? А когда появлялись раненые? А когда привозили погибших и хоронили? А тут ещё и женщины, и девушки в полку! Им необходима была отдельная забота и отдельное санобеспечение. Мой муж с трогательной нежностью относился к девушкам, которые наравне с мужчинами защищали Родину. «Не девичье это дело», — всегда говорил он.

За время войны я не раз попадала под бомбёжки, особенно под Сталинградом, затем в Крыму, потом на 1-ом Белорусском фронте, например, в Сарнах. Но меня судьба хранила до последней, но о ней я расскажу подробнее. Все мы уже как-то успокоились и находились на огромном душевном подъёме, понимая, что до конца ужасной войны остаются считанные дни, нам стало известно, что на полётных картах лётчиков полка уже появился Берлин — «чёртово логово зверя», как было написано на дорожных указателях и плакатах. И вот, наконец, последняя, как мы ожидали, военная перебазировка с аэродрома Симонсдорф под самый Берлин. Я в это время работала по вольному найму (вольнонаёмной) в 104 БАО счетоводом отдела боевого питания. На наши склады привозили авиабомбы, реактивные снаряды РС-132 и РС-182, снаряды и патроны к самолётным пушкам и пулемётам. А со складов эти боеприпасы ежедневно подвозились на автомашинах к самолётам полка, помнится, курсировало конвейером 10−15 автомашин, а иногда и больше. Я вела весь учёт прихода и расхода боеприпасов. А в конце войны меня перевели работать в спецчасть штаба БАО. И при последнем перебазировании я ехала в автомашине штаба. Штаб перебазировался в первом эшелоне. Наша автоколонна прибыла 28 апреля 1945 года поздно вечером на центральную площадь городка Альбертсхох. Кругом гремела канонада, и нам сказали, что это окружённые в Берлине немцы не сдаются, а пытаются прорваться, в том числе, и в нашем направлении. Было тревожно, но мы дремали, ожидая распределения на ночлег по домам. Пришёл начальник штаба — капитан Зайцев и приказал, на всякий случай, штабную автомашину отогнать с площади за дома. Только мы уехали с площади, как внезапно налетели фашистские самолёты и стали бомбить площадь. Кажется, не оказалось на месте зенитчиков, или, если они и стреляли, то их было мало. Прямые попадания бомб разбили и подожгли много бензозаправщиков, автомашин с продовольствием, вещевым имуществом и небольшим аварийным запасом боеприпасов. На утро прибыл второй эшелон — вторая основная колонна автомашин нашего БАО и увидела страшное зрелище: среди обгоревших скелетов автомашин валялись разорванные трупы людей, вещевое имущество висели на ветках деревьев. Погибло около 50% офицеров и рядовых, много шофёров сгорело в кабинах, много было раненых, из которых многие скончались позже в госпитале в Вернойхене. Бал ранен и командир батальона подполковник Ковалёв и его заместитель по политчасти майор Шишкин. Всего погибло тогда 36 человек, человек 50 умерло от ран.

О трагедии узнали в 567 полку, кажется, он стоял в Бернау, и муж попросил майора Свирса дать самолёт, чтобы его подбросили, как врача для оказания помощи раненым. Он ещё не знал, что я осталась невредима. Свирс дал самолёт У-2, и мой муж прилетел на следующий день, но, кто вёл самолёт, я не помню. Я была, как теперь говорят, в шоке, работала машинально. Эта бомбёжка доконала мою нервную систему, мою психику надолго. Мой муж после войны много со мной помучился. Я боялась ездить в трамваях и автомашинах, оставаться одной, везде были страхи, страхи. Я не могла смотреть кинофильмы о войне, наверное, до середины 50-х годов. Не скоро всё утихло. Конечно, большинство участников Отечественной войны, — больные люди, и поэтому их многих уже нет.

Вместо нашего разбитого 104 БАО на другой день прибыл другой батальон, а остатки нашего перебазировали в Бухгольц на пополнение. Вскоре в Бухгольц перелетел и 567 ШАП. В те же дни в Альбертсхох, всё же, прорвались из окружённого Берлина немецкие танки с пехотой, смяли стоявший там батальон, который нас там сменил. Жаль, я не знаю его номера. Тогда и поднимали по тревоге ваш 567 ШАП, лётчики сидели в самолётах, готовые взлететь при появлении танков, всему личному составу было выдано оружие, и мы ждали появления немцев. Но они пошли в другом направлении.

Через 10 дней кончилась ужасная война, и вот, 10 мая 1945 года сфотографировал нас Сергей Сергеевич Скорик у Бранденбургских ворот в Берлине. В белой кофточке — это я, затем — сестра мужа Анна, она врач второй Польской Армии, а рядом — начальник штаба второй Польской Армии полковник Корчагин. После Победы они приезжали к нам в Бухгольц из Берлина. Корчагин после войны служил начальником организационно-мобилизационного отдела Закавказского Военного округа в Тбилиси, и мы продолжали тогда дружить семьями, а сестра мужа вышла замуж за командира артиллерийского батальона 2-ой Польской Армии Тарасевича А. Ф., и они сейчас также живут в нашем Луганске.

Уволился муж в должности начальника госпиталя на Сахалине в г. Холмске в 1961 году, и мы приехали в г. Ворошиловград, где он работал заведующим поликлиники. Здесь мы с радостью встретили друзей по войне — Каплия И. Н. и Кудинова З. Г. И у нас возобновилась дружба военных лет, крепкая и нежная. Все праздники мы встречали вместе, самый дорогой праздник наш был День Победы, всегда фотографировались. На последней фотографии в 1976 году, которую я посылаю в альбом, — Каплий с женой и мы — мой муж, я и наш сын. На другой фотографии — лётчики 567 ШАП — Мануилов, Яшин, Децюра, Ханамерьян, который в 1952 году проживал в Тбилиси в районе им. 26 Бакинских комиссаров. Дружба с лётчиками 567 ШАП у моего мужа после Победы продолжалась. К нам в Тбилиси приезжали Бондаренко, Децюра, Файбисович, Горбатенко, Ханамерьян.

В Ворошиловград приезжали: Скорик, Довгиш, Решетняк. Адольф Яковлевич крепко дружил со Скориком С. С. и Шебековым И. К. Отцовской любовью любил Баранникова Данечку и его друга Шпончикова.

С 5 по 9 ноября 1989 года я гостила у Файбисовичей в Донецке. Они меня так хорошо встретили! Приехал на автовокзал Павлик с сыном Борей. Как-то мы их уже встречали в Тбилиси, Аня ехала тогда от родителей. И тогда на вокзале из вагона «вывалилось» три бутуза, как медвежата, а теперь выросли красавцы-сыновья, хорошие дети. Понравилось мне у них. Все тоже добрые, военной поры люди — Павлик и Аня. Все ночи мы говорили до трёх часов, всё вспоминая, вспоминая о войне, о жизни после неё, о встречах. Иван Каплий и Кудинов З. Г. болеют. Каплий иногда выходит во двор погулять, но к Кудинову не ездит, боится. Мы как-то с женой Каплия навестили Кудинова, вручили ему памятный знак ветерана 16 Воздушной Армии и фотографии встречи ветеранов в Брянске. Он сильно похудел, к болезни сердца прибавилась болезнь ног, больше находится в больнице, чем дома. Живёт с сыном и его семьёй. У него большой свой дом, сын к нему очень хорошо относится. В общем, все мы стареем и болеем. Мой муж сыну всегда рассказывал о молодых лётчиках полка, как они сражались и погибали. Так что он многих знает, и как и я будет рад получить альбом о боевом пути полка, в котором служил его отец, и рядом с ним дорогами войны шла его мать.

Пусть останется сыну и его детям память о Великой Отечественной войне. Ведь это наша история, пусть воспоминания передаются нашими детьми внукам, внуками — из поколения в поколение, чтобы они знали всю правду о страшной 2-ой Мировой войне, чтобы они знали, что их дедушки и бабушки не напрасно прожили тогда жизнь.

Когда сейчас думаю о моём муже, о человеке с нежной душой, с чуткостью относившегося к каждому больному, любившего жизнь и людей, я не могу не плакать.

Пишите и не забывайте меня. Письма, открыточки однополчан Адольфа Яковлевича для меня — ниточка, связывающая его со мной.

Хочется пережить перестройку, чтобы посмотреть, чем это всё закончится".